Каштановый омут - Роберта Джеллис

Это была напрасная трата времени. Джиллиан поверила бы даже, что свиньи летают или что снег горячий, если бы это утверждал Адам. Однако она обладала достаточной проницательностью, чтобы сообразить, что Адам вовсе не хочет этого. Он хотел, чтобы она понимала, что он говорит, спрашивала, если не поняла, и высказывала возражения, если они у нее есть. Только после того, как она заметила что-то насчет снабжения провизией отряда в походе, Адам запнулся и посмотрел на нее с той самой смесью сомнения и желания. Джиллиан затаила дыхание, остановив рыдания. Она опять вернулась к корню проблемы – отдаться или не отдаться.

Когда Адам сказал, что останется в Тарринге после отъезда лорда Иэна и лорда Джеффри, ее первоначальная радость уступила место недолгому страху перед тем, что он будет способен сделать, когда сдерживающая сила в лице его отца и зятя исчезнет. Почти в то же мгновение, когда страх коснулся Джиллиан, его затмил поток страстного удовольствия. Мысль оказаться в объятиях Адама была вовсе не страшной. Ее пронзил такой приступ желания, что голова ее закружилась, и тут же она покраснела от стыда за свое вожделение и убежала.

В течение нескольких последующих дней Джиллиан страдала странным раздвоением чувств. Ее тело жаждало Адама, томилось по нему, но она переживала опасение, что он окажется не идеальным. Джиллиан, наконец-то, увидела в реальной жизни мужчин, которых описывали книги, пересказываемые менестрелями, мужчин, которые разговаривали так вежливо, наклонялись к ее руке, отрезали лучшие куски мяса, чтобы предложить ей. Они просили, а не приказывали, они не набрасывались на нее, не оскорбляли, хотя у них не было никаких причин уважать ее. Ведь она была ничто, беспомощная пленница.

С одной стороны, Джиллиан боялась увидеть, как Адам упадет с этого пьедестала. Если он добьется ее, то станет не многим лучше Саэра или Осберта, человеком, только прикрывающим свою животную сущность фиговым листком сладких фальшивых слов. Боясь разочароваться в своем божестве, Джиллиан избегала его, почти не отвечая, когда он заговаривал с ней. Но прошел день, потом другой, еще один, а Адам оставался вежливым, даже когда Джиллиан чувствовала его обиду и злость, если она отказывалась разговаривать с ним. Когда же он замыкался в оскорбленном молчании и все-таки не оскорблял ее в ответ, Джиллиан приходила в ужас от того, что она натворила, потому что, если называть вещи своими именами, она хотела, чтобы Адам «изнасиловал» ее.

Она не совсем понимала, что подталкивает ее, пока не увидела за обедом выражение глаз Адама. Джиллиан много думала о нем, но не позволяла себе задуматься, почему, если она не хотела, чтобы он надругался над ней, проводила почти все свое время, спешно выкраивая новые и более красивые платья. Было неприлично и невежливо, убеждала она себя, не разговаривать с гостем. Потом она что-то такое сказала или, может быть, коснулась его руки, что возбудило его желание, и он посмотрел в ее глаза и на ее новое облегающее платье.

Джиллиан не сомневалась, что Адам находил ее привлекательной и желал ее, но в этом взгляде было нечто большее, чем просто желание. Там была испуганная догадка – Джиллиан выдала себя. Она приоделась и завела беседу, чтобы соблазнить мужчину, а вовсе не для того, чтобы развлечь гостя, и Адам понял это. Он слепо брел по дорожке, которую Джиллиан столь же слепо проложила для него, пока вдруг что-то не разбудило его. Она казалась ему милой и желанной, но соблазнение он считал грязью. Джиллиан поняла, что если она останется в комнате и продолжит соблазнять его, Адам удовлетворит похоть, но она потеряет его навсегда. Когда Адам шутливо говорил о верности лорда Иэна и лорда Джеффри своим женам, она поняла, что эти жены заслуживали такой жертвы. Она тоже была замужем. Если бы она открыто попыталась соблазнить Адама, не стала бы она в его глазах шлюхой?

Результатом их размышлений, которые шли параллельными, но далекими друг от друга путями, была возросшая неловкость, с какой Адам и Джиллиан встретились утром. Адам уже сидел, жуя хлеб и сыр, и на его лице была черная туча, когда она вошла в зал. Увидев Адама, Джиллиан сразу остановилась. Оба на мгновение застыли. Потом Адам медленно поднялся.

– Идите сюда, леди Джиллиан, – сказал он. Джиллиан охватила паника. Голос принадлежал Адаму, но интонация – Саэру. Долгий опыт научил Джиллиан, что убегать бесполезно – спрятаться было негде. Побелев, как мел, она двинулась вперед. Однако ударов не последовало. Скамья была отодвинута все с той же вежливостью и затем придвинута на место.

«Она уже знает, что я разгадал ее попытку», – подумал Адам. На мгновение решительность изменила ему. Побелевшее лицо и испуганные глаза Джиллиан тронули его сердце. Но только на мгновение. Если она действительно намеревалась поймать его в ловушку, а разоблачение могло вызвать такой страх и бледность, то она попытается сделать это еще раз, если не дать ей ясно понять, что он не станет терпеть это.

– Пора нам понять друг друга, – сказал он. – Я захватил Тарринг и намерен удерживать его. Я человек короля Генриха, и ничто не заставит меня нарушить присягу.

Джиллиан уставилась на него, ничего не понимая. Самой заветной мечтой ее сердца было то, чтобы Адам оставался в Тарринге, и она не понимала, как его присяга связана со всем этим.

– Вы понимаете меня? – прогремел он.

– Я понимаю ваши слова, милорд, – запинаясь, произнесла Джиллиан, – но не понимаю, почему вы обращаетесь с этим ко мне. Я добровольно сдала вам замок, хотя, как вы знаете, не имела на это право, так как он уже не мой. А что до вашей присяги, то, какое отношение она имеет ко мне?

Адам раздраженно сжал губы, хотя в душе не переставал восхищаться Джиллиан. Умная ведьма – ничего не отрицает, не лжет, но и ни в чем не признается.

– Какое это имеет отношение к вам? Я полагаю, вы предпочли бы видеть меня человеком Людовика, а не Генриха. Разве не вы сказали, что де Серей… – Адам не нашел в себе силы сказать «ваш муж», – уехал, чтобы привести против нас войска? Однако Людовик направился в совершенно противоположном направлении, к землям моего брата Джеффри. Вот я и думаю, не служило ли ваше предупреждение лишь средством заставить нас застрять здесь, развязав руки Людовику?

Глаза Джиллиан от удивления распахнулись.

– Я вам в точности передала то, что Осберт сказал мне, – возразила она, но голос ее был слабый. До нее дошло, что сомнение, отразившееся на лице Адама вчера, могло и не быть связано с ее добродетельностью или отсутствием таковой.

– Что он сказал вам? – рявкнул Адам. – Вы имеете в виду, полагаю, что он сказал вам для передачи нам?