Воспоминания военного министра - Владимир Александрович Сухомлинов

чем дело. Он пошел доложить государю, а меня пригласили в приемную. Через несколько минут ко мне вышел государь, от души хохотал и извинялся, что, ожидая меня в этот день, он забыл предупредить дежурного.

* * *

Проект великого князя предусматривал образование Совета государственной обороны с особыми полномочиями. Военное министерство, соответственно германскому образцу, подлежало разделению, и военному министру отводилась роль управляющего частью военного ведомства, но не начальника исполнительного органа государя как верховного вождя армии. Соответственно этому, право личного доклада у государя было значительно расширено и предоставлено начальнику Генерального штаба и всем инспекторам отдельных родов оружия. У военного же министра осталось ведение хозяйственными вопросами и личным составом.

Проект великого князя способствовал не устранению господствовавшего непорядка в армии, а прямым путем вел к анархии сверху, к неизбежному результату столь многоголового управления и отсутствия у государя одного ответственного лица, каким был военный министр. Проект в основании своем был в духе разложения, а не собирания. Он был последовательным продолжением мании неспособных вождей при помощи военных советов и комиссий слагать с себя ответственность на большее или меньшее число подчиненных лиц. Это было новое вторжение демократии в дело аристократического строения войсковой жизни, а потому – покушением на армию.

Все это я совершенно откровенно высказал государю, не утаивая ни одной моей мысли по этому поводу, предостерегая его следовать по пути, указываемому великим князем. При изобилии предстоящих личных докладов ему придется или посвятить все время исключительно армии, а все остальные свои обязанности оставить в стороне, или же он сам скоро потеряет способность разбираться в общей массе докладываемых ему дел и в критические минуты не будет знать, к кому обратиться, на кого положиться.

После этого доклада государь согласился с моими соображениями.

Я полагал, что дело приняло правильное направление, вернулся в Киев и затем уехал в отпуск на юг Франции. Однако, как киевскому генерал-губернатору, мне пришлось вернуться оттуда домой преждевременно. По поводу проекта реформы, о которой шла речь в Царском Селе, до меня не доходило никаких слухов до тех пор, пока в середине июня 1905 года в «Инвалиде» не появился высочайший указ, свидетельствовавший о том, что мнение великого князя восторжествовало над моим. Указом 8 (21) июня создавался Совет государственной обороны «для объединения управлений армии и флота, равно как и согласования всех ведомств, соприкасающихся с работами по государственной обороне». Кроме того, несмотря на мое предостережение, начальник Генерального штаба стал самостоятельным докладчиком, наравне с военным министром. Состоялось, таким образом, разделение военного министерства. Приступили к закладке фундамента для постройки «Вавилонской башни», по истечении четырех лет, то есть раньше, чем я предполагал, приведшей к полнейшему «смешению языков»: никто друг друга уже больше не понимал.

Именно тогда, 8 (21) июня 1905 года, царь подписал свой смертный приговор. Теперь, после цареубийства в Екатеринбурге в доме Ипатьева, я могу утверждать это без риска быть обвиненным в преувеличении. В эти часы он приносил в жертву свою царскую власть, которую отстаивал в стране и защиты которой он требовал в Государственной думе против демократии. Сотни лучших людей страны пали от рук убийц из-за угла в угоду властолюбию и достижению исключительно личных целей великокняжеской безответственностью Николая Николаевича. Таким образом, с 1905 года армия имела две головы, долженствовавшие вскоре превратиться в полюсы, между которыми неминуемо возникали на петербургской почве интриги политического и личного характера.

В Совете государственной обороны с великим князем во главе собирались не одни только инспекторы многочисленных родов оружия. Это было именитое общество безработных великих князей, внедолжностных сенаторов, новых государственных деятелей и других лиц, туда попадавших. За печатью великого князя исходили оттуда требования, приказы и наставления войскам.

Рядом с Советом государственной обороны военный министр оказался лишь кажущимся высшим проводником изъявления царской воли. Причем получивший право непосредственного личного доклада у государя начальник Генерального штаба, с благожелательным к нему великим князем за спиной, приобрел такую силу, что бывшая зависимость повернулась в обратную сторону сравнительно с тем, как это было установлено известным положением раньше. За время с 1905 по 1908 год влияние Генерального штаба усилилось еще тем, что Николай Николаевич во главе его поставил своего бывшего начальника штаба, генерал-инспектора кавалерии, генерала Палицына…

* * *

Осенью 1908 года для всех, кто только желал это видеть, было ясно, к чему дело клонилось.

Для восстановления армии не только ничего не было сделано, но скорее стало хуже, нежели в 1905 году, так как командной власти грозила опасность полнейшего расстройства. Поэтому было большой неожиданностью обнародование высочайшего рескрипта великому князю Николаю Николаевичу с высочайшей благодарностью за его плодотворную деятельность в должности председателя Совета государственной обороны. Вместе с тем объявлялось, что ввиду предстоящего пересмотра положения о Совете государственной обороны и реорганизации военного ведомства великий князь от настоящей должности освобождается. Крыса покинула тонущий корабль!

* * *

В ненастную погоду ноябрьского дня, проезжая вдоль болот, окружающих столицу, стоя у окна вагона с моим начальником канцелярии Неверовым, мы говорили о том, какой тут контраст в природе и климате с нашим милым Киевом. Оба мы мечтали о том, что управимся поскорее с делами и, возвращаясь, на мосту через Днепр будем любоваться живописным видом Киева на высотах в зелени с высящимися золотыми куполами Киево-Печерской лавры, монастырей и соборов. И в голову мне не приходило, какой удар готовился мне в Петербурге.

На вокзале меня встретил адъютант военного министра, генерала Редигера, с просьбой последнего сейчас же отправиться к нему.

Редигер передал, что государь ждет меня на другой же день. Я был поражен, узнав, что мне предложено будет принять должность начальника Генерального штаба. Положение дел было, очевидно, скверное. При моем прекраснейшем служебном положении в Киеве, можно сказать, лучшем в России, это было такое неожиданное и неприятное обстоятельство, что я пришел в полное отчаяние и решил отказаться.

На следующий день я был в Царском Селе. Государь встретил меня исключительно ласково и, глядя в упор своими добрыми глазами, сказал: «Как я рад, что вы приехали. Сколько раз я вспоминал о вас и о том, как вы были правы, Владимир Александрович. Действительно, вышло так, что все перепуталось. Я прошу вас принять должность начальника Генерального штаба, нам надо распутаться».

Я пытался избегнуть этой служебной перемены, во всех отношениях мне лично не улыбавшейся, не говоря уже о громаднейшей разнице в условиях материальных. Из хозяина самостоятельного приходилось переходить в работника, зависимого от военного министра. Критикуя проект великого князя Николая Николаевича, я указывал именно