33 способа перепрограммирования организма на счастье и здоровье. Метод "Аватар" - Рушель Блаво

— Это не акростих, — сразу заметил Петрович.

Во мне крепло ощущение, что этот текст является своего рода пророчеством, очень близким одной из эклог незабвенного автора «Буколик»: Вергилий в I веке до нашей эры написал, что вскоре родится ребенок, от которого пойдет свет миру; тем самым поэт Римской империи возвестил о грядущем рождении Христа. И в «Павлине» Лебелянского речь шла о том, что в будущем родится ребенок, от которого зависит судьба мира. Но как понимать все это в связи с нашими исследованиями? Стихотворение было для меня загадкой.

— Это, похоже, о детях индиго. Но при чем тут они? Мы ищем вторую часть Скрижали… У нас детей индиго нет и не предвидится, — пошутил я. У Э хмыкнул, остальные остались к моей шутке равнодушны. Наверное, вышло не слишком смешно.

Между тем я заметил, что с Алексией происходит что-то неладное: девушка была бледна, губы ее дрожали, руки не находили себе места. Прежде мне ни разу не приходилось видеть дочь Мессинга в таком состоянии. Я невольно вспомнил о даре Алексии — возможности видеть будущее. Что могло ее так напугать? Состояние Алексии заметили и все остальные. Петрович взял девушку за руку, У Э подал стакан с водой. Алексия немного отпила. Кажется, ей становилось лучше.

— Папá, — несколько взволнованно произнесла Алексия. — Я поняла интенцию Лебелянского. И интенция эта направлена на нас… на меня…

Алексия обращалась к Мессингу, но смотрела на Петровича. Лицо же полковника выражало одновременно волнение и восторг. Мессинг улыбнулся и погладил дочь по голове, как, наверное, делал, когда Алексия была еще ребенком. Улыбнулась и Алексия.

— Да все в порядке, — сказал Мишель. — Все в полном порядке. Просто мой любимый Лебелянский силой своего поэтического таланта произвел неизгладимое впечатление на тонкую и восприимчивую душу моей милой дочери. Как говорится, ничего личного.

Опять эти люди от меня что-то скрыва- * Л ли. Думают, я забыл и простил то, что в Петербурге все узнал последним о нашей новой экспедиции? Вот сейчас сброшу этого «Павлина» по Интернету Белоусову в Вевельсбург и прямым текстом спрошу, что все это значит, раз никто не хочет объяснить мне все. Еще друзья называются! Или опять не хотите «отвлекать меня от более важных дел»? Но что может быть важнее поэзии Лебелянского, столько уже раз помогавшей нам решить сложные ребусы жизни? Нет, на этот раз номер с тайнами не пройдет! Или мне надлежит успокоиться и смириться со своей участью непосвященного? Бросить всю эту рефлексию ради славных дел, что уже ждут нас на южном берегу озера Имма? В конце концов, я тоже понял авторскую интенцию и спокойно буду себе пребывать с этим пониманием…

— Утро вечера мудренее, коллеги! — прервал мои размышления Мессинг. — Прошу прощения за банальность. Давайте-ка, други мои, почивать. Завтра, вернее уже сегодня, встать надо рано. Нас ждут великие дела!

Ну, спать так спать. Пусть все будет, как будет.

Озеро Имма

Солнце только показалось в восточной части сероватого неба, а мы уже приближались к тому самому озеру, которое, по всей видимости, и завещал искать нам Василий Дмитриевич Лебелянский своим могучим акростихом. Первые лучи дневного светила озарили волшебный пейзаж. Желтоватые искорки поблескивали на гладкой голубой поверхности чаши озера. Берега зеленели невысокой травой, среди которой сверкали желтые и красные цветы. Словно музыка пролилась когда-то на эту местность и застыла навеки в неподвижной глади озера, в легких облаках у самого горизонта, в пестроте мягкого ковра берега… Хотелось остаться здесь навсегда, лечь на это травяное покрывало, закрыть глаза и слушать тишину; не думать о времени, о делах, о суете больших городов; опустошить сознание до самого дна, чтобы потом наполнить его только этим пейзажем, только этой неслышной музыкой воды, неба и земли. Но стоило посмотреть чуть в сторону от озера, как глазу открывалась явно инородная всему этому волшебному миру груда камней, точнее, каменной крошки, словно привезенной сюда с дальних рудников Севера. И будто упоенная темным цветом рудника, висела над ним неподвижно единственная на всем небе черная тучка, не желающая покидать своего земного собрата.

Как контрастировали камни с безмятежностью травы, облаков, воды.

Я вспомнил, что озеро — отнюдь не дар благодатной Природы, тысячелетиями создающей волшебную красоту, а всего лишь итог вероломной экспансии недавнего прошлого, разразившегося локальным катаклизмом, повлекшим за собой уход под воду некогда процветавшего и прекрасного монастыря.

Зачарованно смотрел я на неподвижную поверхность воды, понимая, что в глубине озера кроется тайна: там древние пагоды, стены, святые места… Но ничто в окружающем мире не выдавало присутствия прошлой жизни. Трудно было представить, что некогда на месте этого водного круга била ключом жизнь, что всюду бросалось в глаза благочестие и процветание, что было время, когда перед путником, идущим от озера Имма, открывался холм с монастырем у подножья… И все же было в нынешнем пейзаже что-то такое, от чего захватывало дух, будто пейзаж этот прятал в себе жизнь вечную и бесконечную.

— Вот и добрались, — проговорил Петрович. — И где же Звездочет?

На берегу не было ни одной живой души. Неужели этот человек, почувствовав наше приближение, затаился где-то или, того хуже, аватаризовался, например, в эту маленькую птичку, что игриво резвится на берегу озера? Между тем меня не покидала уверенность в том, что Звездочет вот-вот появится.

— Думаю, коллеги, нам стоит немного подождать, наслаждаясь красотой здешних мест, — промолвил Мессинг.

— Не мешает осмотреть гору, некогда бывшую вулканом, — сказал Петрович. — Вдруг нам удастся обнаружить заваленный вход?

— Не обольщайтесь, мой друг, — охладил энтузиазм полковника Мишель. — Смею полагать, не вы первый, кто думает отыскать вход в древнюю пещеру. И, поверьте, никому пока за последние полвека с лишним этого не удавалось.

— А ведь там, в глубине этой горы кроется, наверное, старое капище, сродни тому, что мы с вами, Мишель, видели в Тибете, — заметил я. — Вдруг там, как и в Гималайской пещере, стоят эти минеральные столбики, обладающие столь чудесной, животворящей силой?

— Поверьте, Рушель, — ответил Мессинг, — даже если и есть под этими тоннами камней какие-то реликвии, нам их при всем желании оттуда не достать. Равно как не достать нам ничего и со дна озера, где прячется теперь монастырь.

— Но, может, хотя бы сделаем попытку, — не отставал Петрович. — Попытка — не пытка.

Гэбэшный юмор нашего друга, как всегда, не отличался остроумием и новизной. Впрочем, в принятом решении не ходить пока что к горе это ничего не меняло.

В поисках «ОТТО»

Мы присели на берегу и стали вглядываться в воду таинственного озера. Очень уж правильная форма круга; словно образованная землетрясением впадина, затем заполненная водой, была кем-то заранее спланирована и структурирована. Своими наблюдениями я решил поделиться с друзьями:

— Меня не может не настораживать столь строгая форма озерной чаши. Посмотрите: предельно правильный круг, ни одного изъяна. Способна ли Природа на такое?

— Природа, — медленно сказал Мессинг, — способна на многое. Но вы, Рушель, правы: словно человек тут руку приложил. И еще, коллеги, позволю себе напомнить вам, что где-то здесь, по всем данным, спряталось и строение «ОТТО».

— Папá, ты уверен, что строений «ОТТО» не два, а все-таки три? — спросила Алексия.

— Что ты, малыш, конечно же полной уверенности нет. Однако есть предчувствие, что четыре здания красного кирпича где-то здесь, рядом с нами. И еще одним предчувствием такого же рода не могу не поделиться с вами: где-то здесь вторая часть Скрижали атлантов… где-то здесь…

— Вот и у меня есть предчувствие… — сказала Алексия.

Алексия смотрит за грань

Мы все смотрели на Алексию, ожидая продолжения, но девушка задумчиво смотрела на другой берег. И не было это похоже на мхатовско-моэмовские выходки ее отца. Совсем не было похоже на вчерашнее смятение самой Алексии после прочтения гениального и загадочного «Павлина» Василия Дмитриевича Лебелянского. Скорее, напоминало сосредоточенность героинь чеховских пьес в те секунды, когда автор предписывает им молчать, и, пользуясь этим, героини уходят в себя, в анализ своих мыслей и чувств, нам, зрителям, недоступных и непостижимых. Взгляд Алексии был сосредоточенным. Теперь я понимал, что эта сосредоточенность вызвана особым даром дочери Мессинга. Глядя на озеро Алексия, я был уверен, видит то, чего не видим мы нашим обычным зрением. Так и подмывало спросить ее об этом, но, конечно, делать этого было нельзя, пока сама Алексия не захотела бы нам рассказать о своих ощущениях. По щеке девушки бежала слеза. А ведь она, когда предвидела, часто плакала! Я помнил это со слов Мессинга. Что же смогла разглядеть Алексия в этой глубине?