Бог одержимых - Владимир Яценко

   Старик цепко посмотрел на нас с командиром и о чем-то негромко спросил. Один из бойцов шагнул вперед и быстро заговорил, активно размахивая руками. Он показывал вверх, на нас с Виталием, на первую ступень, прибитую к скале.... По-видимому, ступень заинтересовала старикана больше всего. Он снисходительно повел плечом - боец заткнулся и отступил.

   Старик подошел к ступени и внимательно, едва не обнюхав, осмотрел ее. Потом продел пальцы в отверстия перфорации... и вытащил.

   Я глянул на Виталия и понял, что командир поразился не меньше моего. Но потом произошло еще более удивительное: старик указательным пальцем потер по скале, и отверстие от гвоздя затянулось. Еще одно движение ладонью, и от работы гвоздешлепа не осталось и следа.

   Он пальцем затер отверстие в камне! Как в пластилине!

   На поляну вышли еще трое: двое бандитов привели Гарсиласа. Не успел, значит, убежать.

   Старик отвлекся от алюминиевой ступеньки и о чем-то спросил нашего проводника. Тот ответил. Потом, подумав, что-то добавил, а через секунду Гарсилас громко кричал на бандитов, размахивая руками не слабее первого оратора.

   Старик тихо ответил, и Гарсилас шагнул к Виталию, быстро заговорил с ним, показывая на бандитов, на старика, на скалу.

   Виталий покачал головой и протянул проводнику окровавленную ладонь. Подбородок у командира был вдавлен и в крови.

   Похоже, ему сломали челюсть.

   Гарсилас подбежал ко мне.

   - Гыл-гыл-гыл, аймара, - закричал на меня Гарсилас. - Гыл-гыл-гыл, кечуа, - и он гордо ударил себя в грудь.

   Мне опять захотелось зажмуриться. Да так, чтобы когда глаза открыть, ничего этого здесь не было. А еще лучше, чтобы здесь не было меня. Домой хочу. К маме.

   Моя мама чудесно готовит холодец... и тефтели с черносливом...

   - Гарсилас - кечуа, - настаивал проводник. - Горос, Витос - московита. Аймара, аймара... - Гарсилас несколько раз показал рукой на старика.

   - Аймара, - покорно согласился я, лишь бы он отвязался. - Деда зовут Аймара. Я счастлив. Можешь от моего имени послать его в задницу.

   Гарсилас заулыбался и хлопнул меня по плечу. Потом он вновь обратился к старику, отчаянной жестикуляцией пытаясь что-то объяснить.

   Аймара что-то тихо сказал, но проводник не унимался. Тогда один из бандитов ткнул концом палки ему в лицо. Гарсилас тут же умолк, упал на колени и сплюнул темно-красным на землю. Стало тихо.

   Аймара, поигрывая гвоздем и ступенькой, подошел ко мне.

   Если кто помнит актера Бронсона - копия! Только лет на сто старше. Вот он что-то сказал. Голос приятный, без гнева или злости. Его пожилое, изрезанное морщинами лицо безмятежно. И только черные, мрачные глаза пугали... была в них какая-то первобытная борзость. Легко могу представить, как человек с такими глазами между делом, походя, отрежет голову ближнему и тут же, рядом с трупом, спокойно продолжит прерванное занятие: будет готовить плов или стричь бороду.

   - Я не понимаю, - сказал я сердито. - Но бить людей за гвоздь в стене - варварство!

   Старик полуобернулся, о чем-то спросил Гарсиласа. Тот односложно ответил.

   Аймара, потеряв ко мне интерес, подошел к Виталию.

   Несмотря на очевидный ужас, ситуация мне показалась комичной: Аймаре было что-то от меня нужно. Но для этого Гарсилас должен был передать его слова Виталию, а Виталий перевел бы мне. Без обоих переводчиков диалог невозможен.

   Вот только не скоро Виталий заговорит.

   А Гарсиласу только что разбили губы.

   - Витос? - обратился старик к Виталию.

   Командир осторожно кивнул, показывая окровавленную ладонь.

   Приняв какое-то решение, старик передал одному из бандитов ступеньку с гвоздем и жестами предложил Виталию показать лицо. Командир пожал плечами и убрал руки. Аймара внимательно осмотрел челюсть, старательно вытер ладони о свою дерюгу и неожиданным скользким движением обхватил командиру затылок левой рукой, а правой вцепился ему в подбородок. Виталий завыл и забился от боли.

   Все произошло само собой.

   Я рванулся на выручку командиру. Я думал оттолкнуть старика. Хотел, чтобы он оставил Виталия в покое.

   С таким же успехом я мог наброситься на трамвай. Или автобус. Я будто налетел на угол дома. Аймара не шевельнулся. Не повернул головы, не крикнул. Он не сделал ничего! А я ударился об него, отлетел назад и растянулся в пыли. Сел и глянул на бандитов.

   Они стояли неподалеку и смотрели на меня. Никто не смеялся, а старик стоял на прежнем месте, рядом с Виталием.

   "Даже головы не повернул, - расстроился я. - Сволочь!"

   И тут я понял, что "дергаться" не стоило. Убьют. И никто не спасет - не поможет. И наказывать за это никого не будут.

   - Отставить, Егор, - неожиданно внятно произнес командир, ощупывая лицо. - Вроде, починил, гад. Ну и дед! Спрошу у Гарсиласа, как это он делает.

   Они в полголоса загалдели. Через минуту к их беседе подключился Аймара.

   А меня начало трясти. Было очень страшно.

   Оказывается, я никогда раньше не задумывался о том, как может быть страшно цивилизованному человеку вдали от милиции. Одно неосторожное слово, жест... и забьют палками до смерти. Моя жизнь зависела от прихоти дикарей. Которые спят в хижинах из уложенного камня. И не могут додуматься до вентиляционного отверстия в крыше - очаги здесь топят "по-черному": дверные проемы издалека угадывались по кайме сажи...

   Я увидел, что все трое смотрят на меня. И молчат.

   - Чего уставились? - я почти закричал. Я был на грани истерики. - До ветру мне надо. Отлить! Писать хочу!

   Они с минуту шушукались, а потом Виталий сказал:

   - Валяй. Только недалеко. К вещам не подходи, а на конвой не обращай внимания.

   О вещах я бы и не вспомнил, а про "конвой" понял, только когда двое бандитов пошли за мной.

   - Ну и хрен с вами, - сказал я, развязывая узелок на брюках. - Глядите, как мы это делаем у себя, в России.

   Но такие подробности их не интересовали - отвернулись в негромком разговоре.

   Справившись со своими делами, я возвращаться не стал. Вылез на ближайший валун и стал "смотреть горы".

   Приятное занятие, я вам скажу. Казалось бы - камень, но столько форм, причуд, изгибов... теней неясных переливов, души взлохмаченной этюд.

   Забавно, как мы с Катькой познакомились. На свадьбе... разумеется, на свадьбе - мое рабочее место. Тамада, куплетист, мастер импровизаций... Так написано на моей визитке. Массовик-затейник, словом.

   Я Катюшу еще на поздравлениях приметил. А потом, как ребята сто первый раз Мендельсона отыграли, шепнул ей: "нельзя быть такой красивой, девушка. Могут украсть". А она мне ответила: "скорее бы..."

   Хорошо сказала. Ключик что надо!

   Я тогда ей весь вечер баллады пел. Под "Everday", конечно. Все на одну тему: "скорее бы"... о тщетности борьбы... с гламуром, о точности стрельбы... Амура, превратности судьбы... авгура...

   Жека душевно струны перебирал, Вадяня барабаны оглаживал. А я аккордеону едва меха шевелил. Гармошка - мой конек: правая рука не знает, что делает левая. Хорошо тогда скатили. Не Джим, Дон, Дэйв, конечно. Но и не "Варвара жарит кур", между прочим. Спелись, чего там. Не первый год...

   А ведь уже тогда мой внутренний голос не молчал.

   Ведь я и есть авгур. Ну, как же: рифмач - носитель тайного знания. Чем не повод для изгнания? Вот такое наказание...

   Они думают, что нанизывание слов на прутик - дар Божий.

   А по мне - обуза.

   У всех правильные занятия и понятные желания: к чему-то стремятся, чему-то учатся, где-то работают. А я навечно прикован к праздничному столу: мне рады, потому что я - душа общества. Убери общество - и нет меня, все - пустая болтовня, эх! полцарства за коня!..

   Позади зашуршало.

   Я испуганно обернулся. Так и есть. Зовут. Руками машут.

   Рисковать здоровьем не хотелось. Поэтому я без споров спустился с валуна и вернулся на площадку перед скалой.

   У стены сидел Гарсилас и промачивал разбитые губы антисептической салфеткой. Виталий не изменил своего положения. Только разулся и старательно разминал щиколотку правой ноги.

   Больше никого не было.

   - А где все? - спросил я.

   - Уже соскучился? - улыбнулся командир. - Присаживайся. Сторговались, вроде. Но придется немного поработать. Так просто не отпускают.