Хлеб печали - Станислава Радецкая

Он ловко спустился вниз и подставил спину.

- Садись, - велел мальчишка и выпустил воздух сквозь сжатые зубы, когда Лене всем своим весом забралась к нему на закорки. – И держись крепче. От тебя пахнет, как будто ты ночевала в загоне с козами.

- От тебя тоже, - сердито сказала Лене. От мальчишки пахло чем-то совсем незнакомым, похожим на то, как пах священник в церкви.

Он не ответил и полез наверх. Лене крепче уцепилась за него, и мальчишка недовольно брыкнулся, когда она слишком сильно надавила ему на шею. Он полз гораздо медленней, но все-таки они добрались до края ямы, и Лене тут же с удовольствием повалилась на мох. Мальчишка сел рядом, потирая шею.

- Меня дома убьют, - сказал он, разламывая пополам лепешечку. – Дед, наверное, приготовит самую большую палку.

- Я бы позвала тебя к себе, - ответила Лене, стараясь не особенно жадно глядеть на еду, - но я не могу без бабки…

- Тебе уже было сказано, что она не придет, - рассердился мальчишка и всунул ей в руки лепешку. Она оказалась неожиданно сухой, как сухарь, но гораздо более плотной. – Послушай! А что если ты пойдешь со мной, и я скажу, что тебя пришлось доставать из ямы?

- Разве это не будет ложью? И бабка Магда…

- Да забудь ты о своей бабке! По моему разумению, совершенной ложью это не будет, - сказал он совсем непонятно, - а значит, божье наказание нам не грозит. И всегда можно исповедоваться. Итак, решено, ты идешь со мной!

- А потом ты меня проводишь назад?

- Да, да, да, - нетерпеливо сказал он, поднялся и всунул ей в руки камушек. – На вот. Ты такого и не пробовала.

- Я камни не ем… Их только цверги едят.

- Дурочка! Просто положи его в рот и все поймешь.

Она хотела было спросить, не шутка ли это, но передумала. Коричневый угловатый камешек сладко пах, в отличие от того, что ей дала Мари, и Лене послушалась своего нового знакомца и осторожно лизнула его. На языке тоже стало сладко, и она немедленно засунула весь камешек в рот и захрустела им.

- Это бонбон, - пояснил мальчишка. – Дедушка дает мне по две штуки в неделю, если я хорошо себя веду.

Таинственный бонбон звучал как звук церковного колокола, и Лене подумала, что неизвестный дедушка ее нового друга может дать ей еще один такой камешек, который она отнесет потом домой, на зависть всем ребятам, и они пожалеют, что кидали в нее камнями. Может быть, она даже угостит кого-нибудь из них этой сластью. Мысли были такими приятными, что Лене тут же отбросила все сомнения, оставаться здесь или идти вместе со своим с новым знакомым.

- Меня зовут Лене… То есть, Магдаленой, - застенчиво сказала она. – Можно я… Ну… отбегу.

- Пф, и с каких это пор крестьяне так деликатны? – нахально заявил мальчишка. – Я… Зови меня пока Матиас, хорошо?

Она кивнула и, пока он нарочито отвернулся, скрестив руки на груди, быстро сделала все, что хотела. Язык щипало после этого бонбона, откуда-то появилась жажда, но она не стала говорить об этом и молча последовала за Матиасом.

Мальчишка держался леса, чутко принюхиваясь и прислушиваясь к звукам. Иной раз его повадки вызывали в Лене оторопь, и она на всякий случай крестила нового знакомого сзади. К счастью, у него не вырастали рога, не появлялись копыта, и он вовсе не собирался превратиться в дым, хотя на лице его все явственней отражалось недоумение и подозрение. Когда они добрались до кладбища, Матиас вообще остановился.

- Странно, - сказал он задумчиво. – Мы уходим от деревни дальше, но запах дыма и гари становится все сильней.

Лене ничего такого не чувствовала и осмелилась только хмыкнуть. Матиас свысока взглянул на нее, обернувшись, но ничего не сказал.

- Разве можно сюда ходить? – спросила Лене, когда они прошли мимо склепов и свернули на дорогу, где даже следы от колес были еле видны. – У нас говорят, что здесь живет чудовище… Старый барон.

- Глупости. Здесь живу я! А старый барон – и есть мой дед. Он самый смелый рыцарь во всей императорской армии, и никакое не чудовище, – несмотря на бодрый тон, Матиас явно волновался и прибавил шагу. Лене засеменила за ним, стараясь не потерять бабкино одеяло, и споткнулась о кочку. Она подняла голову, чтобы окликнуть мальчишку, но потеряла голос: точно в сказке, меж деревьев стоял серый дым, и теперь Лене явственно чувствовала запах пожарища.

Матиас неожиданно метнулся вперед, и Лене поднялась и беспомощно поковыляла за ним; дорога вильнула влево, и ее глазам предстали ворота, за которыми еще дымились остатки дома. Середина его провалилась внутрь, окна зияли пустыми глазницами среди толстых обугленных стен, и лишь каменный очаг торчал посредине, похожий на великаний стул, весь в дыму. До ближайших деревьев было неблизко, но еловые ветви, что тянулись к пожарищу, растеряли свои иглы.

От дыма слезились глаза, и она наощупь, хватаясь за стволы деревьев, обошла пожарище, еще пышущее жаром, издававшее волны тепла, и села на кочку, над которой качался самодельный деревянный домик. Матиас появился рядом, с белым, непроницаемым лицом.

- Обычно я к-кормлю здесь белок, - сказал он и неожиданно скрипнул зубами, словно хотел раскрошить себе челюсти, а затем опустился рядом с ней. Мальчишка закрыл лицо ладонями, и Лене неловко дотронулась до его рукава.