Скелет в шкафу художника - Яна Розова

Вечером я постаралась лечь спать пораньше, чтобы быть в форме. Предвидя возможность повторения покушения на свою персону, положила рядом с кроватью одежду, документы, ключи. Под подушкой припрятала складной нож, который прикупила сегодня, и заснула, как дитя. Мне снился Тимур с длинными, черными волосами, падавшими ему на лицо. Он смеялся и уходил от меня вдаль…

Глава 33

Утром я сначала повторила попытку дозвониться Тимуру. Безуспешно. Тогда набрала номер Седова, он был на месте.

— Паша, мне надо поговорить с Ганжой! — выпалила я в трубку.

— А здороваться тебе не надо? — ехидно поинтересовался он. — Ты действуй помягче, женственней — будет лучше получаться!

Выдав мне инструкцию, на все сто совпадавшую с советами папы, Паша повесил трубку. Я взбеленилась и стала набирать его номер снова, но пока слушала телефонные гудки — стервец не спешил отвечать, — успокоилась. Он прав, что тут говорить! Надо менять методы.

— Пашенька, — промурлыкала я, когда он, наконец, ответил. — Милый, я одумалась, ты во всем прав! Здравствуй, дорогой!

— Ну, здравствуй! Только не сюсюкай, как проститутка у трех вокзалов! Говори вежливо, но нормально.

— Тебе не угодишь, — недовольно буркнула я, но снова мягко произнесла: — Павел, не мог бы ты мне оказать одну услугу?

— С Ганжой поговорить? Только в моем присутствии!

— Хорошо, хорошо! Что тебе привезти? Ты, наверное, голодный там?!

— Варя, мне твои взятки не нужны, но ребята в отделе будут рады выпить вечерком по бутылочке хорошего пива.

— Поняла! Спасибо! Можно сейчас приезжать?

— Давай, приезжай.

Я быстро оделась и рванула к ближайшему магазину за пивом. Среди местных торговых точек лидирует, без сомнения, супермаркет «Лермонтовский». Хороший выбор, божеские цены. Я бежала к «Лермонтовскому» как сумасшедшая и, конечно, не рассчитав, врезалась в мужика, выходящего из двери мне навстречу. Он сразу заорал на меня матом, но вдруг осекся. Я тоже узнала давнего знакомого. Это был Стеклов.

— Варенька! — сказал он радостно, будто и не от меня получил в свое время добрый пинок по интимному месту. — Варя, а я совсем один остался! Пойдем ко мне!

— Ты спятил, Веня? Ты не помнишь наш последний разговор? По-моему, мы с тобой не слишком хорошо расстались.

Он оттеснил меня от двери, где мы мешали потоку людей, и снова начал радоваться встрече. Я уже хотела освежить в его тупой пропитой башке воспоминания о моих приятных манерах, но вокруг было многовато народу.

— Ой, чего вспоминать! Ну, поговорили круто, с кем не бывает! Мы с Люськой каждый день дрались! М-да, а теперь я один…

— Почему один? Куда же Люська твоя подевалась?

— В больнице она. Лечится.

— Что с ней? Цирроз печени?

— Бог с тобой! — замахал он на меня руками, видимо, цирроз для него и его подруги был реальной угрозой. — Ее лечат от алкоголизма! Вот дурь какая.

— Почему дурь?! — Я искренне возмутилась. — Может, у Люськи твоей последний шанс остался! Пусть лечится. И тебе не мешало бы!

Он погрустнел:

— Тут совсем другая история: не выйдет она больше из больницы! Это психушка, и ее туда сынок упек! У нее хата миллион стоит. Люська сама хотела продать, да закрутилась…

— Все вы, алкаши, одно и то же плетете, — я отодвинула его с дороги и двинулась в магазин.

— Варя, дай мне немного денег, — услышала я печальную просьбу Стеклова.

— Обойдешься, — ответила я безжалостно и вошла в супермаркет.

А у Седова меня первым делом насмешили. Когда я приоткрыла дверь его кабинета и по-новому, вежливо спросила Павла Седова, мужик, сидевший за ближайшим к двери столом, крикнул в глубь кабинета:

— Эй, Пашка, к тебе сестричка пришла!

Мы и впрямь стали с ним похожи: рыжие, худые, с острыми носами. Только у Седого еще были веснушки, а у меня — нет.

— Принесла? — спросил он, и, конечно, я не могла не отыграться за утреннюю нотацию.

— А здороваться не надо?

— А мы сегодня с тобой уже здоровались! — вывернулся он. — Давай пиво!

Я подала ему сумку, и он исчез, бросив меня одну в коридоре. За дверью, внутри кабинета, раздались радостные обезьяньи вопли. Бравы ребятушки увидели пиво! Я поморщилась: стольким мужикам доставила радость за пару последних лет, но удовлетворить такое количество самцов одновременно удалось впервые.

Пашка, еще ухмыляясь мальчишеской улыбкой, вылетел в коридор и побежал направо, небрежно кинув на ходу:

— Иди за мной!

Мы носились по зданию минут пять и наконец оказались в темном коридоре пятого этажа. Здесь Седов отпер кабинет в самом дальнем углу, втолкнул меня внутрь, велел ждать, а сам снова смылся в неизвестном направлении. Я огляделась: кабинетик был маленький, косые лучи сентябрьского солнца едва проникали сквозь давно не мытые стекла. Окно выходило во двор, и мыть его по Уставу не полагалось. Я ждала долго, минут сорок, но терпения вполне хватало. Тем более что мне надо было сосредоточиться на предстоящем разговоре.

Я бесцельно бродила по лабиринту своих мыслей, натыкаясь на тупики, возвращаясь назад, снова пробираясь вперед, сворачивая, поворачивая… Выхода не было. «В лабиринте всегда есть выход, в этом смысл лабиринта!» — сказал когда-то очень, очень давно Тимур. Вдруг дверь резко открылась, и вошел Ганжа. За ним следовал посерьезневший Седов. Он усадил вора по одну сторону стола, а меня — напротив. Сам сел сбоку, так, чтобы видеть и домушника, и рыжую Варю.

— А ты без одежды лучше смотришься, — нагло сказал Ганжа, похабно ухмыляясь и желая, кажется, смутить меня. Господи, вот уж чем меня не проймешь, так это подобными шутками.

— А ты почаще ко мне заглядывай, — отозвалась я. — Как нога? Не болит?

Ганжа уже собрался ответить мне по полной программе, но Седов перебил нас:

— Давайте по сути, Варвара Игоревна! Спрашивайте его, у вас мало времени.

— Ладно. — Я подумала пару секунд. Вор сально смотрел на меня, вспоминая детали моего костюма Евы. — Валерий, скажите, это правда, что ваш брат учился в училище с моим мужем?

— Да, — кивнул он. — Мой брат-близнец. Мы единоутробные, однояйцевые близнецы, двойняшки. Он вылез из мамочки на пятнадцать минут раньше меня, а вот в землю его закопали пятнадцать лет назад!

— Он умер?

— Не живьем же его закопали! Умер, умер.

Может, это связано хоть с чем-нибудь в моем лабиринте?

— Валерий, как он умер?

— На тачке разбился. — Он поднял реденькие бесформенные брови. — А ты что же, не знаешь?

— О чем?

— Ну, так за рулем твой благоверный сидел. Они еще в училище учились. На тачке папаши Кирина. Ты не знала? — Он ехидно прищурился.