Верхний этаж - Александр Власов

Каждый очищенный от поздних наслоений кусочек штукатурки тщательно осматривали и, если замечали на нем следы краски, переносили на фанеру, прикрытую от пыли полотном. Там уже лежали первые находки, и кто-то из реставраторов пробовал сложить из них осмысленную картину. Пока получалось что-то похожее на глубокую голубизну неба, пронизанного яркими лучами солнца. Но эту схожесть можно было уловить лишь основательно пофантазировав, потому что большинства кусков не хватало — вместо них желтела фанера.

Оля принесла третью скамеечку и подсела к женщинам, а Борис устроился около кучи штукатурки, по-восточному поджав под себя ноги. И словно подменили парня — куда только девалась его угловатая неуклюжесть! Он брал обломки штукатурки так, что ни один другой кусочек не сдвигался с места. И скальпелем он действовал с осторожностью хирурга, оперирующего на бьющемся сердце.

Сначала ни Оле, ни Борису не везло — попадались обоим куски без следов краски. А женщины уже несколько раз с охотничьим азартом восклицали:

— Есть!

Остальные немедленно прекращали работу и подходили к той, которой посчастливилось обнаружить кусочек с краской. Не дыша, всматривались в небесную голубизну, ничуть не поблекшую от времени. Все это были кусочки того же неба. Находку торжественно переносили под полотно на фанеру и снова усаживались вокруг кучи штукатурки. Работали молча, увлеченно. Не рылись, выбирая плитки покрупнее, а брали те, что оказывались наверху.

Только Оля один раз тайком нарушила это правило. Убедившись, что ей опять попался пустой кусочек, она отложила его в кучу отработанных отходов и увидела, что пришла очередь брать довольно крупную четырехугольную плитку — сантиметра три на четыре. Прежде чем взять ее, она взглянула на Бориса. Тот заканчивал проверку очередного пустого куска. И она потихоньку вытащила из-под большой плитки другую — маленькую, а верхнюю оставила Борису.

Он взял ее, повернул к себе кромкой и сразу заметил тонкую, как ниточка, прослойку краски. Он не закричал от радости, даже вида не подал. Так же осторожно, не спеша, как раньше, он отделил один поздний слой, потом второй, а когда снял последний, из ладони глянул ему в лицо живой человеческий глаз. В нем не было ничего от стандартного ока иконных святых.

Это смотрела женщина, любящая людей, болеющая за них и желающая всем добра.

Борис прикрыл плитку другой ладонью и зажмурился. Потом раскрыл глаза и медленно отвел руку от куска древней штукатурки. Женский глаз смотрел на него все с той же скорбящей любовью. Борис снова, не дотрагиваясь до краски, накрыл его рукой и сказал Оле:

— Ты-ы.

— Что? — спросила она.

— Ты пришла.

Он протянул к ней обе руки, не снимая верхнюю со штукатурки. Добавил:

— Ко мне пришла, — и показал, наконец, находку.

Оля ойкнула с испуганным восторгом.

Отложив скальпели, женщины повскакали со скамеек и с минуту молча рассматривали первый многообещающий фрагмент росписи.

— Ну, Борис, — сказала одна из них, — быть тебе реставратором! Нам мало знать и уметь. Еще везенье нужно, счастливый случай, а ты, как видно, дружен с ним! Такое чудо тебе досталось! Лица и особенно глаза, как правило, редко остаются нетронутыми.

Когда Борис на вытянутой ладони понес плитку к тому месту, где была фанера с другими находками, Оля пошла рядом, чтобы поддержать, если он споткнется. Но имея в руке такую ценность, он вышагивал с кошачьей ловкостью.

И снова заработали скальпели. Женщины обменивались какими-то чисто профессиональными замечаниями по поводу найденного фрагмента, а Борис и Оля молча брали кусочки штукатурки, надеясь всякий раз на новую удачу. Они обследовали и отложили в кучу ненужных отбросов по пять или шесть небольших плиток, и только тогда Оля вспомнила о суде.

Был шестой час, и Борис недовольно хмыкнул. Он не любил опаздывать или отказываться от намеченного даже ради любимого дела.

— А без нас не обойдутся? — спросила Оля.

— Надо. Там Семен.

— Носитесь с ним, а мне он совсем не нравится! — сказала Оля. — Из-за него тебя побили!

— Надо, — повторил Борис.

Они добрались до суда, когда заседание уже кончилось. Ребята толпились у здания. Из взрослых здесь были Никита Савельевич в парадном костюме со звездочкой, Ирина Георгиевна и Зоя. Ждали чего-то. Судя по веселым оживленным лицам и голосам, все были довольны приговором.

Вышел Семен — осунувшийся, бледный, но счастливый. Покосился на стоявшую у тротуара машину с решетками на подслеповатых оконцах. Его окружили, и никогда еще не доставалось ему столько дружеских улыбок, шлепков и тумаков.

— Оправдали? — удивленно спросила Оля у Олега.

— Нет, но учли смягчающие вину обстоятельства, о которых я говорил все время! — важно, как адвокат после удачной защиты, произнес Олег. — Срок дали, но условно… Никита Савельевич — просто молодец! И Ирина Георгиевна отлично выступила. Про Зою не говорю — ее слово, как потерпевшей, было решающим… Ну и я, как комсогрупорг, сказал свое мнение. Неважно, что Семен не комсомолец, — меня слушали внимательно.

Толпа вдруг задвигалась и раскололась надвое, освободив проход от дверей суда до машины.

Показался милиционер. За ним с заложенными за спину руками вышли гуськом пять парней. Сороконог, прихрамывая, замыкал свою «компаху». Второй милиционер шел сзади всех.

Увидев Семена, Сороконог остановился, но милиционер был начеку и скомандовал:

— Вперед!

Забираясь в зарешеченную машину, Сороконог все-таки успел оглянуться на Семена и погрозил ему кулаком.

— Брысь! — крикнул Борис, и все ребята громко и облегченно захохотали.

Перед Новым годом

В декабре двор училища превратился в большую строительную площадку. После занятий и обеда там работали уже все три бригады — строили котельную, приспосабливали под бассейн бывший склад. А Петькина бригада продолжала укладку и монтаж подземных труб. По первоначальному графику они должны были закончить свою работу к середине января, но Петька предложил сократить сроки и завершить монтаж к Новому году. Прежде чем вынести такое предложение на обсуждение, бригады, он несколько вечеров подсчитывал что-то, показывал свои расчеты Никите Савельевичу и другим мастерам. Срок оказался вполне обоснованным, реальным, и ребята приняли его без возражений. Они все больше убеждались в деловитой расчетливости своего бригадира и верили, что он напрасной шумихи не поднимет и не назначит срок, к которому если и можно успеть, то только за счет качества или сверхурочных работ. Увеличить нагрузку на ребят — не позволила бы администрация училища, а за качеством Петька и сам следил строже всех.

Ребята старались не допускать огрехов в работе, и мастера проверяли каждый шов, каждый стык и изгиб водопроводных труб. И все-таки Петька обнаруживал недоделки. Он никого не ругал и обычно сам брался за их устранение. Провинившемуся оставалось только стоять рядом и краснеть.

Петька не строил из себя всезнайку и не стеснялся учиться у специалистов из бригады и у мастеров. Ему никогда не приходилось заниматься электросваркой, и он под их руководством сварил несколько труб, но чужих швов не проверял, считая себя недостаточно подготовленным для контроля. Другие работы были ему или знакомы, или понятны с первого взгляда. Вот здесь он и обнаруживал недоделки.

Трубы для горячей воды привозили уже одетыми в теплоизоляцию. Лишь концы были голые. После сварки их вручную покрывали изоляционным слоем. Петька провел рукой под одним из стыков и почувствовал, что снизу труба голая. То ли отвалился слой изоляции, то ли забыли его нанести. Петька начал заделывать это место. И сразу же нашелся виновник — паренек со второго курса. Он подошел, постоял над Петькой, который накладывал заплатку, и смущенно спросил, зная, что бригадир хорошую работу переделывать не будет:

— Не так что-нибудь?

— Снизу всегда держится хуже, — спокойно пояснил Петька. — И работать неудобно. Отвалилось, наверно.

— Ты не подумай, — начал оправдываться паренек.

— Договорились! — не дослушав, ответил Петька.

После этого случая все ребята, занятые теплоизоляцией труб, заделывали их снизу с особой тщательностью.

В другой раз ошибку допустил Семен.

После нескольких дней тренировочных занятий мастер уступил ему — разрешил сесть за рукоятки автокрана и опустить несколько труб в бетонные лотки, уже уложенные на дно траншеи. Для безопасности выбрали время, когда у бригады был короткий перерыв. Траншея пустовала, и Семен опустил точно в лоток одну, вторую и третью трубу.

— Снайпер! — похвалил его мастер и, застропив четвертую трубу, сказал: — Опустишь — и тоже кончай.

Сам он пошел в училище погреться, а Семен легко, как пушинку, и плавно, не качнув концами, поднял трубу, навесил ее над серединой траншеи и начал опускать. В последнюю секунду, когда труба уже входила в лоток, он заметил сидевшего на кирпичной перемычке рыжего щенка.