Рыцарь нашего времени - Елена Михалкова

После самоубийства Коли Чешкин весь ушел в работу, как когда-то после смерти жены. Но теперь с ним была Полина – его лохматый ангел, хрупкая душа. В ней так же, как и в брате, расцвела фантазия, позволявшая ей придумывать сказки, стихи и даже рисовать к ним простые, но запоминающиеся авторские картинки. Выбирая образование, она поступила в институт иностранных языков, и Владислав Захарович был доволен ее решением. Теперь Полина работала с детьми в художественном кружке, давала частные уроки английского языка для заработка и помогала деду в галерее.

– И никаких пересечений с Владимиром Качковым, – закончил Бабкин. – Мы знаем фирму, которую много лет назад организовал Качков, пытаясь устроить свой бизнес, у меня есть список людей, которые когда-то были его кредиторами, – начальник службы безопасности «Брони» их помнит... Данных по Чешкину и его семье тоже достаточно, и на первый взгляд все лежит на поверхности. Владислав Захарович в значительной степени публичная фигура, его нередко приглашают в различные передачи, у журналистов есть его досье.

– Владимир Олегович с его волчьими повадками нравился женщинам, – задумчиво произнес Макар, – и почему бы Ланселоту, который частенько бывал у Чешкиных, не познакомить при случае своего заместителя с сестрой своего друга?

– Вполне возможно. Говорю тебе, я не нашел официальных точек пересечения, но это не значит, что не было иных. Чешкина характеризуют как человека, хорошо разбирающегося в людях, общительного и обаятельного, думаю, ничто не помешало бы ему завязать знакомство с Качковым и сыграть на нужных струнах, чтобы добиться своего. Если бы он захотел отомстить за смерть внука, конечно, – с легким сомнением в голосе добавил Сергей.

– Но в том-то и дело, что ни один из фактов, которые ты обнаружил, не говорит о том, хотел ли Владислав Захарович отомстить тому, по вине кого погиб его внук, – кивнул Макар. – Думаю, что нам с тобой самое время познакомиться с семьей Чешкиных.

Сергей покачал головой. Методы их с Макаром работы были различны, если не противоположны: Бабкин, как бывший оперативник, в расследовании исходил из того, что информация – основа всего. Поэтому у него почти не было сомнений в том, что следственная группа, занимающаяся делом Силотского, выйдет на след убийцы быстрее, чем они с Илюшиным: у нее имелись улики, из которых можно было выжать ту самую необходимую информацию, имелись специалисты и методы, позволявшие по использованной взрывчатке выйти на применявших ее людей, имелось то, что Сергей называл «живой силой», – люди, превращавшиеся в человеко-часы работы, изучавшие круг общения убитого, анализировавшие его связь, сопоставлявшие факты. У Бабкина с Илюшиным ничего этого не было, и, более того, Макар запретил напарнику наводить справки о том, как движется расследование, напомнив, что сам Сергей был и остается одним из причастных к делу лиц.

У Илюшина существовала своя, довольно странная система, включавшая обязательное личное знакомство со всеми лицами, замешанными в деле. Пару раз он объяснял Сергею, что должен составить представление, которое потом ляжет в основу образов, бесконечно повторяемых им на альбомных листах. Он совершал алогичные поступки, посмеивался над возмущением Сергея, однако Бабкин так часто наблюдал, что метода Илюшина оправдывает себя, что привык с ним не спорить.

Но на этот раз Сергею было ясно, что они идут не в ту сторону.

– Подумай вот о чем... Совпадение «почерков» в попытке не дать мне уйти от Ольги и создании иллюзии «жамэ вю» у Силотского – это раз, – начал перечислять он. – Знакомство, наверняка, близкое, с Качковым – это два. Мотив для убийства мужа – три. Макар, ты собираешься потратить время не на тех людей. Почему мы не занимаемся Ольгой? Она наиболее вероятная подозреваемая, с какой позиции ни погляди!

– А тебе показалось, что она искренне любит мужа, – небрежно возразил Илюшин.

– Макар, мое «показалось» – не доказательство! Оно может не иметь никакого отношения к тому, что есть на самом деле! Это лишь субъективное впечатление!

– Спокойствие, только спокойствие! Ты хочешь, чтобы мы занимались Ольгой Силотской? Но подумай сам, мой мстительный друг: сейчас ее допрашивают в прокуратуре, и что мы можем сделать?

– Откуда ты знаешь о прокуратуре?

– Об этом мне вчера сообщил Семен Швейцман, выразив уважение перед деликатностью правоохранительных органов, которые не вызвали горюющую вдову на допрос прямо с похорон супруга, а дали ей время прийти в себя. Она должна была, по его словам, уехать к двенадцати, – Макар бросил взгляд на старые настенные часы с кукушкой, кукушка в которых не куковала, а хрипела сиплым голосом, – а сейчас только половина первого. Она не вернется раньше вечера. Кстати, у меня есть для тебя куда более занимательный вопрос...

– Какой? – настороженно спросил Сергей.

– Откуда взялись крысы?

– Что? Какие крысы?

– Те, которых подбросили жене Семена Швейцмана. Можешь подумать над этим, пока мы едем в «Арт-галерею Крамника».

Ольга вернулась домой после очередной встречи с Крапивиным, взглянула на фотографию мужа, стоявшую на полке.

– Я люблю тебя, ты знаешь, – вслух произнесла она.

Это была правда. С самого начала их семейной жизни Ольгу на удивление мало задевали похождения мужа, и она ценила старания Димы оградить ее от этой стороны его натуры. Наученная первым браком, она не хотела превращать второй в поле битвы, к тому же с возрастом стала куда менее категоричной. Она знала, что Дима любит ее, – он говорил ей об этом, заботился о ней, готов был проводить с Ольгой свободное время, разбивался в лепешку, когда ей чего-то сильно хотелось.

– Помнишь, ты купил мне зонтик-трость? – спросила она у фотографии.

Год назад ей захотелось иметь зонтик-трость, но самые дорогие дамские зонты были для нее маловаты – Ольга предпочитала огромные, под которыми могли спрятаться двое, – а в мужских ей не нравилась мрачная расцветка. Она пожаловалась мужу на неудачу за неделю до какого-то маленького юбилея вроде дня их встречи, который оба отмечали, если только вспоминали о нем. И Дима принес ей вожделенный зонт – огромный, яркий, расписанный ирисами и зеленой травой: он вызывал у проходящих дам взгляды зависти, когда Ольга шла под этим зонтом! Дима долго не признавался, где же купил его, однако в конце концов Ольга узнала правду. Один из знакомых Силотского возвращался из Англии, и Дмитрий упросил его зайти в Лондоне в магазин, найденный им в Интернете, и купить несколько зонтов. Он боялся не угодить жене, и оттого знакомый привез по его заказу пять штук. Муж дарил ей по одному каждую неделю, а потом признался. Бабкин был не способен на такие жесты – не потому, что у него не хватило бы денег, а потому, что ему в голову бы не пришло так стараться ради своей жены. Он не был человеком-праздником. «По правде говоря, он был ничтожеством».

– Я хочу поговорить с тобой, – пожаловалась она снимку. – Иногда я боюсь... боюсь, что сделаю что-нибудь не то!

«Все будет хорошо, – читалось в улыбке мужа. – Ты все сделаешь правильно. Не бойся, дорогая моя».

– А я все равно боюсь! – упрямо возразила Ольга. – Оставил меня здесь одну... бросил...

Она всхлипнула, вытерла набежавшую слезинку.

– Хочу, чтобы ты поскорее забрал меня отсюда, – прошептала она. – Все равно куда, лишь бы с тобой.

Когда двое новых посетителей вошли в галерею, Владислав Захарович занимался новой картиной: акварелью по мотивам Брейгеля, без затей названной художником «Весна». Вместе с консультантом, работавшим в этот день в салоне, они выбрали лучшее место, и, хотя пришлось перевесить весь «Сельский цикл» Жердинского, включая два диптиха, Чешкин был доволен.

– Почему бы и нет? – бормотал он себе под нос, поглаживая бородку. – Пожалуй, удачный выбор. Конечно, ничего нельзя сказать наверняка... Посмотрим, посмотрим.

Консультант Геннадий беседовал с одним из постоянных визитеров, принося из подсобной мастерской картины и демонстрируя их одну за другой – и сам при этом увлекся процессом, как одобрительно отметил про себя Чешкин. Несколько любопытствующих переходили от одного полотна к другому, перешептываясь между собой негромко, как в музее. Владислав Захарович едва заметно усмехнулся и перевел взгляд на двоих мужчин, остановившихся как раз перед акварелью Павла Еникеева.

Они оказались первыми, обратившими на нее внимание, и Чешкин ощутил любопытство. С Полиной они долго спорили о «Весне», и вот теперь Владислав Захарович решил послушать, что скажут о ней посторонние люди, вполне вероятно, ничуть не разбирающиеся в живописи. Однако его намерению не суждено было исполниться. Стоило Чешкину сделать шаг к этим двоим, как тот, что был пониже, светловолосый и вихрастый, обернулся к нему, и Владислав Захарович увидел перед собой парня с правильными чертами лица и очень ясными серыми глазами, внимательными и любопытными. Во всей внешности его было что-то очень располагающее, почти неуловимое, быть может – легкая насмешливость, скрывавшаяся в уголках слегка изогнутых кверху губ. Чешкину нравились насмешливые люди. Шею парень обмотал полосатым серо-зеленым шарфом, и Владислав Захарович мельком подумал, что, должно быть, на улице снова похолодало.