Когда риск - это жизнь! - Карло Маури

Я полюбил эту лодку еще во время ее постройки у подножия пирамид, в окружении египетского пейзажа, где папирус, будучи важнейшим сырьем для человека, сформировал целую эпоху. Теперь наша папирусная ладья почти готова. Мы установили на ней руль и парус, загрузили ее амфорами и прочими сосудами, а также ящиками с напитками и продовольствием. В пятницу утром Хейердал выйдет в море, и мы вместе с ним.

У каждого из нас на борту есть обязанности. Хейердал разделил их между нами сообразно способностям и наклонностям каждого. Я отвечаю за кино- и фотосъемку. Однако большой опыт предшествующих экспедиций позволяет мне вплотную заняться вопросами питания, что сейчас важнее всех фотографий и кино, поскольку на пустой желудок ни о каких фотографиях не может быть и речи. Наладить питание на борту «Ра» — нелегкая задача, ибо Хейердал хочет, чтобы все было как у древних. Напитки и провиант должны храниться в амфорах. У нас сто пятьдесят амфор, и в них не только питьевая вода, но и рис, египетские сухари, сушеные фрукты, масло, сахар. Так питались подданные фараона. Тем же станем кормиться и мы.

Юрий Сенкевич, русский врач, лично ездил проверять многочисленные источники воды. Сделав соответствующие анализы, он отобрал самый лучший источник, воду из которого мы будем пить во время плавания. Кроме того, Юрий заставил каждого из нас пройти медосмотр с массой обследований, в том числе психиатрическим, и заявил, что все мы пока что в своем уме.

Американец Норман Бейкер — блондин, типичный северянин и похож скорее на русского, чем на американца. Он идет с нами штурманом. Тур вверил ему судьбу камышовой ладьи, поскольку Норман — морской офицер. Еще он заведует особой малогабаритной радиостанцией, при помощи которой мы будем выходить на связь преимущественно с радиолюбителями.

Жорж Сориал, египтянин, займется подводными работами, а также подводными съемками морской фауны. В данный момент он как раз находится под килем «Ра», проверяя надежность корпусных креплений мачты.

Мексиканец Сантьяго Хеновес — антрополог. Мы для него — нечто вроде подопытных морских свинок. Сейчас он вместе со всеми занят подготовкой ладьи к выходу в море.

Абдулла Джибрин, рослый негр из Чада, мастерит спасательную лодочку из папируса. На ней, привязанной, разумеется, пеньковым линем к «Ра», предстоит восседать мне, чтобы с расстояния снимать папирусное судно на курсе. Без веревки, кстати, мне никогда не присоединиться вновь к своим товарищам. Папирусную ладью увлекают в середину Атлантики постоянные субтропические течения, а также пассатные ветры, и никто при всем желании не сможет вернуться за моей лодочкой.

25 мая 1969 года.

Мы выходим. Душевные волнения где-то на втором плане, за тысячей неотложных дел. По палубе «Ра», загруженной до предела корзинами, ремонтными досками, веревками, курами, можно двигаться только перешагивая, если не перепрыгивая через все подряд. От мола Сафи в Марокко мы отходим на буксире у четырех весельных шлюпок, в каждой из которых пятеро рыбаков выкрикивают в такт своим движениям что-то ритмическое. Десятки прочих больших и маленьких судов провожают нас гудками своих сирен. Выйдя из порта, пытаемся поднять парус и перейти на рулевое управление. Добрых четыре тысячи лет человек не пользовался подобным парусом, и нам неизвестно, как это полотнище поведет себя на ветру, сумеют ли рули, скопированные Туром Хейердалом с рисунков на египетских гробницах, управлять нашим фантастическим «Ноевым ковчегом», построенным из папируса. Кофейного цвета парус с большим изображением Солнца посередине водружается на мачту. Вскоре мы остаемся одни. «Ра» плавно скользит по волнам, словно санки эскимосов по снегу.

Я на мостике. В руках у меня поперечный шест, приводящий в движение одновременно оба руля. Неожиданно большая волна подбрасывает корму, раздается громкий треск ломающегося дерева. Поперечный шест в моей руке становится легким и свободным. Оба руля переломились пополам, и рулевые лопасти плавают на поверхности моря. Кричу Туру, что произошло. Придется, видимо, возвращаться на берег. Однако Тур совершенно спокойно отвечает: «Ну что ж. Будем считать, что потерпели кораблекрушение, как это, вероятно, случалось и с древними египтянами. Пассаты и Канарские течения в любом случае вынесут нас к Новому Свету».

Спокойствие Тура вселяет в меня уверенность. Все же я исподтишка наблюдаю за ним: а не помешался ли Хейердал? В нашей компании только один настоящий моряк — Норман Бейкер, офицер американского флота. Один он знает море. Но Бейкер лежит в каюте с температурой 39 градусов рядышком с Сантьяго Хеновесом, у которого болит живот. Приходится нам впятером тянуть шкоты и брасы, чтобы сохранить направление вест-зюйд-вест. Порой мы все-таки сбиваемся с курса и ветер треплет парус так, что тот едва выдерживает. Тогда мы выбрасываем в море два плавучих якоря, похожих на зонтики из белой парусины.

Теперь мы в океане совсем одни. Наступает вечер, а у нас во рту с самого утра ни маковой росинки. В ожидании своей вахты залезаю в каюту такой усталый, что ничего не чувствую и ничего не соображаю. Обезьянка Сафи, наш живой амулет и всеобщая любимица, тоже с нами в каюте, потому что на палубе она плачет от страха. Здесь Сафи прыгает по головам и в конце концов пачкает подушку Тура.

Мне стоять на вахте с 20 до 24. Ну и холод же будет!

26 мая.

Поддерживать заданный курс — рабский труд. Время от времени мы сбиваемся на восток, к африканскому побережью, и, чтобы вернуться на правильный курс, маневрируем парусом, плавучими якорями, дрейфовыми веслами.

Неожиданно снова раздается мощный треск: переломилась рея. Быстро спускаем ее на палубу и осознаем, что освободились от многих дальнейших обязанностей.

У меня опухли и горят руки от канатов из очень грубой манильской пеньки. Будь это веревки из синтетического волокна, руки бы так не страдали. Но Тур распорядился, чтобы на борту все по возможности соответствовало материалу, которым пользовались древние египтяне. Так что приходится мириться со страданиями.

27 мая.

Завтракаем среди полного хаоса на палубе. Чтобы отыскать кофе или сахар, разбираем многочисленные кувшины и корзины. Обезьянка не выносит одиночества и постоянно требует компании. Норман поправляется от гриппа. Самый веселый у нас Жорж. Он неразлучен с маленьким магнитофоном, изрыгающим одну за другой песни всего мира.

Абдулла никогда прежде не видел моря, но не выказывает страха. Его простые инстинкты помогают ему спокойно спать при любом удобном случае. Я спросил, не страшно ли ему. Он ответил, что между ним и морем незримо присутствует аллах, охраняющий его здесь так же, как и дома, в пустыне.