Волшебный дневник - Ахерн Сесилия

— Ухожу и оставляю это для вас, — громко проговорила я в надежде, что буду услышана. После этого поставила поднос на траву и отвернулась. Идя назад, я посматривала мимо гаража в глубину сада. Вдруг с открытым ртом буквально отпрыгнула в сторону. Только тут я разглядела, что вся поляна перегорожена бельевыми веревками. Их было примерно десять — двадцать. На каждой висело по нескольку дюжин стекляшек разных видов, и они крутились, превращаясь в нечто уникальное, раскачивались, повинуясь ветру, ловили лучи солнца и сверкали в тишине. Стеклянное поле.

Миновав дом, я оказалась на задней поляне, где меня ждало открытие. Веревки располагались довольно далеко и не касались друг друга. Будь они хотя бы на сантиметр ближе, то все, висевшее на них, поразбивалось бы. И они не провисали, будучи намертво привязаны с одной стороны к стене в саду, а с другой — к столбам. Так как они были довольно высоко над моей головой, я все время задирала голову, чтобы посмотреть, как стекло преломляет солнечный свет. Ничего прекраснее мне еще не приходилось видеть. Некоторые стекляшки, словно наполненные водой, стекали вниз, как гигантские слезинки, будто бы замерзшие в воздухе. Другие были поменьше, но позамысловатее, больше похожие на пики, позлее и поострее, как сосульки, как оружие. Каждый раз, когда поднимался ветер, они качались из стороны в сторону, а я шла и шла, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться стеклянными творениями. Ничего подобного, ничего такого же чистого и прозрачного я никогда не видела. У одних внутри были заметны пузырьки воздуха, у других не было ничего. Я подняла руку и стала смотреть через стекло, кое-где матовое, кое-где безупречно прозрачное. Завораживающе прекрасные стеклянные произведения чьих-то рук постоянно двигались, волнуя остальные, которые были до того прелестны и хрупки, что казалось, дотронься до них — и они разлетятся вдребезги.

Я собиралась пойти дальше и посмотреть все, что было на поляне, но по какому-то наитию не ожиданно обернулась, желая убедиться, что я одна, и увидела мать Розалин, которая подошла к окну, выходившему на ту половину сада, где была я. Прижимая руку к стеклу, она пристально смотрела на меня. Замерев на месте, я ощутила себя вилком капусты на стеклянном поле и улыбнулась старой женщине, пытаясь сообразить, как долго она следила за мной. Мне хотелось разглядеть ее лицо, черты ее лица, но это было невозможно. Она опять отодвинулась от окна, и мне осталось лишь наблюдать за ее силуэтом, за длинными волосами, падающими на плечи, и совсем не седыми, как мне показалось прежде, а мышиного цвета с седыми прядями. Похоже, у нее не было возраста, не было лица, и потому она стала даже более загадочным персонажем для меня, чем прежде, когда я еще не видела ее.

Стеклянное поле я покинула, не в силах справиться с ощущением, что в наказание за проступок никогда больше ничего такого не увижу. Но когда я вышла на другую половину сада, женщина все еще следила за мной, но стояла не возле окна, а в глубине комнаты.

Еще раз помахав ей рукой, я показала на поднос в траве и сделала несколько жестов, словно приглашая ее поесть, как в зоопарке, когда наступает час кормежки. Она же не шевелилась и не сводила с меня взгляда. Недовольная собой — жаркое солнце, настоящая удача, совсем мертвый, — я отвернулась от женщины и пошла прочь, не оглядываясь, но чувствуя себя так, словно я маленькая девочка и бегу от подружки к себе домой в полной темноте и к тому же в полной уверенности, что за мной гонится ведьма.

Двенадцать часов.

Я мерила шагами гостиную, туда-обратно, туда-обратно, направо-налево. Садилась, вставала. Шла к маме, но останавливалась и возвращалась. Заламывала руки и то и дело выглядывала в окно, ожидая увидеть мать Розалин, которая торопливо пересекает дорогу на инвалидном кресле, крутя колесами и щелкая хлыстом. Еще я ждала, как Розалин с Артуром на максимальной скорости покажутся из-за угла. Розалин расставила ловушки вокруг бунгало: я споткнулась о проволоку, примяла траву, прошла не там, где надо, включила сигнал тревоги у нее в сумке. Она привяжет меня к кровати, раздробит мне ноги кувалдой и заставит писать романы. А я не сумею. Я могу всего лишь заполнять дневник. Не знаю, но у меня было странное ощущение, будто что-то должно случиться. Дома я постоянно нарушала правила — и ничего, а здесь порядки были другие. Здесь было строго и традиционно, словно меня поселили на краю раскопок, где люди ходят на цыпочках, сюда нельзя, туда нельзя, только по тропинке, говорят тихо, боясь повредить фундамент, пользуются маленькими кисточками, может быть, другими инструментами, чтобы расчищать поверхность и сдувать пыль, но ни в коем случае не ступать за дозволенную черту. А я заявилась с лопатой и ломом и крушу все подряд.

Пора вернуться и забрать поднос, иначе Розалин все поймет. Надеюсь, я не отравила ее маму — о Господи, а если отравила? Яйца могли ей навредить, и еще я забыла вымыть ягоды. Можно ли умереть от сальмонеллы? Я едва не схватилась за телефон, чтобы позвонить Уэсли, но, не знаю как, устояла. Проведя довольно много времени в паническом страхе, в конце концов я убедила себя, что ничего не случится — ни сейчас, ни позднее — и я не сделала ничего плохого. Всего лишь попыталась быть милой со старой женщиной. Пусть меня застрелят за это. Надеюсь, яичница пришлась старухе по вкусу.

Мне стало легче. Следующим в моем списке числился гараж в глубине нашего сада. Открыв заднюю дверь, которая вела из кухни в сад, я пробежала по лужайке, потом по огороду Розалин. Подняла голову, чтобы посмотреть на окно маминой спальни, но ее не увидела, — по-видимому, она еще спала.

Снаружи гараж был в отличном состоянии. Сложенный из того же камня, что и дом, или из почти такого же, он выглядел гораздо лучше любой из построек моего отца. Я говорю это, испытывая величайшее уважение к отцу, который гордился своей работой, правда, не думаю, что его очень волновали проблемы архитектуры. Его заботило внешнее пространство и то, как подарить клиенту побольше внутреннего, домашнего пространства. Гараж занимал почти весь сад в ширину, метров двадцать пять. Справа от дома, по другую сторону аккуратно постриженной зеленой изгороди, я заметила след трактора, и еще один след шел вокруг всего земельного участка. Однако, прежде чем покинуть сад, трактор повернул в сторону двойных дверей гаража. Мне еще не приходилось видеть тракторный парк Артура изнутри. Возможно, Розалин права, и в гараже нет места для наших вещей. Я предпочла бы войти в гараж с этой стороны, чтобы меня не увидели из дома, но надо было открыть большую дверь и отпереть большой замок. Тогда я заглянула во все окна, но ничего не рассмотрела. Изнутри они были завешены черными мешками. Я попыталась открыть запертую одинарную дверь, потом опять побежала к двойным дверям. Била их, толкала, стучала в них, и все напрасно. Тогда я подняла с земли камень, чтобы использовать его вместо молотка, но и это не дало никакого результата, разве что осталась вмятина на металле.

В дом я вернулась в половине первого, так и не попав в гараж. Вымыла руки, переоделась, потому что вся одежда была черной от бессмысленных попыток прорваться в гараж. Заскочила к маме, которая наконец-то проснулась и принимала душ. Надевая чистую одежду, я отлично знала, сколько времени у меня в запасе до возвращения Розалин и Артура. Села на кровать и посмотрела в сторону бунгало. Нечто привлекло мое внимание.

На столбике возле передних ворот стоял поднос. Я поднялась на ноги, оглядела дом и сад. В окно никто не смотрел, в саду никого не было. Неужели Розалин уже приехала? Нет, машина еще не появлялась.

Без десяти минут час.

Я слетела по лестнице вниз, потом перебежала через дорогу. Поднос был накрыт полотенцем, которое я взяла с собой. Еда съедена, чай выпит. Посуда сверкала, словно ее только что вымыли. На тарелке лежал самый крошечный осколок стекла, который я когда-либо видела. Как будто еще не совсем замерзшая капля, он был мягким и гладким и отлично лег на мою ладонь. Больше ничего. Не было и карточки с надписью, мол, это подарок для тебя. Я подождала-подождала, но никто не пришел. Чем ближе к часу, тем опаснее становилось ждать, и я отправилась домой. Рисковать было нельзя. Не хватало еще, чтобы Розалин обнаружила меня у ворот с подносом и стеклянной слезинкой. Тогда я положила стекляшку в карман. И побежала через дорогу так быстро, как только могла, но чтобы не разбить посуду. Едва я успела закрыть за собой дверь, как услышала шум мотора. Вся дрожа, я расставила вымытые чашки, блюдца, тарелки по местам в кухонном шкафу. Поднос тоже нашел свое место, после чего я схватила книгу в гостиной и, примчавшись к маме, рухнула на кровать. Мама как раз выходила из душа и с изумлением уставилась на меня. Буквально пару секунд спустя дверь отворилась, и в комнату заглянула Розалин.