Каштановый омут - Роберта Джеллис

– Прекратим это фехтование, – весело произнес Адам. – Я готов поверить, что вы не любили и не любите де Серей, ни отца, ни сына. Я скажу вам также, что ничто не заставит меня отправиться во Францию, чтобы попытаться востребовать для вас ваши земли, и что, когда меня призовет король, я действительно уйду, что бы вы там ни говорили. Однако я сдержу данное вам обещание. Более того, я с удовольствием приму меры, чтобы люди Невилля признали вас своей правительницей.

– Признали меня? – задохнулась Джиллиан, вытаращив глаза так, что они едва не выскочили из орбит. – Но…

– Уверяю вас, вам не нужно изображать передо мной в этом деле саму невинность! – воскликнул Адам, опять раздражаясь. – Я считаю совершенно разумным, что, поскольку земли оставлены вам и других наследников нет, вы желаете управлять ими самостоятельно. Все было бы намного проще, если бы вы сказали напрямую, чего хотите от меня, вместо того чтобы водить меня за нос… ну, ладно, оставим это.

Раз Адам считал разумным, что она будет управлять землями, то Джиллиан решила, что она будет управлять ими, даже если это погубит ее. Но оставалось несколько практических вопросов, которых Адам не коснулся.

– Есть одна проблема, – сказала она ровным, насколько могла, голосом. – Люди хотят иметь сильного вождя. Тарринг разворован начисто, как вы знаете. Я не могу нанять хорошего военачальника. Вы же не думаете, что я могу надеть доспехи и повести людей?

Последний вопрос был задан совершенно серьезно, и голос Джиллиан слегка дрогнул, когда она говорила. Было бы совершенным безумием, если бы Адам думал такое, но не меньшим безумием казалось Джиллиан и то, что он ожидал от нее самостоятельного управления поместьями Гилберта. Фактически она так далеко в свое будущее еще и не заглядывала. Она думала только о сегодняшнем дне, надеясь, что Адам останется в Тарринге, не способная даже предположить, что будет с нею, когда ему придется уехать.

– Не нужно этого сарказма, – недовольно ответил Адам. – Я знаю, что моя мать когда-то повела армию в Уэльс, но даже она не додумалась надеть доспехи и ввязаться в бой. Полагаю, что, если я потребую от людей принести клятву вам, мне придется пообещать им мое и моей семьи покровительство.

Возможно, вдруг поняла Джиллиан, очень возможно, что будет и будущее, а не только эти несколько дней. Если Адам прикажет людям Гилберта защищать ее и повиноваться ей, и они не подчинятся, он придет наказать их. Они будут помнить это. Кроме того, если кто-либо еще придет угрожать ей, Адам тоже придет отогнать врага. В любом случае сохранялось главное: Адам придет!

– Как я могу отблагодарить вас? – нерешительно пробормотала Джиллиан. – У меня нет ничего… Ничего.

– Я делаю это не для вас, – строго и очень неубедительно проговорил Адам. – Я делаю это по причине, которая вам может не понравиться, но с которой вам придется примириться. Если я предложу военное руководство и защиту людям Невилля, они должны будут вернуться под знамена короля Генриха. Я потребую, чтобы вы принесли присягу мне, а через нее – королю, если вы хотите сохранить свои земли, и признали, что именно Генрих, а не Людовик дает и подтверждает ваше право на них. Если Людовик появится в этих местах, ваши вассалы и кастеляны должны оказать сопротивление, и они не останутся в одиночестве. Они получат необходимую помощь.

Джиллиан принесла бы присягу хоть дьяволу, прикажи ей это Адам.

– За себя я согласна, – пылко ответила она, сверкая глазами, и щеки ее заалели от надежды и энтузиазма. – Но вправе ли я? – с беспокойством спросила она. – В соответствии с брачным договором я отдала свои права Осберту.

– Я уже говорил вам, что реальное обладание – девять десятых закона, – уверил ее Адам.

Однако это ее не успокоило.

– Обладание мной так же, как и Таррингом, – уточнила Джиллиан. – Если какой-нибудь хитростью Осберт захватит меня, когда вы уедете, а он хитер, как змея, не будут ли люди вынуждены подчиниться ему либо по моему согласию, вытянутому из меня силой, как силой меня заставили согласиться с замужеством, либо даже из опасения за мою жизнь, и тем самым нарушить присягу? – она слепо смотрела в пространство. Будущего все-таки не было. – Пока жив Осберт… – прошептала она. – Я не могу быть в безопасности, пока жив Осберт.

Адам посмотрел на нее, и во рту у него пересохло, а руки похолодели. Уверившись, что Джиллиан – сильная женщина и, отчаянно сопротивляясь намерениям Адама, играет свою роль, он не понял, что она была просто испугана. Ему показалось, что она предлагает ему убить ее мужа. Он проглотил комок. Если Осберт действительно обращался с ней так, как она говорила, он заслуживал смерти. «Однако, если ненависть привела Джиллиан к намерению убить своего второго мужа, может быть, жадность привела ее к намерению убить первого? – осторожно предупредил себя Адам. – С этой женщиной нужно быть предельно осторожным».

8

Знай Джиллиан, чем занимался Осберт с тех пор, как покинул ее, она боялась бы гораздо меньше. Осберт на самом деле был не столько хитер, сколько глуп. Он ошибочно принимал учтивость, с какой обращались с его отцом, за страх и чувство признательности. Людовик всегда был благосклонен ко всем просьбам Саэра потому, что то, о чем просил его Саэр, ничего принцу не стоило – лишь его имя и печать на пергаментах, дающих права на то, чтоему самому не принадлежало. Осберт же просил большего, и потому Людовик встретил его столь же вежливо, но гораздо менее благосклонно. Хотя Людовик не отверг жалобу Осберта напрямую, он ограничился лишь более чем туманными обещаниями.

Не зная, что делать дальше, Осберт присоединился к армии Людовика. После первого разочарования, однако, Осберт оказался доволен своим выбором. Он предоставил своим людям добывать хлеб насущный воровством или разбоем и тем самым избавился от обузы. Для себя он довольно легко занимал в долг деньги, представляясь хозяином Тарринга. Благодаря отцу его приглашали во многие французские дома. Никто не придавал особенного значения тому, что его изгнали с земли. Это было довольно обычным явлением в условиях гражданской войны. Это даже ввело его в круг таким же образом обиженных джентльменов, у некоторых он нашел сочувствие.

Однако вскоре Осберт обнаружил, что его новое положение влечет за собой не только удовольствия. На третий день похода был предпринят штурм Хертфорда, и, к ужасу Осберта, ему было предложено повести своих людей лично. Он не мог отказаться напрямую. Отказ мог заставить Людовика взять назад свое обещание и отказать в помощи. Потея и дрожа, Осберт согласился. Ему в жизни не приходилось лазать по штурмовым лестницам. Когда же он готов был начать подъем – несколько позже других штурмовых отрядов, – одна из лестниц по соседству была отброшена от стены защитниками. Медленно, почти грациозно она поднялась вертикально, а затем упала назад, сбрасывая кричавших от ужаса людей. Осберт, пораженный страхом более верно, чем каким-нибудь копьем, упал ниц и затих.