Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском - Магдалина Зиновьевна Дальцева

отошла от туалета. Обряд подготовки к вечеру в посольстве был закончен. Щеки ее горели, сверкали бриллианты на груди и на обнаженных руках. Два белых эспри покоились в густых каштановых волосах. Не напоминают ли они о седине, так безукоризненно закрашенной лучшим лондонским парикмахером? Она подошла к зеркалу. Два белых султанчика слегка колыхались в высокой прическе, ничуть не сливаясь с волосами. Все в полном порядке. Перья только недавно вошли в моду, а в известном возрасте отставать от моды никак нельзя.

Она посмотрела на часы. Ехать на прием было еще рано, но Джеймс, посланный за Гуденкой, что-то задерживался. Ольга Алексеевна не хотела терять времени, и ей не терпелось свести счеты с наглым шпиком, а главное, заставить его работать на себя. У нее созрела мысль дать серию статей в лондонских газетах о безнаказанной деятельности русских эмигрантов, опасной не только для России, но и для Англии. Но одной риторики в этой стране мало. Нужны факты. И тут без помощи Гуденки будет нелегко.

Джеймс застал Гуденку, когда он только что вернулся домой после обильного возлияния у посольского дьякона. Обед оказался недурен, в русском духе, с пирогами, квашеной капустой, маринованными рыжиками, присланными из Москвы, и даже с налганной настойкой. Но сыграно было только два роббера. На третьем дьякон, имея на руках большой шлем, проявил спьяну бессмысленную осторожность и объявил простую, к радости контрпартнеров. Взбешенная дьяконица бросила ему карты в лицо. В ответ он смахнул широким рукавом подрясника рюмки со стола, и под звон посуды и визг дьяконицы Гуденко с шифровальщиком покинули гостеприимный кров, даже не получив выигрыша. По дороге они завернули в питейное заведение с громким названием «Эль Эдинбурга», приняли фирменный напиток и довольно долго говорили о тяготах семейных уз, хвастаясь собственной независимостью. Домой Гуденко вернулся в настроении приподнятом, но мало пригодном для дипломатических переговоров. В экипаже он несколько протрезвел и мучительно обдумывал, как ему следует держаться с Ольгой Алексеевной, и наконец пришел к выводу, что лучше всего прикинуться еще более пьяным, чем был на самом деле. Разговор не состоится, а что там дальше — кривая вывезет. Но все-таки надо выяснить, что его ожидает. И он спросил у Джеймса:

— В каком настроении мадам?

Лакей неодобрительно покосился на Гуденку, пожевал губами и ответил:

— Леди не делится со мной своими переживаниями, но, как мне показалось, она взволнована.

Он не считал возможным назвать Ольгу Алексеевну иначе, но еще больше утвердился в своем мнении, что эта дама не леди. Недурные у нее знакомые! Разве джентльмен будет расспрашивать слуг о настроении хозяев?

В гостиную Гуденко вошел походкой не слишком твердой. Увидев Ольгу Алексеевну в полном параде, закрыл глаза ладонями и с пафосом произнес:

— Мадам, я ослеплен!

Ольга Алексеевна с трудом удержалась, чтобы не ударить его по лицу, и сказала ледяным тоном:

— Оставьте ваши кабацкие комплименты и объясните, зачем вы прислали эту... эту...— она брезгливо показала на лежащие на столике письма и, с трудом найдя приличное слово, выкрикнула: — эту макулатуру?

Гуденко попятился, готовый выскочить за дверь, но, овладев собой, обиженно залепетал:

— Как вы можете так говорить! Я трудился, я рисковал своей честью и должностью... Я... Если хотите знать, я выкрал эти письма!

— Честью! Не поздно ли вы вспомнили о ней? Вы! Шпик! Гороховое пальто! Жандармская ищейка!

Гуденко побагровел, пошатнулся и, схватившись двумя руками за спинку кресла, зловеще-тихим голосом зашептал:

— Напрасно заноситесь, сударыня. Не пристало. Мы же из одного ведомства... ни для кого не секрет... вся английская пресса...

— Вон! — зычно крикнула Новикова.— Сию же минуту!..

Странно съежившись, Гуденко попятился и спиной вышел из комнаты.

Ольга Алексеевна глубоко вздохнула, оглядела пустую гостиную. Опомнилась. И вдруг сообразила, что она только душу отвела и даже не заикнулась о том, ради чего вызвала его.

— Джеймс! Глаша! — закричала она.— Верните его! Немедля верните!

Совершенно протрезвевший, Гуденко появился, трепеща от негодования и страха.

— Забудем,— спокойно сказала Новикова.— Все, что было сказано — лишнее. Мы работаем для России и должны помнить об этой высокой миссии, которая...

— С вашего разрешения я сяду,— сказал Гуденко.— Ноги не держат.

— ...Так вот, я говорю, вы должны мне доставить сведения о заговоре, преступном заговоре...

— Помилуйте, Ольга Алексеевна! О каком заговоре? Я знаю их всех, всю ихнюю братию — и Кропоткина, и Чайковского, и Волховского, и самого Степняка. В домах бывал, чай пил и даже напитки...

— Не сомневаюсь,— не удержалась Новикова.

— Прошу прощения, но сегодня я не рассчитывал встретиться с вами. Не в форме.

— Неважно. Но вы не даете мне договорить. Если вы считаете, что нет заговора, то чем же занимаются эти... ваши подопечные?

— Как так чем? Пропагандой. Только просвещают не мужичков, как когда-то в России, а достопочтенную английскую публику. Пытаются влиять на общественное мнение. Ну и, конечно, доказывают, что убийцы не убийцы, а святые угодники. Ну и еще, с вашего разрешения, занимаются поношением царского престола и, соответственно, правительства. А заговоры? Какие же заговоры? Против кого?

— Как это против кого? Против Победоносцева, против великих князей, против наследника наконец. Мало ли...

Затуманенным взглядом Гуденко смотрел на Ольгу Алексеевну, стараясь выразить на своем лице полное недоумение, хотя давно уже понял, чего от него добиваются. Думать о какой-нибудь провокации было лень. Не только сами хлопоты, но даже мысль о них вызывала у него полный упадок сил. Мало, что ли, он потрудился, дрожа как осиновый лист, переписывая всю ночь письма к Степняку? А если не к делу, так не угодно ли самой пальчиком шевельнуть? Привыкла загребать жар чужими руками... А в комнате так светло от яркой люстры, так пахнет хорошими духами, да и сама Ольга Алексеевна очень недурна сегодня в сдерживаемой ярости. Правда, не в его вкусе. А ведь и он мог бы жить в такой же атмосфере сияния, беззаботности, благоухания, если бы не умер отец, если бы он не был так беспечен, если бы не проклятая крестьянская реформа...

А Ольга Алексеевна, не проявляя ни малейшей беззаботности, продолжала:

— Надеюсь, вы меня понимаете? Вольтер говорил: если бога нет, его надо выдумать.— И, заметив осоловелый взгляд Гуденко, прикрикнула: — Очнитесь! Вы слышали о Вольтере?

Как эта накрашенная дрянь презирает его! Гуденко сразу приободрился и ответил:

— Мадам, я читал не только Вольтера, но и здешнего модного писателя Оскара Уайльда. Он