Восьмидесятый градус - Елена Георгиевна Попова

станция. Станцию начали, труба идёт на дно – какое облегчение! Осталось только её дождаться и начать работу. На борту труба была уже около десяти, и до вечера я с ней возилась. Хорошо, что помогал старший, иначе было бы совсем тяжело. После трубы гидрологи опускали розетту – тоже успех, а вот дальше пошли проблемы. Послышались странные специфичные звуки: вдоль кормы прошла совсем тонкая трещина, но это повод остановить работы. Об опускании нашего второго пробоотборника по плану не могло быть и речи, к ужасу химиков, которым так нужен был ценный материал. Я чувствовала себя победителем, поняла, что боялась не зря, а закончилось всё хорошо.

8 Февраля

Интересно, в какой момент дня я писала вчера – мне-то казалось, что времени совсем не было. Вчера был как будто мой день: сначала эта история с трубой и трещинами, а вечером после долгого обсуждения и сомнений выбрали смотреть «Унесённых призраками» – мой заказ. Я этого совсем не ожидала, так что была рада – лежала на двух креслах, как обычно, и болтала ногами в воздухе, когда решили смотреть его. Оказалось, начальник и главный гидролог не смотрели, и фильм вызвал у них сильную реакцию – начальник плакал, но был в недоумении, гидролог искал рациональное объяснение всему и не находил… Завязался долгий разговор. Кто-то удивлялся тому, что в кадре всё время еда – я сказала, что это критика капитализма (я где-то читала такое), все удивились. В общем, длинное хаотичное обсуждение, да ещё и поздно вечером вместо сна, немного отвлекло меня, я была довольна.

Сегодня с утра пошла доделывать слайды со вчерашней трубы. Словила флешбэк в двадцать девятое ноября, на следующий день после прошлой трещины. Я одна в лаборатории с чистыми волосами и нечищеными зубами делаю слайды на плитке, пахнет смолой. Где-то подо мной со странными скрипящими звуками трётся лёд о судно, наверху лихорадочно швартуются. Ощущение суеты и праздника. Понимаешь, что полевой работы в ближайшее время не предвидится, зато можно будет камералить в своё удовольствие и отдыхать. Ещё в этот раз почему-то в голове играла "Save your tears".

Тем временем ледовая обстановка «ухудшается» – лёд трескается, как ему хочется, наверное, так и должно быть, если посреди льдины вмёрзло судно, а ветер сильный, но для нашей работы это неудачно. Утром сквозь сон слышала звуки, издаваемые как будто самим судном – кажется, волна напряжения пошла по корпусу практически со звоном. Я отмахивалась от звуков, как от мух – дайте поспать! Уснуть удалось, за несколько минут до обеда я проснулась от звонка старшего геолога – от предложил мне посмотреть на тонущий гараж. Это, конечно, очень интересно, но зачем будить-то? В окне меня ждала этакая «Лунная ночь на Днепре»: полная луна, рябь на тёмной воде, прожекторы светят так, как будто они киношные и создают иллюзию лунного света. Гараж и правда слегка осел в трещине, но не кажется, что критично. Позже его вообще вытолкнуло на льдину. И так весь день новые трещины то тут, то там. Перед полдником я вышла погулять на вертолётную площадку, увидела, что по правому борту уже просто огромное поле воды, все объекты лагеря сместились в разные стороны вместе со льдом. Хаос, зато ощущение, что происходит что-то интересное. В конце концов, все люди на борту, а процесс естественный и даже предсказанный.

9 Февраля

Закончился самый вкусный гель для душа и, что гораздо хуже, лучше всего работающий дезодорант.

10 Февраля

Пару раз думала, лёжа в кровати, когда мозг уходил в расслабленный режим: «Хочу на свободу». Интересно. При этом коллеги уже меня так не задевают, и вообще серьёзных проблем нет. Разве что стала уставать в последнее время, но неизбежные трещины меня спасли. Хотя сейчас и не настаёт беспечное время сериалов и книг, об этом ниже. Это я к чему: хоть и всё теперь как бы нормально, я по-прежнему хочу на сушу в нормальную жизнь.

Надо написать про мою лекцию, которая прошла вечером восьмого февраля (в День российской науки, на минуточку). Настроения у людей были несколько декадентские: трещины, отсутствие перспектив работы, остаётся только ждать замерзания… На лекцию пришли почти все из науки и пара человек из команды – врач и электрик. Достаточно быстро у меня сел голос – я редко говорю в принципе, а уж так долго, около часа, совсем нечасто. Добрый геофизик-бард принёс мне бутылку минералки и походную чашку – я минералку не пью, но тут пришлось. Он спасала ненадолго, но хоть это было лучше, чем ничего. Я оценила свою способность организовать структуру – поделила всё на блоки, давала в конце каждого время на вопросы, кажется, это было удачно. Многое, правда, было непонятно, приходилось кое-как объяснять. Я закопалась, нужно было вылезти на поверхность, говорить очень простым языком. Был и языковой барьер: к моему удивлению, некоторые не знали английского, а у меня часть информации была на нём, но я переводила всё. Ближе к финальной части, когда я показывала наши данные и давала интерпретацию, активизировался зам, который всю экспедицию периодически напоминает, что он вообще-то и в геологии разбирается. Он был очень скептичен насчёт некоторых методов, приходилось пытаться его переубеждать – на самом деле это было некой игрой… Из-за его громких выступлений казалось, что все присутствующие солидарны, никто мне не верит, но я старалась не поддаваться этому ощущению, продолжала сиплым голосом вещать своё. В самом конце к нему присоединился начальник, у них была одна претензия на двоих: использовано мало источников, написанных советскими и российскими учёными. Об этом я долго думала перед сном. Зам говорил, это обидно: у наших столько данных, столько исследований, а ты используешь иностранную литературу. Я всё думала, что надо как-то донести до него, что учёный должен быть непредвзятым и смотреть на качество данных, а не на то, откуда они пришли. И у «наших» на самом деле мало данных по центральной Арктике, больше по шельфу, что говорил, например, биолог, поддерживая меня, но его как будто не слышали. Многие в конце подошли и поблагодарили, сказали, как им понравилось. Утром на следующий день одна из биологов тоже сказала, что было очень хорошо, и я выдохнула. Лекцию приняли положительно, но из-за скептических возгласов пары человек впечатление поначалу было другим.

Кажется, лекция поспособствовала некоторой моей социализации – теперь со многими учёными общаемся как бы на равных… Есть ощущение, что здесь нужно своими действиями доказывать, что ты достоин уважения. Но это, наверное, везде так.

Вчера был день-определённость – я его фанат! Во-первых, с утра получила письмо от коллеги, с которым я советовалась по научным вопросам. Среди прочего он написал, что статью мне надо выдать уже к ротации. То есть теперь на меня будет давить статья, беспечные времена закончились. На самом деле я анализировала весь материал по ходу экспедиции, как раз чтобы вставить в статью – и вот она пришла, но почему-то неожиданно. Уже прикинула, какие данные собираюсь вставить, какие выкинуть, и всё же для меня самое невыносимое – писать текст. С ужасом жду того, как я буду заставлять себя.

Во-вторых, человек сообщил мне новость: он едет сюда вместо меня, в институте наконец-то определились. Я уже была готова к этому, но всё равно не заметила, как стала прыгать по комнате – если уж не могу рационально рассудить, хорошо или плохо для меня какое-то событие, вот доказательство того, что меня это радует. Так что он бежит делать документы (их там миллион), а я начинаю представлять нашу встречу. Главное, теперь есть ясность: мы увидимся на борту совсем ненадолго, а потом настанет моя очередь его ждать. И жить он будет, скорее всего, в моей каюте. Меня по-прежнему пугает жизнь на суше в одиночестве, но главное – необходимость каждый день являться в институт с утра пораньше, всё