Рядом с Сухим - О Самойлович

В 1981 г. я был назначен заместителем Генерального конструктора, и мне приходилось все чаще принимать решения за КБ и завод в целом. Вначале министр И. Силаев относился к Е. Иванову весьма лояльно. В частности, он от имени МАПа выдвинул Евгения Алексеевича кандидатом в члены-корреспонденты АН СССР. Как известно, голосование при выборах в АН СССР проводится в три тура. На первых двух Е. Иванов уверенно набирал очки, имея мощную поддержку со стороны Института прикладной математики и Вычислительного центра АН СССР, ЦАГИ, НИИ АС и ряда академиков. Остался третий, заключительный, тур. И тут Иванов пошел на риск - он дал указание провести полет Су-27 на предельных режимах. Я отговаривал его как мог. Однако Евгений Алексеевич решил попытать судьбу: "Понимаешь, Олег, если я на третьем туре доложу, что мы вышли на предельные режимы, то это сразу же прибавит мне несколько десятков голосов". К сожалению, полет закончился катастрофой. Погиб летчик-испытатель В. Комаров. Понятно, что это было воспринято всеми академиками однозначно - Е. Иванов не достоин избрания в Академию наук. В кулуарах Академии покатились слушки, академики Г. Свищев и Е Бюшгенс отказались от выступления в поддержку Иванова. Закончилось это тем, чем и должно было закончиться - Е. Иванова не избрали. После этого отношение Силаева к нему резко изменилось. Все больше и больше подпадая под влияние М. Симонова, министр начал резко выступать против Иванова. Я даже думаю, что дело не в катастрофе самолета Т-10-12, хотя она и послужила официальной причиной снятия Иванова с поста Генерального конструктора. По-моему, это была целенаправленная политика выжимания с фирмы. Все эти неудачи, преследовавшие Евгения Алексеевича в 1981 г., сильно повлияли на его здоровье. Летом 1982 г. он серьезно заболел и лег на операцию в Кремлевскую больницу. В это время я фактически исполнял обязанности Генерального конструктора фирмы.

В этот период мне довелось сопровождать министра И. Силаева с инспекционной поездкой в Тбилиси по вопросам снижения трудоемкости производства самолета Су-25. НИАТ и ТАЗ подготовили перечень предложений по снижению трудоемкости, которые мы с Силаевым достаточно быстро приняли. Серьезные разногласия у нас возникли всего по двум вопросам. Один из них заключался в том, что ТАЗ потребовал сделать в хвостовой части самолета два дополнительных люка для облегчения монтажа машинных преобразователей электрического тока ПО-1500 и ПТ-3000. Директор завода Важа Тордия выступил очень резко. Он легко заводился "с пол-оборота" и говорил с чисто грузинским темпераментом. В качестве контраргумента я привел цифры увеличения веса планера, но Тордия обвинил меня в том, что я не хочу помогать ТАЗ в деле снижения трудоемкости производства. Тут уж не выдержал и Силаев, он сделал Тордии замечание, что тот не имеет права так разговаривать с Генеральным конструктором (я здесь не оговариваюсь, он произнес именно эти слова), однако тут же приказал мне подписать техническую документацию на введение этих самых дополнительных люков. Я с легкостью поставил подпись, потому что знал, что тбилисцы сами потом откажутся от своих предложений (мы ведь тоже умели считать трудоемкость), ведь то, на чем они настаивали, вело к изготовлению дополнительной оснастки, дополнительным операциям по герметизации и подгонке люков и т. п. В результате так оно и случилось - предложение внедрено не было. Вторая загвоздка заключалась в замене ручек на капотах мотогондолы (которые в КБ назвали "дверными ручками Самойловича" - они сохранились только на головной части фюзеляжа и фонаре кабины летчика) на дюралевые уголки размером 40х40 мм. Это предложение ТАЗ обосновывалось снижением металлоемкости (примерно 600 г на самолет). Я категорично протестовал, но Силаев его принял. В результате, если раньше капот мог закрыть один человек, то теперь понадобилось двое, поскольку усилие на закрытие, создаваемое пальцами, оказалось на порядок меньше усилия, создаваемого руками. Таким образом, при эксплуатации потребовался второй человек, который дожимал капот собственной спиной. Так "выигрыш" в металлоемкости получил ТАЗ, а расплатились за него техники авиачастей.

В сентябре 1982 года (в это время Иванов был в больнице) Д. Ф. Устинов провел расширенное заседание коллегии Министерства обороны, на котором рассматривалось состояние работ по самолетам МиГ-29, Су-25, Су-27 и их модификациям. В связи с болезнью Е. Иванова Силаев решил, что докладывать от имени ОКБ Сухого будет заместитель министра М. П. Симонов. Однако с этим не согласился заместитель министра обороны по вооружению В. Шабанов, и докладчиком был утвержден я. Возможно, это произошло потому, что В. Шабанов меня хорошо знал, я неоднократно с ним встречался по вопросам тематики нашего КБ. Перед коллегией Министерства обороны Силаев совместно с Симоновым провели репетицию. Первым докладывался Р. А. Беляков. Его доклад прошел практически без замечаний. Со мной все было по-другому. Плакаты мои забраковали, а взамен повесили подготовленные Симоновым. Я заявил, что по ним докладывать не буду. Министр разозлился, приказал Симонову разобраться со мной и ушел. Обстановка накалилась. Минут сорок Симонов учил меня, как говорить, а потом приказал ехать на завод и всю ночь готовить плакаты "какие надо". Я ответил, что ночью буду спать, и попросил его не приезжать на завод до девяти утра. Коллегия Министерства обороны продолжалась весь день. До обеденного перерыва шло обсуждение хода работ по самолету МиГ-29, после обеда - по Су-27, Су-25 и их модификациям. Мне везло, что я всегда выступал вторым и мог учесть настрой участников. В перерыве ко мне подходили некоторые министры и пытались узнать, о чем я буду говорить. Особенно активен был министр радиопромышленности П. С. Плешаков. Я его успокоил, пообещав, что не скажу в их адрес ни одного худого слова. Проявлял беспокойство и заместитель министра обороны по вооружению генерал армии В. Я. Шабанов. Дело было в том, что мы предложили для самолета Су-25 новую пушечную установку с активно-реактивными снарядами калибра 45 мм, способными пробить броню танка США М1А1. У нас к тому времени сложились прекрасные отношения с "пушкарями" и разработчиками боеприпасов. Как раз к началу этой Коллегии были созданы и пушка, и боеприпасы, проведены их полигонные испытания, которые показали очень высокие значения бронепробиваемости. Разработку эту мы проводили в инициативном порядке, зная, что существующая наша пушка ГШ-2-30 значительно уступает американской GAU-8 (установленной на штурмовике А- 10) с большой начальной скоростью полета снаряда с сердечником из обедненного урана. Против этого активно выступал В. Я. Шабанов. Мы встречались с ним по этому поводу три раза. Он говорил, что затратил очень много сил на унификацию пушечного вооружения и добился того, что для ВВС, ВМФ и Сухопутных войск устанавливается стандартный калибр снаряда 30 мм на основе пушек серии ГШ (Грязев-Шипунов).