Ай-ай и я - Джеральд Даррелл

…Мы сидели за чаепитием — с плохо скрываемым отвращением пили пахнущий дымом очень горький чай, чуть подслащенный сгущенкой, когда вернулась радостная Ли.

— Ну как? — спросят я. — Повидала месье Жерома?

— Да, — сказала Ли. — И он нас понял. Он посоветовал учредить часы посещений.

— Что? — недоверчиво вопросил Джон.

— Часы посещений.

— Это что, как в зоопарке? — полюбопытствовал я.

— Что-то вроде этого, — хмыкнула Ли.

— Ну вот, круг и замкнулся, — с облегчением сказал Фрэнк. — О чем бы ни зашел разговор — мы все сведем к теме зоопарка.

— Я все-таки не совсем понимаю, — молвил я.

— А чего тут понимать? Мы отведем несколько часов, чтобы они могли прийти и поглазеть на нас, — объяснила Ли. — Я предложила: с половины одиннадцатого до половины двенадцатого. У нас как раз в это время завтрак, и думаю, в это время они не будут нам так досаждать.

— А он что ответил?

— Он сказал, что дети в это время в школе. Договорились — с четырех до половины шестого, — сказала Ли. — Так, по-моему, будет лучше всего.

— Значит, устроим им что-то вроде утренника? — спросил Капитан Боб с тоской во взоре. — Помню, я так любил выступать на утренниках в юные годы!

— И что, по-вашему, нужно для них делать? — поинтересовался я.

— А зачем для них еще что-то делать? — сказала Ли. — Будем вести себя естественно, и все.

— Ну нельзя же ничего не делать на глазах у аудитории в восемьсот человек! — запротестовал я. — Что-то нам надо все-таки делать!

— Согласен, — сказал Микки, чьи рыжие волосы встопорщились во все стороны, а усы яростно ощетинились. — Что-то надо делать. Я могу спеть для них несколько старых песен. «Три поросенка» — пойдет?

— А я могу аккомпанировать на гребенке с папиросной бумагой, только вот гребенку еще надо найти, — подхватил Тим.

— Я могу представить сцену с кинжалом из «Макбета», — сказал я. — Из меня получится милый страшный Макбет.

— Тебе не надо быть Макбетом, чтобы быть страшным, — заметил Фрэнк.

— Ли может спеть что-нибудь по-французски, — продолжал я, сделав вид, что пропустил его замечание мимо ушей. — У нее такой приятный голос!

—А я на что? — вмешался Джон. — Я тоже умею петь.

— Нет уж, извини, — решительно возразил я. — Я знаю тебя тридцать лет и слышал, как ты поешь. Ни слов не помнишь, ни мелодии не выдерживаешь. Нет, петь ты не умеешь.

— Правда? — заинтересованно спросил Грэм. — Я тоже не умею. Попробуем дуэтом?

— Не дай Бог! Они от вашего пения как мухи передохнут. Помнишь, Джон, как называли тебя детишки в Сьерра-Леоне? «Белый человек, у которого болит живот».

Увы, все наши споры оказались напрасны. Мы честно ждали гостей к четырем часам, но никто не пришел. Позже выяснилось, что родители устроили детям такую головомойку, что напугали их до смерти. Более того, когда мы подошли к месту, где стояли наши машины, то увидели пригвожденный к столбу щит с надписью большими неровными буквами на мальгашском языке. Надпись гласила:

«ВАЗАХА — НАШИ ПОЧЕТНЫЕ ГОСТИ. НЕ БЕСПОКОЙТЕ ИХ. ПРИХОДИТЕ СМОТРЕТЬ НА НИХ ПО ВЕЧЕРАМ ПО НЕСКОЛЬКУ ЧЕЛОВЕК». Было ясно, что местные жители готовы уважать наше право на личную жизнь. А что касается актерских амбиций, то я не вижу ничего страшного в том, что наши таланты оказались невостребованными.

Несмотря на это, около лагеря было довольно оживленно, потому что он лежал между двух тропок, что вели от деревни к реке. Одна тропинка шла туда, где стояла большая, но малоустойчивая пирога для переправы людей с их товарами и пожитками через воды шоколадного цвета. По другой, петляющей тропке дважды в день совершали паломничество к реке женщины — за водой и для мытья посуды. К несчастью, из-за своих болячек я принужден был большую часть времени проводить в лагере, но зато эти две тропки исправно поставляли мне «антропологический» материал, за которым я наблюдал с удовольствием и интересом.

Любопытной фигурой являлся, например, худощавый молодой человек, который жил где-то на противоположном берегу. Он имел красивого откормленного зебу цвета орехового дерева. Большое богатство для такого молодого человека и, без сомнения, гордость семьи. Дважды в день он приходил купать животное, а заодно и потрепаться с паромщиком. Если паромщик был на нашем берегу, парень отвязывал свою пирогу, переплывал на нашу сторону и накрепко привязывал пирогу к мощному корню. Вслед за ним, по шею в воде, переправлялось и животное. Здесь хозяин тщательно очищал его пучком травы или плоским камнем, что явно доставляло быку наслаждение. Убедившись, что каждый квадратный дюйм кожи питомца очищен от блох, клещей, пиявок, перхоти и прочей нечисти, парень слушал рассказ паромщика о последних новостях из лагеря этих сумасшедших вазах а. Нынешней ночью мы опробовали генератор и залили лагерь непривычным для местных жителей светом; пытаясь на следующий день разъяснить происшедшее скептически настроенному владельцу зебу, паромщик так отчаянно жестикулировал, что опрокинул пирогу и, взметнув фонтан брызг, оказался в воде. К моей радости, находившееся в воде животное встретило нового купальщика благосклонно.

Случалось, хозяин зебу так заслушивался рассказами паромщика, что совершенно забывал о своем подопечном. Пока он жадно расспрашивал паромщика, зебу становилось скучно. Сверкая лоснящимися боками на солнце, животное выходило из воды и слонялось по берегу. Однажды оно исчезло за деревьями, и через минуту оттуда раздался страшный крик: это кричал крестьянин, в чьи посевы забрался бык. Владелец зебу тотчас же побежал туда, схватил своего питомца и, обменявшись со взбешенным крестьянином полным перечнем непечатных выражений, помчался назад к другу-паромщику — восхитительному мастеру сказок…

По другой тропке к реке спускались женщины — яркие, как попугаи, в своих веселых ламба, с целыми столбами посуды на головах. У некоторых были кастрюли из жести с почти стершейся эмалью, у других — посуда из пластмассы с такими ободранными стенками, будто по ним водили шкуркой. Чтобы понять, чем вызвана такая изношенность, нужно посмотреть на метод чистки, которому, впрочем, не откажешь в оригинальности. Посудину погружают в реку и насыпают в нее порядочную горсть песка, после чего девушка ставит в нее ногу, удерживая посудину, чтобы ее не унесло течением. Второй ступней девушка поворачивает посудину вокруг своей оси, между тем как пальцы первой ступни растирают по внутренней поверхности посудины песок, очищая ее. Результат известен, зато руки остаются свободными. Хочешь — жестикулируй, хочешь — держи необыкновенной длины палку сахарного тростника; девушки расправляются с ними с такой ловкостью, какой позавидует любой ай-ай. Каждый раз, когда юные особы дефилировали в ту или другую сторону, они бросали нам скромный взгляд из-под пизанской башни горшков, стоящих у них на голове, и приветствовали нас мягкими и нежными, как у воркующих голубей, голосами. Они были восхитительны, и я до смерти жалел, что не знаю мальгашского, — как бы хотелось спуститься вниз к реке да поболтать с ними, пока они чистят кастрюли пальчиками ног, с мягким шипящим звуком, как будто едет лилипутский паровозик, — прямо скажем, приятнее на слух, чем посудомоечная машина.