Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

руку, читатель, как говорил Тургенев, и пойдемте со мною на Никольскую, в Заиконоспасский монастырь. В воскресенье, часам к одиннадцати утра. Отныне только здесь служит и проповедует еп. Антонин. Сюда к нему стекаются со всех концов Москвы. Здесь приютилась его община. Мы с вами застали литургию в самом начале. Не слишком поместительный храм на втором этаже, освященный при Елизавете Петровне, стиля рококо, битком набит разнородной толпой. Антонин в полном архиерейском облачении возвышается посреди храма в окружении прочего духовенства. Он возглашает; отвечает и поет весь народ; никаких певчих, никакого особого псаломщика или чтеца. С виду, по осанке, по обличию, по ухваткам Антонин — точно Иван Перстень в черном клобуке (разбойничий добродетельный атаман в «Князе Серебряном» у А.К.Толстого). Судите сами: высоченный старик, лет шестидесяти, сутулый, лохматые брови, суровые глаза, худой, длинная борода, голос зычный, с хохлацким акцентом, ходит переваливаясь, как медведь, с боку на бок. Ну, думаешь, хорош батя! Не твоим ли прадедом был инок Пересвет или Ослябя, которые ходили драться с татарами врукопашную? У всех ревнителей служебного благочиния и церковного Устава волосы дыбом становятся, когда они побывают в Заиконоспасском монастыре у Антонина. Не слышать «паки и паки», «иже» и «рече». Все от начала до конца по-русски, вместо «живот» говорят «житие». Но и этого мало. Ектений совершенно не узнаешь. Антонин все прошения модернизировал. Алтарь открыт все время. Но и этого мало. Антонин взял литургию Иоанна Златоуста, кое в чем ее сократил и добавил в ней молитвы из тех древнейших литургий, которые бытовали в восточных пустынях. Но и это еще не все. Он вводит в общее пение стихи современных поэтов. И при мне, в конце службы, он затянул (и просил всех подтягивать) стихотворение Жадовской:

Мира Заступница, Матерь Воспетая,

Я пред Тобою с мольбой.

Бедную грешницу, мраком одетую,

Ты благодатью покрой!

Для первого раза это было совсем ошеломительно. В будущем он обещает уничтожить алтарь и водрузить престол посреди храма. По его мнению, самая лучшая реформа та, которая восстанавливает старину. Ну, разумеется, московская благочестивая публика в ужасе. И уже от себя рассказывает невесть что. Будто Антонин молится уже не Богу, а луне и солнцу.

Кончается богослужение. И начинается проповедь. Если богослужение у него длится два часа, то проповедь продолжается не меньше. Антонин говорит много и обо всем. Иногда остроумно. Всегда умно, иногда художественно. Иногда интимно. Слушают его, насторожив уши». (Трудовая Правда, Пенза, 1922, 15 июля, № 160, с.1.)

Церковные реформы, по мысли Антонина, должны были не только морально оздоровить церковь, вернув ей утерянную чистоту первых веков христианства, но и стать источником всеобщего нравственного обновления.

«Коммунизация жизни» — таков лозунг, который выдвигался епископом Антонином. Какое содержание он вкладывал в этот лозунг? Прежде всего следует отметить, что термин «коммунизация» появился в его богословской системе задолго до Октября и совершенно независимо от коммунистической идеологии.

В основе Божественной жизни, как неоднократно подчеркивал епископ Антонин, лежит принцип множественного единства. «Бог — все — во всем. Бог — синтез всех противоположностей», — любил он повторять слова знаменитого средневекового мистика Николая Кузанского.

Коммунизация жизни — свободное соединение свободных, искупленных кровью Христа индивидуумов, зачатком чего является церковь, это, по мысли Антонина, главная цель христианства. Он приветствовал революцию, видя в ней один из путей коммунизации жизни. Он был попутчиком революции. Однако его принятие революции не имело и не могло иметь ничего общего с вульгарным приспособленчеством живоцерковников о которых Антонин всегда говорил с величайшим отвращением, как о беспринципных и морально растленных людях, обличая их многократно с церковной кафедры. Он категорически отвергал методы политического (обычно ложного) доноса, практиковавшиеся живоцерковниками. Сам Антонин никогда такими методами не пользовался. Правда, будучи экспертом во время процесса московских церковников, епископ Антонин вынужден был сказать, что милость выше жертвы и что грешно беречь золотые чаши, когда люди умирают с голоду.

Однако он говорил суровую правду и представителям власти, о чем свидетельствует хотя бы «Докладная записка», поданная им 1 февраля 1923 года во ВЦИК, текст которой мы приводим ниже, прося извинения за грубые выражения, к которым имел особое пристрастие покойный владыка. «Советская власть не только безрелигйозна, но и антирелигиозна, — писал епископ Антонин. — Социалистическое строительство, будучи идейным противником всякой религии — опиума для народа, — по этому самому не может, а значит юридически и административно не должно, пользоваться культом для своих целей. Этой тенденцией был продиктован основной акт, устанавливающий отношение церкви к государству в революционной России, именно декрет об отделении церкви от государства. Брать для себя из признанного зачумленным района не только логически противоречиво, но предосудительно. На этой точке зрения и стоял декрет об отделении церкви от государства, когда предоставлял храмы, ставшие собственностью государства, в бесплатное и бессрочное пользование группам верующим. Но в январе месяце нынешнего года наша государственность изменила свое отношение к церковникам: не отступая от принципа изоляции церкви и бесправия ее в государстве, социалистическое государство стало на путь эксплуатации культа. Клеймя культ, как эксплуатацию народного невежества, власть сама встала на путь корыстного использования церкви. Один из известных правительственных работников (Луначарский) недавно называл на публичном диспуте культ — духовным онанизмом. Новая политика по отношению к церковникам равносильна использованию спермы, извергаемой онанистом; таковы все новые мероприятия по отношению к культу — обложение церквей арендной платой за помещения, выборка промысловых патентов и т. д. И так как для всех этих мероприятий нет ни идеологических, ни юридических оснований, то они применяются прирав-нительно, а потому и произвольно. Культ приравнен к торгово-промышленному занятию… Ему нет ниоткуда помощи: идейно он отрицается, фактически он разрушается, юридически совершенно беззащитен: служение культу — ремесло, перед которым закрывают двери все профсоюзы; организация культа не может получить легализацию… А потому у власти, борющейся за социальную правду, экономическая эксплуатация культа не может быть допустима. Если это церковный нэп, то он требует и иной церковной юстиции, а вместе с тем и новой церковной идеологии, что и желаем осветить перед ВЦИК — ВЦУ, а до изменения этого просим экономическую эксплуатацию культа, как капиталистическую тенденцию, приостановить».

Докладная записка, подписанная председателем ВЦУ митрополитом Антонином, была подана во ВЦИК 1 февраля 1923 года. ВЦИК вынес следующее решение: «Временно, впредь до коллегиального рассмотрения дела по существу доклада, все налоги, имеющие