Фронтовые повести - Адий Шарипов

На середину круга вышел Павлик Смирнов и сказал, что удравший из Лузганков Хомутов с пятью полицаями арестовал на хуторе неподалеку от Епищева какую-то женщину с ребенком и увез ее в город. Теперь о ней ни слуху ни духу. Наверное, это и есть та самая женщина. Сначала ее сфотографировали, а потом застрелили…

Коротченко приказал всем срочно подготовиться к переходу — надо было переменить место стоянки. Если фашисты засекли месторасположение лагеря, значит, прилетят бомбить, а потом вышлют карательный отряд. Соберут отовсюду фашистов и полицаев, чтобы отомстить за ту сотню, которая перебита в бою в Лузганках.

Наспех позавтракав, бригада снялась с места. В догорающие костры подкинули свежих дров, чтобы они гуще дымили и больше привлекали внимание фашистских летчиков.

Переход был утомительным. Остановились километрах в пятнадцати от прежней стоянки. К вечеру послышался гул нескольких самолетов и началась бомбежка старой базы. Бомбардировщики кружили над дымом костров и сбрасывали смертоносный груз. Валились деревья, разлетались в стороны дымящие головешки. Самолеты заходили снова и снова, стараясь смешать с землей партизанское становище. А вечером, наверное, подполковник Ранкенау послал очередную сводку о полном уничтожении лесных бандитов в таком-то месте вверенного ему района.

…Через два дня, направляясь ранним утром на службу, попыхивая сигаретой после крепкого кофе, подполковник Ранкенау обратил внимание на светлый листок, приклеенный к телеграфному столбу. Не увидев сверху обычных крыльев со свастикой, подполковник приблизился к столбу и узнал партизанскую листовку. С остервенением сорвав ее, он заторопился в комендатуру. Всюду: на столбах, на заборах, на стенках домов — белели те же самые листовки. Ранкенау померещилось, что сейчас он не в городе, в котором он полноправный властелин и хозяин, а в партизанском лесу, и что на улице стоят не телеграфные столбы, а сосны, из-за которых торчат дула партизанских автоматов. Ворвавшись в комендатуру, запыхавшийся гестаповец немедленно вызвал переводчика.

В листовке говорилось о том, что история с перебежкой партизанской семьи — сплошное вранье! Жена Романа Анодина находится в партизанском отряде, так же как и дочь командира партизанской роты Акадилова.

Подполковник негодовал. Майор Дитер фон Гаген был удивлен не меньше начальника гестапо. Поначалу, когда майор пробежал глазами измятый листок, он высказался, что это обычный партизанский трюк: навести тень на ясный день. Просто-напросто они соврали, и точка.

— Эти бандиты не врут! — воскликнул Ранкенау. — И, к сожалению, мы не раз убеждались в этом, господин майор.

— Господин подполковник, мы с вами квиты в таком случае, — невозмутимо продолжал Дитер фон Гаген, легонько касаясь ладонью напомаженных белокурых волос. — Если я когда-то доверился бургомистру, то вы доверились Хомутову. Но если бургомистр был принципиальный враг, действовал по убеждению, то Хомутов просто-напросто дерьмо. Испугался партизан и не смог выполнить вашего задания как следует. Похитил первую попавшуюся деревенскую бабу и привез ее нам. Но для этого можно было бы не ставить под партизанские пули целую роту полицаев!.. А вы, господин подполковник, еще удивлялись мужеству этой бабы, которая не могла ничего сказать ни про Романа, ни про то, как к ней попала чужая девочка. Значит, девочка действительно была ее дочерью — и только. Так что поздравить вас с очередным крестом я, видимо, смогу не скоро.

Майор был спокоен, но в его спокойствии крылось торжество, и это особенно бесило гестаповца. Если бы не большие связи Дитера фон Гагена, Ранкенау давно бы донес на самолюбивого майора куда следует, тому бы пришлось нарушить белокурый пробор и покормить вшей в окопах.

Глядя в стол и припечатывая каждое слово кулаком по столу, Ранкенау сухо проговорил:

— Хомутов получит по заслугам. Начальству пока не известно о нашей ошибке. Прежде всего надо немедленно содрать все листовки. Для этого выделить отделение солдат. Сами партизаны не могли расклеивать листовки, им непременно кто-то помогал из городского населения. Следовательно, необходимо найти коммунистов. Хотя бы одного-двух, а потом вытащим и всю цепочку. Хомутова немедленно арестовать, допросить, наказать. Следствие будем вести вдвоем, чтобы не было лишних глаз и языков. Совершенно секретно! Всех солдат, которые патрулировали этой ночью по городу, отправить на фронт.

Дня через три в округе стало известно, что начальник полицейского участка Хомутов расстрелян по указу немецкого командования за помощь красным бандитам.

— Собаке собачья смерть! — сказали партизаны.

Фашистские карательные отряды сожгли все деревни и хутора вблизи партизанской базы. Ветер развевал серый пепел, одичало выл в печных обгорелых трубах. Люди бежали в лес, вырыли там землянки, забились в них, как кроты. Ничего, кроме ненужных труб, не осталось от жилищ, построенных дедами и прадедами, от жилищ, которые миновали все войны столетия и не миновали жестокости фашистов.

Люди голодали, не было хлеба, ни тем более мяса.

Начали голодать и партизаны. Положение с каждым днем становилось все хуже и хуже. Третью неделю партизаны не видели хлеба, доедали пареную рожь. Коротченко отдал приказ забивать партизанских коней и выдавать мясо строго по норме: не больше двухсот граммов на человека. А потом и того меньше.

А тут еще фашисты засекли месторасположение, и над партизанским становищем закружили два самолета и начали бомбить. Грохот взрывов тысячекратным эхом отдавался в лесу. Послышались стоны раненых, крики разбегающихся в укрытие партизан. А самолеты заходили снова и снова и сбрасывали наводящие ужас своим жутким воем черные бомбы. Отбомбившись, самолеты спокойно ушли на запад.

В лесу наступила мертвая тишина. Оглохшие от взрывов партизаны стали собираться возле штаба. Лагерь трудно было узнать. Поляна изрыта взрывами, то там, то здесь чернели сваленные деревья, протягивали свои безмолвные, судорожно сведенные корни. Как будто страшная черная оспа прошла по лицу земли, над которой беспомощно склонились белые, обнаженные, израненные ветви сосен.

Партизаны начали рыть могилы для убитых при бомбежке. Раненых перенесли в лесок возле хутора Мамаевка, неподалеку от лагеря. Аркадий Винницкий связался в Большой землей, — обещали к ночи выслать самолет и забрать тяжелораненых.

В двадцать два ноль-ноль самолет опустился в условленном месте. Погрузили раненых. Самолет едва-едва успел подняться, как начался артиллерийский обстрел поляны. Снаряды один за другим, словно стая хищников, с остервенением вгрызались в землю и в пять минут измолотили ровную, как стол, поляну.

Хотели было на этот раз отправить Майю на Большую землю, но Жилбек в тот вечер ушел в разведку, без него не решились распорядиться судьбой партизанской дочери, да к тому же помешала суматоха спешки.

После бомбежки, особенно после обстрела, партизаны приуныли. Чувствовалось, что фашисты начали планомерную операцию по уничтожению бригады.

В штабе бригады было решено выставить заслоны вокруг лагеря. Первым ушел батальон Зарецкого в район деревни Славяновка. Второй пошла рота Акадилова к деревне Каменец. Начали рыть окопы, готовиться к обороне.

Однажды небольшой отряд гитлеровцев наткнулся на роту Жилбека и после короткой перестрелки отступил. Фашисты не успели подобрать своих раненых, и один из них, взятый в плен, признался, что на уничтожение Клетнянской бригады направлены значительные силы.

На другой день, получив подкрепление, отряд фашистов снова ударил по роте Жилбека. Партизанам пришлось отступить. Со стороны Славяновки разведчики принесли тоже неутешительную весть — на батальон Зарецкого движется несметное количество гитлеровцев.

Штаб решил перебросить роту Акадилова в квадрат четыреста, на помощь Зарецкому, и дать фашистам отпор общими силами.

Перед рассветом вся бригада вышла на помощь Зарецкому, в район Славяновки. Лил дождь, по-осеннему холодный, бесконечный, сумрачный, как будто само небо, сломленное невзгодами войны, продырявилось. Одежда промокла, шапки, кепки, пилотки прилипали к головам. Майя плакала, ее разбудили сегодня рано и несли поочередно на руках.

Батальон Зарецкого укрепился возле Славяновки у подножия широкого холма. Установили хорошо защищенные пулеметные гнезда. Разведчики следили за каждым шагом фашистов. Уже вся бригада знала, что к Славяновке идут две отборные роты СС. Такие бьются свирепо, вооружены до зубов.

Шли эсэсовцы осторожно, высылали вперед дозорных, но с партизанской тактикой мало были знакомы.

Партизаны пропустили по дороге дозорных и открыли огонь, когда подошли основные силы. Эсэсовцы начали отстреливаться.