Сети Госпожи ужаса - Дмитрий Чайка

крайний случай готова была сама полталанта серебра выплатить, опустошив дотла семейную казну. Но такой выход девушка находила для себя не только неприемлемым с финансовой точки зрения, но и совершенно оскорбительным для своего изворотливого ума. Цилли и сама себе не призналась бы, что готова вступить в бой, потому как удовольствие предстоящая схватка предвещала куда большее, чем постельные упражнения, в которых она для себя ни малейшего проку не видела. Муж ее убыл за грузом золота, меди и железа, и это возбуждало молодую женщину куда больше, чем супружеские ласки. Она ни на какое другое не променяет то сладостное чувство, которое испытала, перебирая золотые статеры.

И вот теперь, исчерпав все доступные ей способы решить задачу, Цилли-Амат села на лодку с товаром, взяла охрану и поехала в Сиппар, до которого от Вавилона, ни много ни мало, три дня пути. Впрочем, назад, по течению, плыть куда быстрее. За пару дней управиться можно.

Цилли в который раз перебирала таблицы, погружаясь в несравненную мудрость царя-законодателя. Она искала то, что может ей подойти.

— Та-ак! — бормотала торговка. — «Если тамкар дал серебро шамаллуму[23] без свидетелей и договора, а тот отрицает получение — тамкар теряет свои деньги». Не годится! Это же храм. Там и договор как положено заключен, и свидетелей привели.

Она вела пальцем по мудреной аккадской клинописи и читала, шевеля губами.

— «Если содержательница корчмы не принимает зерно за пиво, а берёт серебро по завышенному курсу или занижает вес гири — её должно изобличить и бросить в воду».

Цилли задумалась ненадолго, вздохнула и произнесла. — В воду — это хорошо. Но она в лавке торгует. Может, еще раз ее гири проверить. Да нет! Глупость!

Она бережно положила табличку в сумку и вытащила следующую.

— «Если человек украл имущество храма или дворца — его должно убить, а также того, кто принял краденое из его рук». Ну, в этом моего муженька обвинить могут, если поймают.

— «Если человек обвинён в колдовстве и брошен в реку для божьего суда — если он утонет, обвинитель заберёт его дом. Если выживет — колдуна казнят, а обвинителя убивают».

Цилли наморщила лоб.

— В колдовстве ее обвинить, что ли! Нет, не стоит. Такое обвинение доказать придется, а за лжесвидетельство казнят. Да и все равно Кулли ее отцу должен. Кстати, а почему у нас за все казнят? Нельзя, например, хотя бы за что-то палками побить? Интересно, а в других странах, которые не осенила мудрость Хаммурапи, тоже за все подряд на кол сажают? Или это только у нас так?

— «Если жена позволила убить своего мужа из-за другого мужчины — их обоих должно посадить на кол». Ну вот! Я же говорила! И тут на кол! Хороший закон, правильный. Жаль, не подходит.

Цилли перевернула таблицу и продолжила читать.

— «Если жрица-надитум, не жившая в храме, откроет кабак или войдёт в него за пивом — её должно сжечь». Ух, ты! Сжечь! Ну хоть какое-то разнообразие. Осталось только заставить ее стать жрицей, а потом отправить в кабак за пивом. И дело сделано, хотя и не совсем. Долговая таблица-то у ее семьи останется. И что мне толку с сожженной бабы? Да никакого толку, только вопли и вонь горелого мяса. А я этого ужасно не люблю.

— Если жену человека ее муж обвинит, но она не была схвачена при лежании с другим мужчиной, то она может произнести клятву богом и вернуться в свой дом.

Цилли погрузилась в глубокую задумчивость, пытаясь осмыслить всю нелепость ситуации. Получается, гулящая жена, если прямо с нее не сняли постороннего мужика, может принести клятву и вернуться к мужу как ни в чем не бывало. Ей-то самой это без надобности, но в памяти она это отложила. А вдруг…

— Ну вот! — удовлетворенно произнесла Цилли, читая нужное место. — Я же знала, что непременно что-нибудь подходящее найду.

И она оглянулась, словно впервые увидев берега Евфрата, изрезанные расходящимися во все стороны каналами. Именно вокруг них строилась жизнь всего Междуречья. Как только рушилась центральная власть, немедленно приходили в негодность дамбы, каналы пересыхали, а поля превращались в бесплодную пустошь. Люди начинали умирать от голода, теснясь у берегов великой реки и воюя за каждую каплю воды. Да только мало их, тех берегов. Без каналов и дамб нет жизни в этой земле. Не напоить без них поля и сады. И Цилли-Амат вздохнула, нехотя признавая необходимой жестокость законов Хаммурапи. В бесконечном колесе времен, где для крестьянина тысячелетиями не меняется ничего, простой человек и его жизнь не стоят даже горсти прошлогодних фиников. Великий порядок, придуманный богами, держал в узде низших, которые иначе своей ленью погубили бы Вавилонию. Только страх наказания сохраняет народ «черноголовых» от гибели. Только он держит в повиновении миллионы, которые, как муравьи, трудятся на своих полях.

Цилли вздохнула и отвернулась от берега, покрытого ровной зеленью. Тут соберут второй урожай ячменя, а значит, жизнь продолжится снова. Девушка повертела в руке табличку, поцеловала ее и спрятала в сумку. Она наизусть запомнила каждое слово, написанное в ней. Цилли была довольна собой. Ведь она не только умна, но и памятью обладает необычайно цепкой.

Она повернулась назад, зацепившись взглядом за приказчика, ее несостоявшегося жениха. Он щеголь и хорош собой, но вот в голове его веет ветер. Он и близко не похож на ее Кулли, просто смазливый пустомеля. Цилли даже поморщилась от омерзения, на секунду представив, что могла бы родить детей от этого человека. Отец не прогоняет этого парня прочь, потому что уже пятое поколение его семьи служит семье почтенного Балассу. Не дело рушить то, что складывалось столетиями. Приходится терпеть человеческую глупость и проверять за ним каждый шаг.

— Убар-Набу! — позвала она приказчика.

— Да, хозяйка! — он встал перед ней, поедая преданным взглядом.

— Скажи мне, — спросила Цилли. — Ты доволен отступным, что получил за расторжение помолвки?

— Премного доволен, хозяйка, — с готовностью кивнул тот.

— Хочешь получить еще половину от этой суммы? — спросила Цилли.

— А что сделать нужно? — жадно зашевелила тщательно расчесанной бородой эта половина человека. Таковым его считала сама Цилли, которая людей неумных и нелюбопытных люто презирала.

— Нужно сделать то, что у тебя точно получится, — прищурилась Цилли-Амат. — И как ты понимаешь, это дело совсем не связанно с торговлей.

Сиппарский базар не чета вавилонскому, но он тоже весьма многолюден. Храм бога Шамаша, главный в этом городе, владел огромным количеством земель, а значит, обладал избытком зерна. Это зерно он тратил на оплату труда сотен женщин, которые ткали ткани