Нестор Махно - Виктор Ахинько

— Позвольте, — удивился Махно, — это не вы ли писарь на знаменитой картине? Да вот же она. Точно!

— Я. Отнекивался. Но Илья Ефимович (Прим. ред. — Репин) настоял.

— А у вас еще есть? — гость смотрел на бутылку.

Опять требовалось соврать. Яворницкий отвечал:

— Их было три. Одну распили землекопы.

— Давайте по чарке, а? Покойник не обидится, а мы с вами — тоже история.

— Воля ваша.

Какой-то тайный голос нашептывал Махно: «Не смей пить, не смей! Закаешься!»

— Тогда сначала ответьте, Дмитрий Иванович. Вы — свободный?

— Абсолютно. Заплатил, правда, дорого. Видите, какой белый.

Нестор хмыкнул. Ответ его поразил. Пока есть на свете такие люди — жива вольница!

— За это не грех и причаститься. Вы ж без меня не посмели бы?

— Ни, ни.

— Ну, пусть земля им будет пухом…

Над заснеженными берегами Днепра чернел двухпрогонный мост. К нему катили тачанки, вихляли подводы, летели всадники. Скорее! Скорей! Южный город, что раскинулся на высоком холме, харкал выстрелами вслед отступающим. Вот она, благодарность за свободу! Не надо было связываться с красной совдепией, не надо. Сидели тогда с губревкомовцами, Колос, другие убеждали: «Рабочий люд на страже! Это десятки тысяч штыков, присланных из Тулы год назад». Где они? А пулеметы, пушки, которые погрузили для отправки в Гуляй-Поле, — всё коту под хвост!

Махно оглянулся уже с моста. «Не внял, хлебнул могильного зелья, — злорадствовал тайный голос. — Теперь вон что!» Многие брички безнадежно отстали. Другие в толчее не могли проскочить на подвесную дорогу и крутились на месте. Ржали лошади, ругались повстанцы. Их косили из пулеметов. Потеряв голову, иные кидались прямо на лед, застревали в промоинах, проваливались. Жутко было видеть все это, и конница с уцелевшими повозками понеслась дальше, на левобережье, к песчаным барханам, в степь. Тут остановились. Двести штыков да сабель осталось из пятисот. Прочих словно корова языком слизала. Э-эх, Гуляй-Полюшко-поле, хоть ты приголубь!

КНИГА ВТОРАЯ

Велик был год и страшен год по рождестве Христовом 1918, но 1919 был его страшней.

Голодные хохлатые жаворонки вспорхнули чуть ли не из-под лошадиных крпыт. Кроме них — ни единой живой души вокруг. А недалеко ведь села, хутора, и там Новый год только что встретили. Солнце буянит, снег скрипит, искрится, и степной воздух — хоть пей! Но кто там притаился за голыми деревьями? Немцы-колонисты? Может, грабители? Да это же корявятся старые сушины!

— Что ж он, чуешь, не дал нам сопровождения? — мягко спросил Иван Довженко, кубанский казак, одногодок и приятель Билаша. — Батько называется. Сам обкакался, а вы лепите в кучу атаманов и подставляйте бока под пулю.

Беззлобный тон никак не вязался с тем, что говорил Иван. Разве что прорывалась горечь.

— Проверяет, годимся ли в дело, выскочки, — отвечал Виктор, кривя в усмешке правый угол губ.

— Урожай будет отменный! Глянь, сколько снегу намело, — радовался Долженко.

Его спутник, однако, продолжал жестко:

— И правильно поступает. Многие рвутся верховодить. Вот Махно и швыряет нас лопатой в топку, а сам поглядывает: уголь или порода?

Билаш приехал из родного села в Гуляй-Поле два дня тому. На станции полупьяный комендант-грузин в черной шелковой рубахе спросил:

— Ты кто? Куда путь дэржишь?

Объяснились. В здании пахло махрой. Какие-то полураздетые люди курили, спали вповалку на каменном полу, другие перевязывали раны. Играла гармонь, пили самогон из чайника и тут же отбивали трепака.

— Он тачанка. Садысь и мчи, — предложил комендант.

Прикатили в штаб, где в большом гостиничном зале стояли, суетились караульные, вестовые. Женщина подскочила:

— Верните сына с позиций! Один он у меня!

В углу кричал в трубку телефонист. На дверях мелом: «члены штаба», «нач. снабжения», «начальник штаба». Им оказался Алексей Чубенко. Познакомились. Билашу приглянулся этот неторопливый, аккуратный (на столе все стопочками разложено) командир. Вошел Федор Щусь в бескозырке, сел, тоже без церемоний, стал расспрашивать, рассказывать о себе. Сразу видно: свои хлопцы.

— Хату мою сожгли, — проронил Виктор печально.

— А про нашу Дибривку слыхал? — повысил тон Федор. — Пятьсот дворов тю-тю. Мы все тут погорельцы. Нам все нипочем!

Чубенко позвали к телефону. Воротясь, он сообщил взволнованно:

— Батько едет! Из Екатеринослава.

— Ну что там? — Щусь вскочил, а начальник штаба только рукой махнул.

Билаш понял: не зря шептались встречные — разгром! И тоскливо стало. Хотелось же спокойно потолковать, присмотреться. Каков он — Махно? Еще выгонит взашей! Всякое болтают. Шутка ли, держит в узде войско белого генерала. Да и народец вокруг лихой, палец в рот не клади.

За окном послышался топот коней, звяканье сбруи, разноголосье. Виктор напряженно подтянулся. Враз стало тихо. Только резкий тенорок о чем-то спросил, ему ответили. Распахнулась дверь, и вошел широкоскулый, ниже среднего роста военный в желтых офицерских сапожках, галифе и драгунской куртке с петлицами. Быстрым колючим взглядом он окинул присутствующих и, нахмурив брови, уставился на незнакомого Билаша.

— Это тот, Батько, что обещал высадить десант из Кубани, — едко доложил Федор Щусь. Его словно подменили. «Был бы хвост, — подумал Виктор, — уже б завилял».

— А-а, сволочь, обманул! — сказал Нестор беззлобно и протянул руку. Она была жесткая, короткопалая. Глядя в черные, широко поставленные глаза Билаша, Махно определил: «Этот заискивать не мастак».

Виктор же прямо кожей почувствовал, что перед ним хожалый клинок, клятый и мятый — свой брат. Без всяких околичностей Батько принялся рассказывать о походе на Екатеринослав:

— Взяли его хитростью. Сашка Калашников, молодец, посадил людей на рабочий поезд, и отправились через мост. Петлюровцы не заметили подвоха. Когда опомнились, было поздно. Потом красные нас предали и расстреливали удирающих, словно уток на взлёте.

Махно сообщал подробности, а Билаша поразило, что говорилось все это безжалостно, без дрожи в голосе и растерянности. Ну было и было. Что теперь размазывать сопли? «Молодец, — решил он. — Такого лишь баба с косой остановит».

Между тем Нестор был потрясен случившимся. За короткое время второе тяжелое поражение, и, как каждому азартному бойцу, ему не терпелось снова броситься в атаку, доказывать и доказывать свою силу и ловкость. Но сначала пусть другие попробуют, чтоб не задирали носы.

— Поезжай в те края, возьми Павлоград, и только! — приказал он начальнику штаба.

— Прямо сейчас? — не возражая и не уточняя обстановки, спросил Чубенко. Чувствовалось, что его вес легковат для такой должности.

— А чего ждать? Слышал, с севера сунет Красная армия? Вроде Белгород уже заняла и прет по нашей земле. Может, соединимся?

Предложение было неожиданным. Все, кто был в штабе, молчали. Зачем же брататься с теми, которые предают?

— Нас обложили со всех сторон, — продолжал Махно, — С востока и юга белый генерал Май-Маевский. С запада немцы-колонисты и петлюровец Самокиш. А люди к нам вот-вот валом повалят. Где оружие взять?

Опять молчание.

— Только у красных. Согласны?

Тут уж Чубенко и Щусь, и Алексей Марченко, что зашел в штаб вместе с Семеном Каретником — все закивали.

— Тогда марш в столовую!

Выпилй спирта «за будущее повстанчества», и Билаш, собравшись с духом, предложил сжать в единый кулак окрестных атаманов.

— Сможешь сагитировать? — удивился Нестор, закусывая. — Мы пробовали. Не раз. Они же, как вьюны в тине. Хапаешь — пищат и ускользают.

Он понимал, что объединяться край нужно. Да куда ж самому ехать после разгрома? Начнутся расспросы, подковырки. Вера подорвана, и тех, кто был с ним в Екатеринославе, не пошлешь. А этот новенький, чистенький. Какой с него спрос? Как с гуся вода. Пусть попробует, мухомор.

— Выловим даже щук! — уверенно отвечал Виктор.

— Доглядите на выскочку. Мы, значит, мимо. А он… И где ты, благодетель, пропадал? Если бы раньше появился…

— Хай попробуе, Батько! Что тебе, жалко? — нехорошо, с вызовом перебил его Марченко.

— Не ищи моря — в луже утонешь, — предупредил Щусь, обращаясь к Билашу. — Один десант ты уже высадил.

Им не нравилась шустрость новенького. Своей норовистостью, правда, какой-то тихой, мягкой, но упорной, он напоминал матроса Красковского. Тому тоже дали возможность покуражиться, и что вышло? Хлопнули, как муху, в первом же бою.

— Пусть едет, — небрежно подвел итог Махно. — Кого возьмешь с собой, а?

— Ивана Долженко, кубанского казака.

— Этого вахмистра? Неплохой выбор. Ну, гоните…

Никакого сопровождения им не дали. Дескать, побарахтайтесь, хлопцы, чтоб спесь слетела. Они побывали уже в Пологах, где бедокурили три отряда с пиками, вилами, ружьями.