Тайна девятки усачей - Александр Власов

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

От железнодорожной станции до деревни добирались на колхозном грузовике. Шел хлесткий дождь. В небе погромыхивало. Мать сидела с шофером в кабине. Санька вместе с отцом ехал в кузове под брезентом. Когда машину подбрасывало на ухабах, отец ворчал что-то нелестное по поводу здешних дорог. А сын молчал. Он все еще чувствовал себя глубоко несчастным и держался так, будто ему нет никакого дела ни до дороги, ни до лесов и сёл, мимо которых проезжала машина.

Наконец грузовик остановился. Отец приоткрыл брезент, но светлее не стало: дождь и темные грозовые облака превратили сумерки в ночь.

— Здорово, агроном! — прозвучал чей-то басовитый начальственный голос. — С приездом!

— Здравствуйте! — ответил отец.

Потом кто-то большой, по-медвежьи неуклюжий, в широком дождевике с капюшоном на голове вырос над бортом грузовика, сгреб Саньку в охапку и, прикрыв полой от дождя, внес в дом.

С тоской оглядел мальчишка комнату. Керосиновая лампа, подвешенная над столом, сразила его окончательно. «И телека нету! — горестно подумал он. — И приемник не включишь!»

Отошел Санька в темный угол, присел на влажный, только что принесенный из машины тюк, прислонил голову к стене и неожиданно для себя заснул. Он не слышал, как втаскивали остальные вещи, как мать с отцом перенесли его на матрац, временно положенный прямо на пол.

— Умаялся вояка! — произнес отец.

— Еще бы! — ответила мать. — С пяти утра трясемся: то в поезде, то в машине!

— Молчал всю дорогу. Дулся...

— Привыкнет! — уверенно сказала мать.

Санька родился в городе. Его отец, Семен Крыльев, тоже был городским человеком. А мать выросла в деревне.

После службы в армии Семен Крыльев устроился на работу в городской цветочный комбинат. Осенью послали его вместе с группой молодежи в пригородный колхоз на уборку овощей. Днем Семен грузил тяжелые ящики с картошкой, а вечером ходил в клуб на танцы.

Там и встретил он молодую доярку Дашу Гусеву. К зиме они сыграли свадьбу, и Дарья, теперь уже Крыльева, перебралась в город.

Родился и подрос Санька. Отец по-прежнему работал на цветочном комбинате, а мать была домохозяйкой. Она так и не привыкла к городу. И не без ее участия решил Семен поступить на вечернее отделение сельскохозяйственного института.

Все это было уже позади. Вместе с дипломом агронома Семен получил направление в самый глухой уголок области. Жена не скрывала радости и с удовольствием готовилась к отъезду из города. Она знала, что в любом колхозе для нее найдется дело.

Зато Санька поднял настоящий бунт. Когда соединенными усилиями отца и матери восстание было подавлено, мальчишка обиделся на родителей, ходил злой и насупленный, а в день отъезда не сказал ни слова.

Заснул Санька на новом месте обиженный и огорченный, а когда проснулся, в нем тотчас же пробудилось ничем не истребимое мальчишеское любопытство. Он приоткрыл один глаз и, вместо вчерашней горечи, почувствовал себя так, будто его ожидало что-то интересное, неизведанное.

Было светло. В доме стояла незнакомая горожанину особая тишина. На полу рядом с матрацем лежала записка:

«Еда на столе. Ешь. Нас не жди — мы пошли в правление. Мама».

Санька прочитал записку, но сразу же забыл о ней. Быстро обежав две комнаты и кухню недавно срубленного дома, наполненного пьянящим запахом сосновой смолы, он выскочил на крыльцо. Его встретил тихий, теплый ветерок. Из-за леса доносилось неторопливое урчанье тракторов. В.деревне не было видно ни души. Колхозники, составлявшие одну из бригад большой сельхозартели «Новый путь», давно ушли на работу.

Мальчишка огляделся. Вдоль дороги стояли дома, похожие Друг на друга: слева — семь, справа — восемь. Кое-где за огородами чернели однооконные крохотные избенки — бани. Неподвижно и гордо высились над колодцами «журавли». Деревня была обнесена изгородью в три жерди. Улицу с обоих концов замыкали ворота, соединенные с изгородью проволочными кольцами. Густой зеленый лес подковой, с трех сторон, обступал деревню. Направо за воротами виднелись поля.

«Как же она называется? — подумал о деревне Санька и припомнил: — Усачи!»

— У-са-чи! — повторил он. — Выдумают же названьице!

В голосе прозвучала ирония, но в душе он уже не испытывал прежней горечи ни от названия, ни от самой деревни. Слишком доброе было утро, чтобы чувствовать хотя бы маленькое недовольство.

Ступил Санька босыми ногами на мягкую дорожную пыль и бодро зашагал к околице — туда, где виднелись поля и луга. Он не стал открывать ворота, влез на изгородь и спрыгнул на траву.

Высоко над головой висели жаворонки. Жужжали пчелы. Пестрели цветы. Зелеными брызгами во все стороны разлетались кузнечики. Санька погонялся за ними, постоял, запрокинув к небу голову, охваченный беспричинной радостью, перекувырнулся раз-другой и оказался у давно заброшенной заросшей силосной ямы.

Она была наполнена дождевой водой. Мальчишка присел на краю и осторожно опустил ноги в яму. Вода показалась ему очень теплой. Он удивился и пригнулся, чтобы достать до нее рукой. В эту минуту кто-то схватил его за шиворот и щелкнул пальцем по затылку.

— Ты чего тут шаришь? — раздалось над самым ухом.

Санька стремительно вскочил на ноги. Перед ним стоял мальчишка. Круглая стриженая голова с толстыми, будто надутыми щеками, покатые плечи, чуть кривые ноги придавали ему сходство с самоваром. Оно усиливалось еще и тем, что забавный паренек стоял подбоченясь, выкатив грудь колесом. Но как он ни старался придать себе воинственный вид, от его фигуры веяло миром и добродушием.

Сначала Санька сердито сжал кулаки, но, разглядев паренька, решил, что тот не из драчунов. И все же боязнь показаться трусом заставила Саньку шагнуть вперед. Презрительно оттопырив губы, он спросил для приличия:

— Что? Давно не били?

Паренек не успел ответить. Из деревни долетел приглушенный топот. Вздымая пыль, по улице неудержимым галопом неслась лошадь. Из-за домов наперерез бодро выскочил старик. Он кричал что-то, размахивая руками. Лошадь шарахнулась от него и продолжала мчаться к воротам.

До ворот осталось метров десять, но лошадь, свернув с дороги, метнулась к забору, за которым была силосная яма.

— Взбесилась! — крикнул Санька и бросился бежать.

А лошадь на всем скаку перемахнула через изгородь и помчалась прямо на мальчишек.

Санька в страхе зажмурился, втянул голову в плечи. Он не видел, как лошадь пробежала мимо и стремглав ринулась в яму. Над ней поднялась туча цветастых брызг. Одни упали вниз, а другие точно повисли в воздухе и закружились над водой. Крупная капелька с сердитым жужжанием долетела до Саньки. Он почувствовал жгучую боль, судорожно схватился за щеку и открыл глаза.

Из воды торчала только голова лошади. Уши были прижаты. Нежные ноздри дрожали мелко и жалобно. Глаза чуть виднелись из-под распухших век. Пчелы тучей летали над лошадиной головой.

Паренек, прикрыв руками лицо, бегал вокруг ямы, не зная, как помочь попавшему в беду коню.

Подоспел старик.

— Тпру, Соколик! Тпру! — крикнул он и ловко прыгнул на покрытую водой лошадиную спину. Сдернув с себя фуфайку, старик обмотал голову коня.

Еще одна пчела жиганула Саньку. Он присел и громко хлопнул по шее ладонью.

— Не бей! — крикнул старик. — Колхозные...

— Да! Не бей! — огрызнулся Санька. — Вам хорошо! Деревенских не кусают, наверно!

Щека у него покраснела и стала припухать, шею жгло, как огнем.

— А ты не торчи тут без толку. Не маши руками, как мельница, — ответил старик. — Пчелы этого не любят... Вовка! — обратился он к пареньку. — Слетай за ребятами! Да лопату прихвати. Соколика выручать надо! Сам отсюда не выберется.

— Я враз, дедушка Евсей! Ребята в штабе!

Кривые ноги Вовки переметнулись через изгородь и замелькали по обочине дороги.

Рой пчел редел. Постепенно успокаиваясь, они летали вокруг пасечника, но не жалили его и одна за другой покидали поле боя.

— Набедокурил, проходимец! — ласково приговаривал старик, поглаживая Соколика. — Покупаешься, дуралей, до вечера — запомнишь, как пчел дразнить!

Конь виновато шевелил ушами, как будто понимал, что его ругают. Старик уперся рукой о край ямы и, оттолкнувшись от лошадиного крупа, выскочил наверх.

— Дедушка, а почему они набросились на него? — спросил Санька.

— Почему? — переспросил дед. — Дом свой охраняли — вот почему. На пасеке травка погуще. Она, поди, и приманила Соколика. Я-то отлучился. А изгородь старая — с прорехами. Он и пришагал в гости к пчелам. А те духу лошадиного не терпят... Хорошо, догадался в воду кинуться, а то бы зажалили вконец... Животина всегда понимает, в чем спасенье... А тебя как звать-то?

Санька ответил. Его голос прозвучал глухо, в нос. Распухшая щека мешала открывать рот, один глаз заплыл, но другой глядел бойко и задорно.