Ведущая на свет - Вера Волховец

Слишком близко.

— Ох, Рози, — одними губами только шепчет Джон, а сам осторожно касается моей скулы, отодвигая прядь волос за ухо, — какая же ты…

— Начнете целоваться — меня точно стошнит, — мрачно кашляет на диване Дэймон. Оклемался!

Джо, не мудрствуя лукаво, выпроводил меня на обед раньше на час. Все, лишь бы не разбираться с Дэймоном при мне, а со мной — при Дэймоне. Не то чтобы мне хотелось знать, какие кары полагаются на его повинную голову, но это все равно было немножко обидно.

Я ведь затребовала у Джо свой вожделенный наряд сразу же, как только он проставил мне аннулированные допуски. И вообще, не один наряд, а два! Чтобы уж точно дал один.

Надо было просить три — глядишь, в этом случае, один бы точно выбила. Ну, или заработала бы себе больничный за «самоубийственное желание нарваться на неприятности». С Джо бы сталось. С него ведь где сядешь — там и слезешь.

Наряд мне этот лучший друг, конечно же, зажал. Отправил на обед, явно надеясь, что на сегодня он от меня отделался. Ага, сейчас, это он размечтался.

Джо не просто меня спровадил — он прихватил пробегающего мимо его кабинета дежурного экзорциста, и в приказном порядке распорядился проследить за тем, чтобы я нормально поела. А то, мол, я скоро просвечивать начну, а это противоречит «корпоративной этике».

И вот… Я сижу за столиком, и в меня впихивают отбивную. Почти силком. А мне совестно сидеть в столовой серафимов. Даже в самом её углу. Даже спрятавшись за широкой спиной Дэнни Митчелла, того самого дежурного экзорциста.

Да еще и есть за его счет. Блин!

— Агата, ешь, мистер Миллер с меня шкуру спустит, если ты не пообедаешь, — шипит на меня Дэнни, кажется, уже готовый взять мою вилку в свои руки.

Мистер Миллер совершенно офигел и слишком много на себя берет!

Меня тут быть не должно. Я не серафим, я не заслужила. И вообще — видели бы вы, как зыркнула на меня девица на раздаче. Она-то видела, что крылья у меня отнюдь не белоснежные.

Хотя отбивная — вкусная, ничего не скажешь… Эх! Плохо, когда у тебя есть совесть. Она очень отравляет жизнь.

Дэнни на самом деле — занятный тип. При жизни коллекционировал бабочек, работал бухгалтером и в перерывах между тем, как в который раз укоризненно поворчать на отсутствие у меня аппетита, рассказывает байки о том, какие махинации проворачивал, чтобы заработать на очередной редкий экспонат в свою коллекцию. Я даже не знала, что бабочки могут столько стоить!

Дэннис — открыт просто до чудовищности. Я вот не представляю, что расскажу о своих «подвигах» с такой обезоруживающей легкостью. Хотя, возможно, дело в белых крыльях. В обнуленном кредите. В принятии собственной сущности и смирении с ней.

Я вот не могу ничем из этого списка похвастаться. Не горжусь. И даже раскаиваться получается с трудом. Хотя, казалось бы, дочь священника, должна бы. Уж кому как не мне понимать, что такое принятие, смирение, раскаянье, хотя…

Дурь все это. Мой характер никогда не устраивал отца. И монашки из меня бы не вышло, хотя он и мечтал, чтобы я пошла по его стопам. Нет, Агата Виндроуз — не монашка, Агата Виндроуз — неблагодарная дочь, которая подала документы в лондонский Университет Искусств наперекор тому, что отец грозил от меня отречься за такие греховные наклонности.

Грозиться он вообще был мастер. Сколько раз обещал оставить меня без ужина, а потом — все равно звал за стол?

Наверное, я слишком рано это прочувствовала, никогда не ощущала особой угрозы с его стороны и не особенно старалась быть кроткой послушной дочерью. За меня отрабатывала Ханни.

Жаль, наверное. Хотя — нет, не очень. О том, что было, я совсем не жалею. Но папы мне сейчас очень не хватает. У нас были сложности, острые углы, но все равно — я знаю, он мной гордился.

До того, как я сделала все, чтобы поставить крест на его карьере…

Но и после — он все равно не отрекся от меня, как грозился.

Отбивную в меня все-таки впихивают. Слово за слово, байка за байкой — Дэнни оказывается весьма настырным типом. Он даже пытается меня проводить, но я сбегаю от него, придумав самую дурацкую причину.

Если честно — не очень хочу, чтобы хоть кто-то был в курсе, что я вообще пошла в архив.

Когда если не сейчас?

А я — пошла, потому что хотелось бы уже получить информацию про загадочное «в.п.п.», которое теперь прописывается в моей кредитной сводке всякий раз, когда Генри там в Лондоне подумывает о том, как ему начудить.

Нужно сказать, подумывает он часто. До дела не дошел, строчки о его помыслах исчезают где-то за четверть часа до времени своего свершения, но я поглядываю в лист своей сводки часто и с интересом.

Все-таки жутко интересно, что это чудовище придумает сейчас. Он ведь не повторяется. Ну, пока что не повторяется. Но я верю в силу его воображения.

В архиве — темновато, будто работники архива экономят на использовании святого огня.

За конторкой штатного работника меня встречает скучающий тощий парень. На бейджике у него значится имя Джордж, и от него за версту тянет мыслями в духе «когда же эта идиотская смена закончится».

Я ему сочувствую. В архиве — смертная тоска. Самое последнее место, куда соглашаются идти те, кому не полагается другой, более престижной, более динамичной работы.

Да, да, если бы не Джо — я была бы приговорена к работе архива…

Перед тем как заговорить, если честно, я зависаю. Потому что озвучивать саму суть странного события «каким образом я могу видеть грехи демона, который освободился по моей вине» — это мне кажется довольно компрометирующей информацией.

— А можно ли получить информацию о случаях освободившихся демонов класса опасности выше одной звезды, — осторожно интересуюсь я, и на меня зыркают уже с интересом. Кажется, такие запросы не самые частые в архиве.

— Сейчас, погодите, — с важным видом бросает мне Джордж и закапывается — сначала в ящички с картотекой, а потом — и вовсе исчезает среди высоких стеллажей с папками. Где-то даже дверь хлопает.

Спустя пятнадцать минут Джордж возвращается, с тремя толстыми папками, на форзацах которых я замечаю код «420-М-180».

Что, так много было освобожденных?

Я тяну было руки к папкам, но вместо