Три билета в кино - Яна Эдгаровна Ткачёва

это ополоснуть лицо и почистить зубы. Сашка резво подпрыгнул на кровати и, сияя, как новенькая монета, умчался собираться в университет. Иногда, особенно в такую рань, мне хотелось его ударить – противозаконно быть таким бодрым.

Часы тикали оглушительно, и, бросив негодующий взгляд на стрелки, я поняла, что опаздываю. Но вместо того чтобы поспешить, без сил упала на кровать. Низ живота наливался режущей болью, словно кто-то выскребал мои внутренности металлической ложкой для мороженого. Ну конечно! Раздражительность, сонливость и желание съесть шоколадный торт целиком. Неужели все женщины так себя чувствуют во время месячных? Настоящая пытка, вот что это! Да, и я, конечно, забыла повышенную сентиментальность и мелодраматичность.

Быстро написав Женьке эсэмэс о том, что пропущу сегодня школу, я поплелась на кухню за своим набором для месячных. Первым пунктом шли обезболивающие. Я судорожно глотала воду, запивая таблетку. Глыть-глыть-глыть – звучало противно. После я достала из тумбочки у кровати прокладки с чистым бельем и отправилась в туалет. Вода в душе все еще шумела. Сашка всегда очень долго принимал ванну, обычно меня это не раздражало. Но не сегодня. Я поняла, что он там уже тридцать пять минут. Неудивительно, что приходят такие счета за коммунальные услуги. Он словно енот-полоскун… Да что там можно делать такое количество времени?!

Закончив с ритуалами крови, как я их раздраженно звала про себя, вернулась в комнату. Хотелось снова упасть в кровать и с головой завернуться в теплый кокон, но, откинув одеяло, я заметила на простыне алое пятно. Прямо-таки японский флаг!

Сорвав постельное, я швырнула его на пол, потому что некоторые до сих пор не освободили ванную. Я остервенело рылась в шкафу в поисках нового комплекта. Последним высохшее белье собирал Саша, и все лежало как попало. Я всегда раскладывала ворох чистых простыней, наволочек и пододеяльников по комплектам, он же пихал как придется. Мне снова захотелось его ударить, очень-очень сильно! Испугавшись собственных мыслей, я схватила первое, что попалось, и с грохотом припечатала зеркальную дверь шкафа-купе, пытаясь выгнать эти ярко-желтые яростные волны. Но наткнулась в отражении стеклянных дверей шкафа на широко раскрытые глаза моего друга.

Я так и замерла, прижимая к груди белье. Злость покинула меня резко, словно лопнул воздушный шар. Сашка стоял там, в дверях комнаты, с мокрыми после душа волосами и полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Я никогда не видела у него – да и ни у кого другого – столько открытой голой кожи разом. Мной овладела терпкая тревога, от которой перехватило дыхание. Она рождалась где-то в районе живота, и я не могла оторвать взгляд, рассматривая в отражении белую кожу Сашкиных плеч, покрытых веснушками, редкие волоски на груди, которые ниже становились гуще, приобретая темно-рыжий оттенок. Остальное было скрыто полотенцем. Из-за этого полотенца я испытала одновременно облегчение и недовольство – и совершенно запуталась.

Я понимала: нужно прекратить смотреть, развернуться и сказать какую-нибудь нелепость, чтобы рассеять неловкость, но взгляд, будто без моего спроса, все блуждал, скользя по телу Сашки, бесстыдно, жадно и жарко. Пробежавшись взором по крепким бедрам, я отметила, что фигура его изменилась за два года. Он стал сильнее и основательнее. Почти мужчина. На ногах курчавились волосы, такие же, как на животе, и я вновь вернулась к созерцанию рыжей дорожки. Я хотела, чтобы полотенца не было. Мне казалось, что время остановилось в этом мгновении, меня окатило мурашками. Прошла секунда или две, час или неделя, пока я вот так стояла и разглядывала своего полуголого друга?

Усилием воли я оторвалась от его тела и заставила себя посмотреть ему в глаза. Я боялась увидеть там возмущение и удивление, но выражение его лица сделало напряжение в комнате почти ощутимым. Приоткрыв рот, Сашка замер с немного безумным видом. Он будто совсем не дышал, только сжимал и разжимал кулаки, словно пытаясь сдержаться. Глаза широко распахнуты, и в них было незнакомое выражение. Он раньше никогда так на меня не смотрел. Зрачки расширены настолько сильно, что красивые зеленые глаза казались темными и немного пугающими, хоть и завораживали меня так, что я застыла, ощущая… ощущая… Я… У меня не было названия этому чувству. Какая-то потребность завладела всем моим существом. Не отрывая от меня гипнотического взгляда, Сашка сделал шаг, приближаясь, и я почти-почти почувствовала, что эмоция внутри меня оформилась в.

Зацепившись ногой за валяющийся на ковре пододеяльник, Сашка рухнул на пол, нелепо взмахнув руками, разрывая зрительный контакт и напряженную вязь, что сплелась из нитей электричества, которое возникло между нами. Раздался грохот, а после сдавленные ругательства.

– Жеваный крот, Васа, – пробубнил он, барахтаясь в грязном белье. Я избегала смотреть на него. От падения полотенце могло и свалиться. – Ты чего тут делаешь?

– Постельное меняю, – передернув плечами, я сбросила с себя вязкое напряжение и поспешила на помощь Сашке. Бросив осторожный взгляд на друга, я заметила, что он придерживает полотенце, одновременно пытаясь выпутаться из плена пододеяльника. – Да лежи ты, не двигайся, порвешь сейчас всё!

– Я себе чуть конечности не поломал, – обиженно буркнул он, выпутываясь из хватки коварного белья. – А тебя волнует только, целы ли тряпки.

Я выхватила из-под него постельное, опасаясь, что он заметит кровь, и поспешила в ванную, показав Сашке язык. Он ответил мне неприличным жестом. Сводящее живот сладкое электричество между нами было забыто.

В ванной я загрузила стиральную машину, пытаясь перевести дух. Что это было, Василиса? Ты с ума сошла? Держи свои грязные фантазии при себе. Я мельком бросила взгляд в зеркало, пока стиралка набирала воду. Щеки раскраснелись, и вид был воровато-всклокоченный. Глаза лихорадочно блестели. Я заметила, что на шее учащенно бьется жилка, и постаралась дышать глубоко и размеренно.

– Эй, ты чего там, померла? – раздался за дверью голос Сашки. – Мне в универ надо собираться.

– Ты тут торчал почти час, – рявкнула я, распахивая дверь.

– А ты чего не в школе вообще? Я думал, ты уже ушла! – возмущенно спросил он. Пока я разбиралась со стиркой и своими чувствами, друг успел натянуть джинсы и футболку. Меня затопила необъяснимая злость.

– Женские дни! – зарычала я, отпихивая его в сторону, и, громко топая, направилась в комнату.

Возмущенно пыхтя, заправила постель и завалилась в чистую, пахнущую свежестью кровать. Я ненавидела себя за все эти пугающие чувства и нелепые мысли, которые меня посещали. И, словно недостаточно было того, что я настолько испорчена, чтобы вздыхать по Женьке, так еще и Сашей не гнушалась. Иногда мне казалось, что отчим был абсолютно прав и где-то глубоко внутри я была