Черепаший вальс - Катрин Панколь

— Включаю свет, и можете открывать глаза, — объявила Зоэ.

Все ахнули. Вместо пустого стула у стола стоял… Антуан. Фотография Антуана в натуральную величину, наклеенная на пенопласт.

— Разрешите представить вам папу, — торжественно произнесла Зоэ. Глаза ее сверкали.

Все в замешательстве уставились на Антуана. Потом на Зоэ. Потом опять на Антуана, словно ожидая, что он вот-вот оживет.

— Он собирался приехать на Рождество, но ему помешали неотложные дела. Но он все равно должен праздновать с нами, потому что Рождество без папы — не Рождество. Никто не может заменить папу. Никто. И мне бы хотелось, чтобы все подняли бокал за здоровье папы и сказали, что ждут его с нетерпением.

Видимо, она выучила свою речь наизусть — ни разу не сбилась. И не сводила глаз с фигуры отца в охотничьем костюме.

— Я забыла! Наряд у него не самый шикарный, не рождественский, но он надеется, что вы его извините… После всего, что с ним случилось, ему не до элегантности. Ведь ему столько пришлось пережить!

На Антуане была бежевая спортивная рубашка, белый шейный платок и холщовые штаны цвета хаки. Из-под закатанных рукавов виднелись загорелые руки. Он улыбался. Короткие каштановые волосы, смуглое лицо, гордый взгляд: заправский охотник, лихой и отважный. Правую ногу поставил на убитую антилопу, но ни ноги, ни антилопы не видно за скатертью. Жозефина узнала фотографию: она была сделана незадолго до его ухода из фирмы «Ганмен», когда судьба еще улыбалась ему, когда еще не было и речи ни о каких слияниях и увольнениях. Эффект был потрясающий: у всех создалось ощущение, что Антуан и в самом деле сидит с ними за столом.

Александр в ужасе отшатнулся на стуле, отчего фигура Антуана покачнулась и рухнула на пол.

— Ты не хочешь его поцеловать, мам? — спросила Зоэ, гордо водружая на место изображение отца.

Оцепеневшая Жозефина мотнула головой. Невозможно. Неужели он и вправду жив? Может быть, он тайком от меня встречался с Зоэ? Кто додумался до этого кошмарного спектакля — он или сама Зоэ? Она застыла напротив фальшивого Антуана, пытаясь хоть что-то понять.

Филипп и Ширли переглянулись: оба, краснея и кусая губы, изо всех сил старались не расхохотаться. «Очень похоже на этого опереточного охотника — явиться и испортить нам праздник, — издевалась про себя Ширли. — Сам-то вечно обливался по́том со страху, если надо было два слова сказать на публике!»

— Какая ты негостеприимная, мам! Надо же поцеловать мужа в рождественский вечер. Вы, между прочим, все еще женаты.

— Зоэ… Ну пожалуйста… — пролепетала Жозефина.

Гортензия смотрела на портрет отца, теребя прядь волос.

— Это что за спектакль, Зоэ? Римейк «Захватчиков»[45] или «Возвращение папули»?

— Папа не смог к нам приехать, вот мне и захотелось, чтобы у него было место за столом и мы выпили за его здоровье!

— Ты хотела сказать «Плоский папа»! — бросила Гортензия. — Так эти штуки называются в Америке, и ты это прекрасно знаешь, Зоэ!

Зоэ и глазом не моргнула.

— Она не сама это выдумала, а вычитала в английских журналах. Flat Daddy![46] Это американцы изобрели. Вернее, жена одного солдата, который служил в Ираке, приехал в увольнительную, а четырехлетняя дочка его не узнала. А потом семьи солдат Национальной гвардии тоже захотели такую штуку, и пошло-поехало. Теперь каждая семья американского военного, служащего за границей, может заказать себе «Плоского папу». В общем, идея не нова. Зоэ просто решила обломать нам кайф, вот и все.

— И вовсе нет! Я просто хотела, чтобы он был с нами.

Гортензия резко распрямилась, словно отпущенная пружина.

— Чего ты добиваешься? Чтобы мы все чувствовали себя виноватыми? Хочешь показать, что ты одна его не забыла? Что только ты его любишь по-настоящему? Не вышло, детка. Потому что папа умер. Полгода назад. Его сожрал крокодил! Мы тебе не говорили, щадили тебя, но это правда!

— Нет, это ложь! — завопила Зоэ, затыкая уши. — Никто его не съел, он прислал нам открытку!

— Да эта открытка завалялась на почте, ей сто лет!

— Врешь! Все ты врешь! Это новая открытка от папы, он живой! А ты грязная вонючая вошь, ты бы всех со свету сжила, чтобы остаться одной в целом мире! Вошь ты мерзкая! Вошь! — всхлипывая, кричала она что есть силы.

Гортензия откинулась на спинку стула, утомленно махнув рукой:

— С меня хватит. Я умываю руки.

Жозефина разрыдалась, отшвырнула салфетку и выскочила из-за стола.

— Гениально, Зоэ! — воскликнула Гортензия. — У тебя нет еще в запасе сюрприза, нас повеселить? Мы прямо умираем со смеху!

Гэри, Ширли и Филипп в замешательстве ждали, что будет дальше. Александр недоуменно переводил взгляд с одной кузины на другую. Антуан умер? Его съел крокодил? Как в кино? На блюде розовела печенка, тосты черствели, лосось сочился жиром. Из кухни запахло горелым.

— Индейка! — вкричал Филипп. — Мы забыли выключить плиту!

В комнату вошла Жозефина в белом переднике.

— Индейка сгорела, — морщась, объявила она.

Гэри горько вздохнул.

— Уже одиннадцать, а мы до сих пор не ужинали. Достали вы, Кортесы, со своими психодрамами! Чтоб я еще хоть раз праздновал с вами Рождество!

— Да что ж это такое, никак война?! — воскликнула Ширли.

— Я победила! — взвизгнула Зоэ, схватила «Плоского папу» и строевым шагом удалилась в свою комнату.

Гэри взял блюдо с лососем, положил два куска к себе на тарелку, потом проделал то же самое с фуа-гра.

— Вы уж извините, — произнес он с набитым ртом, — я, пожалуй, начну, пока не объявили следующий номер нашей программы. На сытый желудок мне его будет легче оценить.

Александр последовал его примеру, цапнув по кусочку прямо руками. Филипп отвернулся. Сейчас не время давать сыну уроки хорошего тона. Жозефина, без сил повалившись на стул, мрачно озирала закуски, поглаживая вышитые буквы на переднике. «Я ШЕФ-ПОВАР, И ВСЕ МЕНЯ СЛУШАЮТСЯ».

Филипп предложил забыть про обугленную индейку и перейти сразу к сырам и рождественскому полену.

— Начинайте без меня. Пойду посмотрю, как там Зоэ.

— Ну вот! Продолжаем играть в исчезающих людей! — вздохнула Ширли. — Надо, пожалуй, отведать фуа-гра, пока я не стала призраком!

Милена Корбье бросила свою сумку от «Гермес» — настоящую, купленную в Париже, не какую-нибудь подделку, что продают на каждом углу, — на красное кожаное кресло при входе и с удовлетворением оглядела обстановку. Как все красиво, прошептала она. Ну до чего красиво! И это мой дом! И я все это купила на СВОИ деньги!

Она уже полгода жила в Шанхае и не тратила времени зря. Квартира — тому доказательство. Просторная, с огромными окнами, с роскошными полотняными шторами и деревянными панелями на стенах, напоминающими Милене дом ее детства: она тогда училась на парикмахера и жила у бабушки в Лон-ле-Сонье. Лон-ле-Сонье, городок, известный лишь тем, что здесь родился Руже де Лилль[47]. Лон-ле-Сонье, стоянка поезда две минуты. Лон-ле-Сонье, вечная скука.