Собрание сочинений. В 4-х т. Т.3. Грабители морей - Луи Жаколио

Олаф и Эдмунд души не чаяли в своем богатыре, с которым чувствовали себя в безопасности где бы то ни было.

— Я совершенно с тобой согласен, — говорил Гуттор своему другу, идя с ним к берегу фиорда, — что Надод явился в Розольфсе с каким-нибудь дурным намерением. Недаром же он так старательно прячется от нас… Впрочем, у нас есть только одно средство узнать, что он затевает, — это овладеть им.

— Да как это сделать?

— Ты вот не хочешь пустить меня прямо на корабль.

— Помилуй, что ты… Это все нужно сделать в самой строгой тайне.

— Правда, тем более что у него везде сообщники… Знаешь, я нахожу, что герцог напрасно пригласил к себе в гости этого капитана. Этот молодец тоже не лучше других, я думаю.

— Неужели ты подозреваешь молодого командира «Ральфа»?

— Все они одного поля ягоды!

— Слушай, Гуттор, — обратился тогда к нему, сдерживая волнение, Грундвиг, — я скажу тебе необыкновенную новость… Слышишь ты, как у меня дрожит голос?

— Да. Отчего это?

— Ты не заметил, как похож капитан Ингольф на нашу покойную госпожу, на герцогиню Норландскую?

— Ты опять за свое! — засмеялся Гуттор, но сейчас же вновь сделался серьезен. — Ты всегда так, ты и в смерть бедной Леоноры не верил и говорил, что не поверишь, пока тебе не покажут ее мертвой, а между тем она погибла в море во время бури — погибла вместе с мужем, герцогом Эксмутом, и со всеми детьми. Тебе почему-то кажется, что Бьёрны не могут погибать, как другие люди. Разуверься, Грундвиг; они — такие же смертные, как и все.

— Фредерик Бьёрн утонул в море пяти лет от роду; Леонора, его сестра, умерла той же смертью двадцати восьми лет… Ты скажешь — это судьба, а, по-моему, тут оба раза было преступление… Но что Фредерик Бьёрн не умер, а был только похищен — в этом я теперь убедился, и у меня даже есть доказательство.

— Что ты говоришь? — вскричал изумленный Гуттор.

— Правду говорю. Ты сам знаешь, что у меня нет обыкновения лгать.

— Это верно, но ты можешь ошибаться.

— Я же тебе говорю, что у меня есть доказательство, понял?

— Кто же он? Уж не капитан ли «Ральфа»?

— Этого я не говорю.

— Зачем же ты упомянул о его сходстве с покойной герцогиней?

— Выслушай меня внимательно, Гуттор. Я получил несомненные доказательства, что Фредерик Бьёрн жив, но еще не могу сказать утвердительно, что он и капитан брига — одно и то же лицо. Это только мое предположение, но я тебе сейчас объясню, на чем оно у меня основано.

— Говори. Это интересно, — произнес в высшей степени заинтересованный Гуттор.

— Сегодня утром я чуть не упал в обморок, когда увидал капитана, — до такой степени поразило меня его сходство с нашей покойной госпожой. Несколько часов спустя я узнаю, что молодой Фредерик Бьёрн никогда не умирал и что Надод находится на бриге. Как же после этого не предположить…

— Действительно, все это очень странно… Теперь вот что: Надод, конечно, прибыл сюда для того, чтобы мстить. Но что же он может сделать один? И почему он приплыл именно на «Ральфе»?.. Очевидно, он рассчитывал на помощь матросов этого корабля, а стало быть, и капитан Ингольф нисколько не лучше Надода.

— Ты меня пугаешь, Гуттор… Знаешь, я сам об этом думаю… Что если этот негодяй воспитал его для преступлений?

— Да?.. Ну, в таком случае твой капитан не может быть Бьёрном, и ты можешь успокоиться, — убежденным тоном заявил богатырь. — Порода всегда скажется.

— Однако на рассуждениях далеко не уедешь. Пока Надод не в наших руках, мы ничего не узнаем.

— О! Я берусь заставить его говорить, — со зловещей улыбкой заявил Гуттор.

Оба служителя подошли к тому месту берега, которое приходилось напротив брига, по корме которого все еще расхаживал Надод, дожидавшийся Ингольфа.

Грундвиг указал на него Гуттору.

— Только бы он сошел на берег!

— Подождем, — сказал Гуттор, — быть может, и сойдет.

Вдруг вдали послышались чьи-то шаги.

То возвращался Ингольф.

Два друга спрятались в кусты и притаились. Капитан прошел мимо, не заметив их. Когда он вошел на корабль, друзья встали и в ту же минуту услыхали со стороны фиорда чьи-то голоса.

Какие-то люди разговаривали очень громко, очевидно уверенные, что они совершенно одни. Разговаривая, они шли к тому месту, где находились Грундвиг и Гуттор, поспешившие тем временем опять спрятаться.

— Дальше идти незачем, — говорил один из незнакомцев, — Надод отлично услышит нас и отсюда. Ты знаешь, он не велит слишком близко подходить к кораблю.

— Ну, уж теперь, я думаю, он будет нами доволен, — отвечал другой, — ведь мы все его приказания исполнили в точности… Но странно, право: что за фантазия ему пришла назначить нам свидание здесь, а не у входа в фиорд, как было прежде условлено?

— Очень понятно: ему хочется быть поближе к замку, чтобы не так далеко было перетаскивать на корабль миллионы, хранящиеся в кладовых Розольфского замка.

Грундвиг и Гуттор — оба затрепетали.

Разговор продолжался.

— Не знаю, право, что меня удержало в прошлую ночь… А как мне хотелось пустить пулю в герцога или в его сыновей, когда они спасли этого иностранца, отбивавшегося от медведя. По крайней мере, в решительный день было бы меньше дела…

— Разве ты думаешь, что всех перебьют?

— Всех. Надод никого не хочет щадить.

— Знаешь, Торнвальд, он ужасный человек.

— Да, Трумп, совершенно верно; но нам ли на это жаловаться? Благодаря ему мы сделаемся так богаты, что заживем честными людьми.

— Тогда, Торнвальд, нам, в свою очередь, придется бояться воров.

Эта шутка насмешила обоих бандитов, и они громко засмеялись.

Грундвиг воспользовался этим и прошептал своему товарищу:

— Неужели мы дадим им уйти?

— Нет, в решительный день должно быть поменьше дела, — повторил Гуттор фразу, подслушанную у бандитов. — Хватать, что ли?

— Послушаем еще немного, быть может, мы узнаем очень важные вещи.

Перестав смеяться, разбойники возобновили прерванную беседу.

— Знаешь, Трумп, — проговорил тот бандит, который был, по-видимому, старше годами, — ты замечательно счастлив: еще новичок, а уже рискуешь виселицей.

— У меня отец и два брата погибли на виселице, дружище Торнвальд; меня этим не удивишь.

— А! Ну, теперь я понимаю, за что судьба посылает тебе такое счастье… Ты еще не был на каторге?

— Нет, но в тюрьме полгода высидел.

— Э-э, да ты совсем еще невинность… Я вот уже тридцать лет работаю, двадцать два года с ядром на ноге проходил, клеймо на мне выжгли, а между тем еще в первый только раз участвую в деле, которое пахнет миллионами. Ты же лишь начинаешь карьеру — и уже попал в такое великолепное предприятие! Ведь подумай: эти миллионы веками копились… да, веками! Лет тысячу, по крайней мере…