Легенды и мифы Невского проспекта - Наум Александрович Синдаловский

«Раздаются крики, возгласы и девичьи слезы»; «Что ты нарушаешь беспорядок?»; «Отвечай как на анкету»; «Собачка системы пудель»; «Родился ребенок как таковой». Однажды Назым Хикмет, шутя, поинтересовался у каких-то колхозников, знают ли они, кто в Советском Союзе сочиняет политические анекдоты, и услышал вполне серьезный ответ: «Конечно. Политические – Илья Эренбург, а все остальные – Зощенко». Десятки авантюристов выдавали себя за Зощенко, одно имя которого вызывало трепетное уважение и блеск в глазах администраторов гостиниц, ресторанов и провинциальных клубов. Говорят, однажды Зощенко получил повестку в суд. Женщина, которую он в глаза не видел, из города, где он никогда не бывал, требовала от него алиментов на прижитого от какого-то проходимца ребенка.

Между тем Зощенко слыл исключительно деликатным, серьезным человеком с сосредоточенным лицом и печальными, задумчивыми глазами. Среди друзей его называли «Человек, который не смеется». Сохранился анекдот о том, как к врачу пришел человек. «Замучила ипохондрия, доктор, ничего не помогает». – «А вы попробуйте каждый день читать по одному рассказу Зощенко». – «Боюсь, что не поможет, доктор». – «Отчего же?» – «А я и есть Зощенко». Может быть, таким грустным он был потому, что ему хорошо запомнилось давнее предсказание некоего «гипнотизера и предсказателя будущего», с которым он случайно встретился в ранней военной молодости. «Вы, молодой человек, – сказал тот, выбрав из целой толпы одного его, юного офицера, только что окончившего краткий курс военного училища, – имеете недюжинные способности в области искусства. Не отрекайтесь от них. В скором времени вы станете знаменитым на всю Россию». Помолчал. А потом с тихой грустью в голосе добавил: «Но кончите, впрочем, плохо. Прощайте».

Но ни творческие успехи, ни всенародная популярность писателя оказались не только не нужны советской власти, но и мешали ей. Партия считала, что он очерняет социалистическую действительность и хулит советский народ. Зощенко, как и Ахматова, стал жертвой знаменитых погромных постановлений ЦК ВКП(б) 1946 и 1948 годов. В постановлениях и в последовавших затем выступлениях главного партийного идеолога А.А. Жданова Зощенко был назван «пошляком», «пасквилянтом», «литературным хулиганом» и «подонком», изображавшим советских людей моральными уродами и бездельниками. В докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград», прочитанных Ждановым, о повести Зощенко «Перед восходом солнца» сказано, что в ней «Зощенко выворачивает наизнанку свою пошлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием, с желанием показать всем: смотрите, вот какой я хулиган». Эти уничижительные прозвища особенно взволновали Зощенко. «Я русский дворянин и офицер, как я могу согласиться с тем, что я подонок?» – будто бы говорил Зощенко.

В народе постановления получили своеобразный отклик. Писателей жалели. Обыкновенные советские обыватели никак не могли понять, «за что же их, бедных (Зощенко и Ахматову. – Н. С.), так ругают». Сходились на том, что «Зощенко подлец и мерзавец», а жена его Ахматова, как обычно, «за мужа в ответе».

Однако в фольклоре существовала и другая версия о причинах опалы всеми любимого ленинградского писателя-сатирика. Будто бы, кроме принципиальных идеологических расхождений по вопросам социалистического реализма в литературе, у Сталина были якобы личные счеты с писателем. В одном из рассказов о Ленине, которые Зощенко, как утверждают, писал исключительно ради заработка, он, чтобы подчеркнуть мягкость и доброту вождя революции, изобразил в том же рассказе грубого партийного кремлевского чиновника. Чиновник носил усы и бородку. Бдительный цензор заметил писателю, что бородку следовало бы убрать, так как читатели могут принять грубого человека за «нашего президента Калинина». Зощенко согласился, убрал бороду, но при этом совершенно забыл про усы. А цензор на это не обратил внимания. Грубый чиновник из Кремля в рассказе остался с усами. Сталин будто бы прочитал рассказ, все хорошо понял и затаил обиду. Кавказская месть не заставила себя ждать.

После этого появилось немало и других литературных легенд об отношении Зощенко к Сталину. Так, по Москве ходили слухи о том, что в другом рассказе под названием «Обезьяна» Зощенко о самой обезьяне написал: «Вот она сидит, маленькая, коричневая, похожая на чистильщика сапог». На самом деле в рассказе таких слов нет, но мы же знаем, что народ в сочинителе политических анекдотов хотел видеть Зощенко, и поэтому нет ничего удивительного в том, именно ему приписали авторство широко известного прозвища Сталина: «Чистильщик сапог».

Зощенко ждал ареста. По воспоминаниям Д.С. Лихачева, «он собрал портфель с нужнейшими вещами и выходил к большим воротам своего дома после 12 часов ночи, чтобы быть арестованным не при жене». Зощенко исключили из Союза писателей. Книжные издательства и редакции газет и журналов закрыли перед ним двери. Многие друзья отвернулись. Замолчал телефон. Сергей Довлатов записывает почти анекдотический случай, который якобы произошел с его теткой. Как-то она встретила Зощенко на улице. Тот, не говоря ни слова и отвернувшись, прошел мимо. Она его догнала: «Отчего вы со мной не поздоровались?» Зощенко ответил: «Извините. Я помогаю друзьям не здороваться со мной».

В этом смысле судьба Зощенко очень похожа на судьбу Пушкина. Вспомним, как самые близкие друзья поэта в первые часы после дуэли начали наперебой искать оправдание Дантесу и винить Пушкина за его якобы необузданный характер, который будто бы и стал причиной рокового поединка. Зощенко столкнулся с тем же. Когда его клеймили за повесть «Перед восходом солнца», то едва ли не больше всех ругал писателя его лучший друг В.Б. Шкловский. А когда Зощенко сказал: «Витя, что с тобой? Ведь ты совсем недавно говорил мне другое», Шкловский ответил: «Я не попугай, чтобы повторять одно и то же». Предал его и другой друг – Валентин Катаев. Правда, потом каялся, приезжал в Ленинград, протягивал руку: «Миша, друг, не думай, я не боюсь. Ты меня не компрометируешь», на что Зощенко ответил: «Дурак, это ты меня компрометируешь».

Существует легенда, что Зощенко, не выдержав травли, сам «себя уморил голодом». Этот сюжет неожиданно нашел подтверждение в другой, совсем уж невероятной легенде, которая утверждает, будто после выхода в свет пресловутого постановления Зощенко получил по почте «от разных неизвестных сорок хлебных карточек». Говорят, что незадолго до смерти Михаил Михайлович сказал, что умирать ему совсем не страшно, тем более что «делает он это вторично».

Между тем ленинградские писатели, еще совсем недавно единогласно проголосовавшие за исключение Зощенко из писательского союза и немало поспособствовавшие тем самым первой, «творческой смерти» Зощенко, спохватились и решили своеобразным образом повиниться перед коллегой, устроив ему почетные посмертные проводы в Доме писателей на улице Войнова, как тогда называлась Шпалерная улица. Это вызвало невиданный переполох в «Большом доме». Как отнестись к всенародным проводам опального писателя, они не знали. На всякий