Скворцы - Ольга Фост

Такой Лёше она ещё не показывалась — в лёгком кураже, чуть кокетливой даже. Правда, терзавшая её горечь не прошла совсем, но тени постепенно уходили с лица, уступая место улыбке, мечте, ожиданию чего-то. Ей снова захотелось жить — а он хотел, чтобы она жила. Может быть, и не с ним, но хотя бы на одной планете.

А она так воодушевлённо рассказывала про будущую статью, что Лёша, сам того не ожидая, согласился дать ей интервью про свою учёбу. Более того — предложил познакомить с парнишкой-одногруппником, который собирался идти в аспирантуру — на что многие тайком за его спиной пальцем у виска покручивали: не при нашей бедности такие нежности.

— О! — Олеся заёрзала в предвкушении, и Лёша едва успел удержать смешинку — это ж надо, как человека захватило!

Поэтому он не стал засиживаться сильно долго. Допив чай, решительно поблагодарил за угощение и поднялся. Хозяйка глянула смущённо:

— Заболтала я тебя?

Вместо ответа он посмотрел так, что она вдруг поняла. Мягко пропустило один удар сердце… как же дивно — чуять эту, не проявленную иначе как во взгляде, ласку. Верить ей — и бояться поверить.

Меж тем Лёша напустил на себя заговорщицкий вид, наклонился, и его дыхание согрело Лисе щеку.

— Давай, работай… а то будто я не вижу, как глаза у тебя горят.

Заперев за ним дверь, Олеся расчистила себе на кухонном столе пятачок под тетрадку и локти, зажгла третью свечу и… Мысли пронеслись быстрой стайкой — воооон туда. А теперь — обратно. Сколько хочется рассказать! Ведь мы… мы… она в задумчивости прикусила кончик ручки, сдавила зубами податливую пластмассу… мы — поколение. Но, уже не дворников и не сторожей. Мы — блуждающие огни.

Родились в одной стране, росли на сломе времён, а живём теперь в совершенно другом, причём ещё не до конца построенном, государстве. Да! Это — ключевое! Страна-то всё та же, наша, любимая — а вот государство совсем иное. И каким оно будет, от нас ой как зависит. Ведь что такое государство без своих жителей? Не будет нас — не будет и государства. Ему просто не на чем окажется стоять! Конечно, свято место не опустеет… но это будем уже не мы — и не наше.

Сопьёмся ли, разбредёмся ли, кто куда горазд — или всё-таки сумеем построить свой дом? Как же хочется построить его! И в нас живёт это, уже сформированное, но ещё не сформулированное вслух намерение — но вот как построить, как? Перед глазами только прошлые образцы, а нам сказали, что всё это было неправильно. Так куда смотреть, на чём учиться?

Но всё-таки, всё-таки… ни природу, ни её законы никто не в силах отменить. И женщины во все времена остаются женщинами, и мужчины — мужчинами. И мы будем влюбляться, будем стремиться друг к другу, несмотря ни на что! Так может быть, чтобы выстроить хорошее государство, начинать надо с кирпичиков его — с семей? А семья — это, прежде всего, двое, он и она.

Летавшая над клеточками тетрадки ручка остановилась. Задумчиво обвела несколько раз последние слова.

Он.

Она.

Бесчисленное переплетенье судеб, уходящее в темноту прошлого, точка соединения, когда ты и я становятся — мы! А от нас появляется новая нить, соединяется с чьей-то ещё, и так — в бесконечность. И как же волнует сердце одна только мысль, что однажды, в дальнем и необозримом, кто-то посмотрит в лицо новым мирам твоими глазами, и мои губы улыбнутся увиденному.

Озарение накатило внезапно — Лиса совершенно чётко увидела весь текст, до финального абзаца вплоть. И аж подпрыгнула на табуретке от пронзившего всё её существо азарта. Да, да, именно так, именно этими словами! Эй, мир, слушай! Гнутые, крученные, мы не сломались. У нас были хорошие учителя — а значит, мы сумеем шагнуть дальше. Мы — живём! И мы — будем жить!

Какое же это блаженство — поработать всласть. Она потянулась — долго, с наслаждением ощущая, как благодарно откликается тело и просит — вот ещё тут, и вот плечами так, а ещё руки, ещё выше, и ещё! Оооочень хорошо, можно даже сказать — зер гут, а для тех, кто не понял, уточнить — полный вери велл! А на мостик встать слабо?!

И Лиса недолго думая понесла привычно корпус назад, аккуратно заводя руки для упора. И тут же обругала себя — за то, что не размялась толком. Ну ладно, с этим разобрались и даже с пола кое-как подняться сумели. Всё ещё хихикая себе под нос, она глянула на часы — а ведь, скоро и рассвет, надо же! Неплохо бы и поспать, для разнообразия.

Надрывный звонок хлестнул по расслабленным нервам — это телефон сиреной зашёлся в вызове межгорода. Может быть, просто не снимать трубку — и рок обойдёт стороной? Ну что за детский сад, девушка… Да, эти ночные звонки не к добру, но — вперёд, Лиса, на мины.

И, уже зная, что услышит беду, она подняла трубку.

Сначала — ничего, только шорох и треск, а потом далеко-далеко через всю эту эфирную грязь голосом Кота обрушились на неё всего три слова:

— Авария… Сашка… насмерть…

И связь прервалась.

Накатила тишина — дом обмер и затаил дыхание. Трубка сама собой опустилась на аппарат, бессильно соскользнули с неё пальцы.

Только бы не завыть, только бы не завыть — нельзя будить Алю, нельзя, нельзя кричать… тише, тише… Лиса медленно-медленно скорчилась на полу, прижала кулаки к лицу, ко рту, замыкая себя. Стиснула зубы и замерла.

А из самых глубин существа уже поднималась волна — и не было такой силы, что могла бы её остановить. Волна вздымалась — пронзительно-белая, она гудела набатом и полнилась, росла… Ещё немного, и вырвется она на свободу и сметёт с лица вселенной весь этот мир — жгучая, бескрайняя, необоримая. Не будет иной власти, кроме её власти, и правды иной не будет, кроме той, что принесёт эта волна.

Лиса выпрямилась и огляделась. Рыжая занавеска на окне. Плакаты. Стол и колокольчик над ним. Ворох кассет. Тетрадь возле. Магнитофон раззявил пасть в ожидании новой музыки. Всё, как прежде. И всё — не так. Через прорехи в стенах пронзительно несёт леденящей сыростью, и тянутся с той стороны жадные щупальца пустоты.

— Здесь тебе хода нет! — и хозяйка шагнула вперёд, заслоняя собой дом.

Она ступила на берег родной реки. Поодаль, среди чёрной жухлой травы, виднелись остатки деревянного мостка. Тихо и тонко перестукивались оголённые ветви прибрежных ив, да звенели верные родники. Лиса чуть обернулась — где-то там, за плечом, тёплой звёздочкой светилось окно. Мысль потянулась туда, чтобы утешить потревоженный сон сестры. Та перевернулась на другой бок — ей снились тропинка в лесу, цветок на обочине, но почему-то нельзя, нельзя на него смотреть, ни за что нельзя отпускать руку того, кто ведёт по тропинке. Аля сжала пальцы и плотнее сомкнула веки.