Когда риск - это жизнь! - Карло Маури

Наигравшись всласть с фотоаппаратом, они вновь плотно обступают меня, произнося: «Кана, кана». Мейрелес объясняет, что им интересно, кто я такой. Отвечаю: «Карло! Карло!» Но это объяснение их, по всей видимости, не устраивает. Тогда Мейрелес пытается втолковать им, что я — его сын, брат Апоэны. Они трогают меня за все части тела и знаками показывают, чтобы я гладил им живот, ягодицы. В замешательстве гляжу на Мейрелеса, а он с улыбкой объясняет мне, что я должен провести обеими руками по их телу и затем подуть на ладони. «Так, — говорит он, — изгоняется все зло».

Проходит довольно много времени, а я все глажу и глажу лица, туловища, бедра, спины и сдуваю со своих ладоней все несчастья моих новых друзей. Мне жарко, поскольку я основательно оделся, защищаясь от мошки. Они же обнажены; никто из них и не старается прикрыть что-либо. Нет ничего постыдного в человеческом теле. Кожа их выглядит свежей. На вид она прочнее любой ткани. Зато моя такая белая и дряблая, что самому противно. Наверное, благодаря нашему прибытию они в какой-то мере открывают для себя некоторые свойства обнаженного тела, так как подглядывают за нами, когда мы раздеваемся перед купанием.

Первая ночь в лагере вместе с синта ларга — странная ночь. Экзотика начинается, когда мы садимся ужинать. Перед нами рис с сардинами. И тут появляются они. Садятся голыми прямо на стол, берут пищу руками. Мейрелеса называют «папой». Уж не знаю, как они называют меня, потому что в лагере никто не владеет их языком. Но, судя по тому, как доверительно они со мной обращаются, видимо, поняли, что я сын папы Мейрелеса. Для них очень важно, что я родственник знакомого им человека. В лесных сообществах не бывает сомнений на сей счет: или ты из моего племени, или враг.

Если ты из их племени, то тебе надлежит все время находиться в их распоряжении. Не существует никакой «частной жизни». Я убеждаюсь в этом ночью. Даже в полной темноте индейцы не унимаются: охотятся, ловят рыбу, едят и не дают нам спать. Подкрадываются незаметно, потом чья-то рука гладит твои волосы, вдруг к твоей груди прикасается чье-то лицо, кто-то берет твою руку и долго, с любовью держит в своей.

Поначалу я инстинктивно отодвигаюсь. Что это — брезгливость, отвращение, страх? Когда индеец ложится в мой гамак и его горячая шершавая кожа касается моей (не болен ли он? не заразит ли чем-нибудь и меня?), я начинаю потеть и ерзать. Тогда он, догадавшись, что мне это неприятно, удаляется. Но мое одиночество длится недолго. Сразу же появляется другой.

«Они как дети, — поясняет Мейрелес. — Им нужен кожный контакт. Дружба и расположение могут ведь проявляться и таким способом».

«Папа Мейрелес, — спрашиваю я, — разве сумеют индейцы выжить в нашем обществе?»

Мы разговариваем в темноте. Лесная тишина вокруг кажется осязаемой.

«Все это очень грустно, дружок, — говорит он. Я не вижу его лица, но догадываюсь, что он опечален. — Железо, спички, электрический свет, лекарства конечно же неудержимо привлекают индейцев. Я прекрасно знаю, что обманываю их, заставляя верить при помощи этих чудес, будто все мы богатые, счастливые и, возможно, бессмертные. Будь на то моя воля, я бы оставил индейцев в покое. Пускай живут где и как хотят. Но если это невозможно, то мой долг — предотвратить их конфликт с белым человеком, приблизить к остальным людям, чтобы контакт с нами не стал для них шоком. Конечно же, внедренные в наше общество индейцы деградируют, превращаются в нечто совсем противоположное. В первое время эта трансформация вызывает у них невероятные страдания. Прямо из общинной жизни они должны переходить в классовое общество с его конкурентной борьбой. Их племя не знает нищеты. Там нет покинутых стариков и детей. Вливаясь в наше общество, они должны осваивать, зачастую самым мучительным образом, все эти неизвестные им понятия. Многие уже интегрированы и живут как „серингейрос“ или как поселенцы. Эти уже усвоили, что далеко не все из нас богатые, счастливые и бессмертные. Разумеется, они пользуются лекарствами, могут даже водить автомобили или кушать по воскресеньям мороженое».

Так обстоит дело. В дуэли между цивилизацией и природой, многие аспекты которой мы повстречали в Амазонии, присутствует и этот.

Несколько дней я провел в сельве на охоте вместе с синта ларга (и всякий раз это напоминало восхождение на Гималаи: тяжелый воздух и затрудненное дыхание), после чего папа Мейрелес предложил мне принять участие в необычном деле.

Ему стало известно, что один из молодых вождей синта ларга — мятежник по-нашему, а для своего племени герой — собирается устроить нападение на лагерь, и Мейрелес задался целью переубедить юного вождя, показав ему, что (его собственные слова) племя белых людей многочисленно, могущественно и хорошо организовано. Но как?

«Мы совершим приятную экскурсию в Порту-Белью, — объясняет мне папа Мейрелес. — Пригласим также жену и племянницу вождя».

Польщенный донельзя таким вниманием, мятежный вождь принимает приглашение и в назначенное время появляется в лагере вместе с женой и племянницей. Все они очень молоды: вождю 18–20 лет, жене 14–17, племянница же вообще девочка. Папа Мейрелес достает из старого баула кое-какую одежду, и все трое одеваются по-европейски. Эта сцена была бы смешной, если бы не выглядела столь жалкой.

Затем с типично детской непосредственностью трое «европеизированных» индейцев без всяких колебаний лезут в самолет.

В Порту-Велью мне приходится возить их на такси. Первым делом я угощаю всех троих ананасовым мороженым. Но угощение оказывается непривычно холодным. Вождь, желая показать себя настоящим мужчиной, кое-как доедает мороженое. Женщины же с отвращением плюются. Холодная пища пришлась им не по вкусу. С кино дело пошло успешнее: они до конца просмотрели ковбойский фильм, предложенный им с откровенной целью показать вождю племени, сколько у нас оружия и как мы непобедимы.

Мы едем в такси по пыльным улицам города, и вождь синта ларга не может оторвать восторженных глаз от вертящихся колес соседних автомобилей. Они буквально заворожили его. Женщины же (может быть, оттого, что слишком уж юные) не проявляют ни малейшего интереса к чему-либо.

Одно очевидно: трое индейцев убеждены, что все дома, все автомобили, все люди Порту-Велью принадлежат папе Мейрелесу, племени папы Мейрелеса. Иначе они почувствовали бы себя в опасности. Им невдомек, что здесь вполне может проживать какой-нибудь враг Мейрелеса, ревниво взирающий на его доброту, и не требуется ни ножа, ни стрелы, чтобы ранить мудрого папу. Это можно сделать гораздо более тонким, скрытым оружием (клеветой, шантажом, хамством).