Убийство с продолжением - Виктор Васильевич Юнак

лицо покрылось густой краской. Она встала, подошла к Достоевскому вплотную так, что он даже стал чувствовать ее дыхание.

– Потому что я с восьмого класса влюблена в вас, Илья Иванович. И хочу, чтобы вы стали моим первым мужчиной.

И вдруг она, словно тигрица, бросилась на него, крепко обняла, прижав обе его руки к его же телу, и прильнула своими губами к его губам, при этом тяжело дыша. Он остолбенел от неожиданности; единственное, что успел сделать, так это плотно сомкнуть губы. Это помогло, но ненадолго. Она вдруг отпустила свои руки, правой рукой стала расстегивать блузку, а левую опустила туда, где была молния на его джинсах, которую в следующее же мгновение она ловко расстегнула. Наконец он опомнился. Зрачки его глаз расширились, сами глаза округлились, из груди вырывались какие-то неведомые ему дотоле хрипы. Он резко оттолкнул ее. Она упала на диван, блузка сползла на пол. Он все еще стоял, смотрел на нее и не мог вымолвить ни слова. Сердце его готово было вырваться наружу. А он сам готов был выпихнуть из квартиры эту навязчивую, потерявшую последние капли разума и стыда девицу. Сообразив, что у него расстегнута молния на джинсах, он решительным движением застегнул ее. Ихменева же, заметив это, откинулась на спину и захохотала, прикрыв глаза. Он подошел к ней, дотронулся до плеча, она открыла глаза, и тут смех ее стал еще более громкий и истерический, перемежающийся с нервными всхлипами. Из глаз брызнули слезы. У нее начиналась истерика. Достоевский растерялся. Не знал, как себя вести в таких случаях.

Он стоял долго, потом присел рядом с ней, попытался поднять ее, прижать к себе, но она резко оттолкнула его, не переставая рыдать. Тогда он пошел на кухню, налил в стакан воды из-под крана, вернулся в комнату и вылил воду на Ихменеву. Она от неожиданности икнула, вздрогнула, села. Смотрела на него ничего не понимающими глазами. Он поставил пустой стакан на компьютерный стол, сел рядом с ней на диван, прижал ее к себе. Теперь она уже не сопротивлялась, а, наоборот, прижалась к нему, уткнулась в плечо и уже не истерически, а чисто по-женски заплакала. Он сначала боялся к ней прикасаться, затем, поняв, что истерика закончилась, стал гладить ее по обнаженной спине.

– Успокойся, Света. Нельзя так. Ты же понимаешь, что между нами ничего быть не может…

– Вы меня ненавидите? – спросила она, не поднимая головы.

– Глупая, как я могу ненавидеть человека, который мне нравится.

Она тут же живо подняла голову и посмотрела на него своими серыми заплаканными глазами, которые, одновременно с льющимися слезами, попытались улыбнуться.

– Значит, я вам нравлюсь?

– Ну, – он покачал головой. – Ты красивая девушка, хозяйственная, умная…

– А вам нравятся только умные?

– В большей степени да. Просто я не знаю, о чем можно говорить с глупыми.

– А если я вам нравлюсь, можно я вас поцелую?

– Опять ты за свое, Ихменева? Ты с ума сошла, что ли?

– Наверное. Я где-то читала, что от безответной любви можно и в самом деле сойти с ума.

– Всему свое время, Света.

– А еще я читала, нет, это даже видела по телику, что одна девушка от безответной любви даже из окна выбросилась. У вас какой этаж, я забыла?

Она дернулась, но Достоевский уже был готов к такому повороту и сумел удержать ее.

– Точно, сумасшедшая!

– Нет, я сделаю по-другому, – хихикнула она. – Если вы меня сейчас не поцелуете, я напишу заявление в полицию, что вы меня заманили к себе домой и хотели изнасиловать, но мне удалось убежать. Вы же знаете, что бывает с педофилами.

Глаза у нее высохли от слез, и она смотрела в упор на учителя, ожидая его реакции на свои слова. А он снова растерялся. Тогда она опять прижалась к нему, закрыла глаза и приблизила свои губы к его губам. На этот раз он не стал сопротивляться. Они целовались долго и сладостно, а она незаметно опустилась на спину, обхватив его спину своими цепкими руками.

27

Альпы манят к себе своим спокойным величием. Остроконечные шапки вершин, всегда покрытые снегом. Под ярким солнцем переливающиеся всеми цветами радуги миллионы крохотных бриллиантов чистого, до рези в глазах, снега в альпийских межгорьях зимой привлекают сюда тысячи туристов, желающих спуститься с альпийских высот в низины на горных лыжах. На этом строят свой бизнес десятки маленьких городков и деревень – ведь туристы приезжают сюда далеко не бедные и считать деньги особенно не любят.

А иные горнолыжные курорты так и вовсе выросли благодаря щедрым вливаниям миллионеров, а то и миллиардеров из разных стран.

Вот, к примеру, Куршевель, раскинувшийся во французских Альпах в местности под названием «Три долины» на высоте полутора километров. Когда-то на месте нынешнего, весьма популярного горнолыжного курорта находились лишь пастбища и несколько маленьких и очень бедных деревушек в районе Нижних Куршевелей. История же собственно городка коротка (всего-то семьдесят с небольшим лет) и не богата на какие-то знаменательные события, но он прямо притягивает к себе словно магнитом в последние десятилетия, в первую очередь русских нуворишей, вкладывающих в его инфраструктуру немалые деньги. И вполне справедливо местные жители называют первые две недели января в Куршевеле «Русскими сезонами». Русские приезжают сюда, чтобы встретить здесь Новый год, православное Рождество и отметить совсем непонятный ни французам, ни кому бы то ни было в мире (кроме бывших советских граждан) старый Новый год.

Не стал ломать традицию и Сергей Филиппович Карамазов, прилетевший сюда на своем частном самолете вместе с женой и сестрой, той самой Бельской, сын которой и работал в его корпорации. Здесь же он назначил встречу с отчетом о проделанной работе частному детективу Жан-Мишелю де Труа, которого, разумеется, сопровождал, больше в качестве переводчика, Николя Жакло.

Жакло и де Труа сидели в расположенном на одном из склонов ресторане «Le Bateau Ivre», пили кофе с пирожным и сквозь огромные окна наблюдали, как то и дело подъемники поднимали вверх то поодиночке, то парами раскрасневшихся на солнце, с черными очками на глазах и с лыжами на ногах сотни любителей экстремального спуска. А потом взоры их переключались как раз на тех, кто уже добрался на подъемнике до той или иной конечной своей точки и с лихими вскриками несся вниз, отставив назад палки.

В гостинице под названием «Pomme de Pin», в помещении которой и находился ресторан, как раз и остановился Карамазов со своими дамами.

– Что-то твой Карамазов не слишком