Британский вояж (СИ) - Соловьев Роман Васильевич

— Однако именно вы спровоцировали перестрелку, а мы потеряли важного и опытного агента…– Юрцев вздохнул.– Никитин, вы должны были вести себя скромнее, но вели в Англии жизнь богатого буржуа, женились на аристократке, подобрали бежавшего майора Разумовского на Мадейре, этого подлеца и мерзавца…

— Егор Константинович Разумовский погиб в Виндаве, защищая меня. Не надо о нем в таком тоне.

— Вот еще одна серьезная ошибка. Вы притащили в российский порт Джерри, человека, которого как следует не проверили. Он мог той ночью ликвидировать вас троих…

— Я уже в море узнал, что Добсон завербовал Джерри. Он доверял ему как родному сыну.

— Это непростительная ошибка. Еще хорошо, что Джерри вскрылся в Виндаве, а не добрался до Петербурга. Кстати, позавчера он был застрелен при попытке побега.

Кальницкий привстал и прошелся по кабинету. Он неожиданно подсел рядом и усмехнулся:

— Никитин, в Лондоне вы вели и вправду разгульную жизнь. Слонялись по салонам, офицерским клубам и борделям… хорошо за границей, правда, Никитин? Пока наши солдаты льют кровь в Крыму. Как там британские графини в постели, сладенькие?

— Послушайте, если вы хотите вывести меня из себя — вам это не удастся. Скажите, я могу увидеть полковника Кудасова?

— На этот раз не получится,– нахмурился Кальницкий.– Кудасова полгода назад перевели в Москву.

— Я прошу аудиенции императора Николая Павловича.

Кальницкий рассмеялся. Юрцев покачал головой и серьезно посмотрел на меня:

— Я уже говорил, в отношении вас ведется следствие.

— Но почему? Какое еще следствие? Я выполнил задание. Доставил в Петербург Добсона и даже подводную лодку.

— Вы подозревайтесь в двойной агентуре и пособничеству Англии.

— Да поймите вы, и моя женитьба на графине Гамильтон, и работа в британской разведке, даже раскрытие заговора против британской королевы — все это делалось для того, чтобы глубже проникнуть в высшие круги британской аристократии и выведать их планы.

— Немного же планов вы узнали за это время. Кстати, именно вы, Никитин, были инициатором встречи послов в Варшаве, по просьбе французской стороны. В Варшаве в графа Орлова стреляли. Он чудом выжил, но погиб его помощник.

— Как стреляли?

— А может быть вы еще работаете и на французов? — криво усмехнулся Кальницкий.– Деньги ведь не пахнут…

— Мне нужна срочная встреча с императором Николаем Павловичем! — твердо сказал я.

Подполковник Юрцев выдвинул стол и вытащил приказ, скрепленный гербовой печатью.

— Андрей Иванович Никитин, вы арестованы и будете помещены в Петропавловскую крепость до окончания военных действий. Приказ подписал начальник IIIотделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, генерал-лейтенант Леонтий Васильевич Дубельт.

Глава 18

Я уже давно не питал иллюзий в благородстве и честности не только власть имущих, но в целом большей половины человечества. Но все же не ожидал таких жестких и коварных ударов судьбы. Совсем недавно погиб Разумовский, я только успел свыкнуться с этой потерей, как меня упекли в застенки Петропавловкой крепости.

Не знал, что встреча с Родиной окажется такой холодной и безрадостной. Все, как и предсказывала Эмили: вода и камни. Петропавловская крепость находилась на Заячьем острове, в широком месте устья Невы. Вместо благодарности и почестей я получил холодное забвение.

Как оказалось, в Петропавловке находилась тюрьма для политических. Здесь было много бывших офицеров, а иногда гостили и довольно знатные люди. В Петропавловке даже имелась необычная традиция. Когда привозили новую партию заключенных или даже одного, как случилось со мной — давали специальный звонок. Арестанта проводили через кордегардию, там стояли солдаты, и чтобы не видеть заключенного, они отворачивались лицом к стене. Арестанта заводили в приемную и раздевали догола, чтобы проверить, нет ли с собой запрещенных предметов, и уже после давали тюремную робу, причем даже обычно не по размеру.

Меня поместили в камере с майором Черновым из Преображенского полка и лейтенантом Вяземским с Балтийского флота. Оба сокамерника сидели по политической статье и оказались слегка замкнутыми. Почти все наше общение сводилось к дежурным фразам.

Условия содержания в тюрьме оказались вполне сносными. В камере было зябко, но не сильно холодно. Мы спали на солдатских кроватях с одеялами, кормили тоже довольно неплохо. Даже выводили на прогулки и разрешали читать. Но конечно же, никаких писем и общения с внешним миром. Большинство местных узников дожидались в Петропавловке последующей отправки в ссылку. Майор Чернов с гордостью поведал, что в соседней камере сидел сам писатель Достоевский.

После сокровенной беседы в Третьем отделении, меня больше не вызывали на допрос и будто совсем позабыли. Пожилой начальник тюрьмы, полковник Терентьев, вместе с крепким фельдфебелем Бабичем обходили камеры по понедельникам и внимательно выслушивали жалобы от узников. Но к моим просьбам хотя бы передать письмо — Терентьев был глух, он будто вовсе старался меня не замечать.

Коридор тюрьмы был покрыт пенькой, чтобы надзиратели могли всегда бесшумно подойти и посмотреть в глазок любой камеры. За две недели я не видел грубого обращения с заключенными, только однажды на прогулке избили капитана Литвинова из соседней камеры, который чем-то оскорбил охранника. Литвинова на двое суток поместили в неотапливаемый подвал, местное «шизо».

Вскоре сокамерники присмотрелись ко мне и стали более общительней. Я рассказал о своем кирпичном заводике в Поволжье, как организовал и запустил дело. Поведал о мелких стычках с помещиком Гариным. Вспомнил историю с похищением дочери генеральши Поповой.

— Вы рисковый человек! — удивился Вяземский.– Эти беглые крепостные могли вас убить. Настоящее зверье!

— Я же был не один…– пожал я плечами.– Но если бы они обидели девочку — я бы загрыз их зубами…

— Знаете,– тихо произнес майор Чернов.– Раньше я изучал Восточную философию. В большинстве своем человек сам повинен в преждевременной смерти. Если он неумерен в еде и питье — его убьют болезни. Если человек бесконечно жаден и честолюбив — то его настигнет наказание. А если позволять отдельным людям нарушать права большинства, а сильному подавлять слабого — то человека наверняка убьет оружие.

— Сильный всегда подавляет слабого,– пожал я плечами.– Это закон природы. И многие при этом спокойно доживают до дряхлого возраста.

— Значит при следующей жизни их ждет неминуемое наказание,– нахмурился Чернов.– Это закон Кармы.

— Кстати, вы недавно рассказывали о помещике Гарине,– задумался Вяземский.– Недавно в тюрьму перевелся ефрейтор Гарин, он вроде интересовался вами…

Я вздрогнул. Будто неожиданно появился призрак из далекого прошлого.

— Я уже полгода здесь сижу, многих охранников знаю,– кивнул Чернов.– Так вот мне по секрету шепнули, этот Гарин вроде зуб на вас имеет… как узнал что вы в Петропавловке — сам перевелся сюда из комендатуры в Кронштадте.

Майор Чернов весело взглянул на меня:

— Андрей Иванович, так вы и вправду английский шпион?

— Брешут…– пробормотал я.

Про приключения в Англии сокамерникам я решил не рассказывать. Наверняка и так много лишнего наговорил в Третьем Отделении, наивная душа…

Вяземский взял в руки потрепанный роман Фенимора Купера и углубился в чтение. Майор отвернулся к стене и почти сразу захрапел.

А я лежал, уткнувшись взглядом в высокий серый потолок и невольно вспоминал события в Новореченском, которые произошли еще до войны. Неужели меня и вправду ждет встреча с Гришей Гариным? Но как он здесь оказался?

На следующий день на прогулке меня окликнули. Я подошел к кирпичной сторожке и вздрогнул. В десяти шагах, за толстыми прутьями, стоял Григорий Гарин в серой шинели. Он почти не изменился, только слегка похудел и отрастил тонкую щеточку усов. На щеке белела бороздка старого шрама.

— Ну здравствуй, гнида,– улыбнулся Гарин.