Сын Человеческий - Александр Мень

Что будет, спросили саддукеи, с женщиной, если она пережила семь мужей, умиравших один за другим? Чьей женой она должна считаться в грядущем веке?

Уверенные, что поставили мужицкого Равви в тупик, они уже приготовились было смеяться, но Иисус сказал: “Не потому ли вы заблуждаетесь, что не знаете ни Писаний, ни силы Божией? Ведь, когда из мертвых воскреснут, не женятся и замуж не выходят, но пребывают, как ангелы, на небе. О мертвых же, что они воскреснут, разве не читали вы в книге Моисея, в повествовании о купине, как сказал ему Бог: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Он не есть Бог мертвых, но — живых. Вы весьма заблуждаетесь”[12].

Бывшие тут фарисеи не могли не порадоваться, что их старых соперников заставили замолчать. Иисус показался им теперь Учителем, вполне достойным уважения. Фарисеи собрались вокруг Него и вступили с Ним в беседу. Когда же Иисус сказал им, что основа Закона — любовь к Богу и к ближнему, некоторые из них почти готовы были признать в Нем единомышленника[13].

Однако те, кто не спешил менять своего мнения о галилейском Пророке, захотели подвергнуть Его еще одному испытанию[14]. Они привели к Иисусу женщину, уличенную в измене мужу, и спросили: следует ли побить ее камнями, как повелевал древний Закон?

В то время обычай этот едва ли соблюдался; его могли защищать лишь саддукеи, сторонники суровых уголовных наказаний[15]. Но фарисеи хотели воспользоваться инцидентом. Они надеялись, что Иисус, проповедник милосердия, теперь недвусмысленно выступит против Закона.

Учитель долго не отвечал им и, опустив в задумчивости голову, чертил что-то на песке. Но поскольку они продолжали настаивать, сказал: “Кто из вас без греха — первый брось в нее камень”, а потом снова стал писать на земле какие-то знаки. Воцарилось молчание. Когда же немного погодя Иисус вторично поднял глаза, то увидел, что женщина стоит перед ним одна. Обличаемые совестью обвинители незаметно скрылись.

— Женщина, — спросил Иисус, — где они? Никто тебя не осудил?

— Никто, Господин.

— И Я тебя не осуждаю. Иди, отныне больше не греши.

Никто из фарисеев не смел после этого испытывать Иисуса, Казалось, они были даже согласны примириться с Ним. Неприемлемым для них осталось лишь одно: как может Человек из народа считать Себя Мессией или хотя бы допускать, чтобы так называла Его толпа? Зная об этих недоумениях, Иисус подозвал к Себе фарисеев и спросил:

— Что вы думаете о Мессии? Чей Он Сын?

— Давидов, — отвечали они.

— Как же Давид в Духе называет Его Владыкой, говоря:

Сказал Господь Владыке моему:

воссядь по правую руку Мою,

доколе Я не положу врагов твоих

под ноги Твои?

Итак, если Давид называет Его Владыкой, как же Он — сын его?[16].

Тем самым вопрос о человеческом происхождении Мессии отодвигался на второй план. Мессианская тайна заключена не столько в принадлежности к царскому дому, сколько в том, что Избавитель пребывает одесную Отца и является сыном Божиим, Господом мира.

Фарисеи ничего не смогли возразить. Слова псалма действительно были загадочны. Но сказанное Иисусом им было принять еще труднее.

Глава четырнадцатая. СУД МЕССИИ

5 апреля 30 г.

День спустя Иисус появился на внутренней площади Храма, именовавшейся “Двором женщин”, и сел под навесом у кружек для пожертвований. В пасхальные дни люди обычно совершали ежегодный церковный взнос. Многие, проходя, сыпали деньги горстями, но внимание Иисуса привлекла убого одетая женщина, которая опустила в кружку две мелкие монеты. Подозвав учеников, Он сказал: “Истинно говорю вам: эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу. Ибо все от избытка своего положили, она же от скудости своей все, что имела, положила. Все, что у нее было на жизнь”[1]. Жертва бедной женщины — единственное, что порадовало и тронуло сердце Христа в Иерусалиме.

Находясь в самом центре церковной жизни, Он видел ее болезни, замаскированные показным благолепием. Мимо Него, снисходительно отвечая на поклоны, шествовали надменные законники. Их “тефиллин”, повязки на лбу с текстами Торы, и другие атрибуты набожности каждому бросались в глаза, но как мало соответствовали они духовному состоянию этих людей! Иисус видел и ученых, которые часами обсуждали ничтожные оттенки устава; видел и фарисеев, спотыкавшихся на пути о камни, чтобы продемонстрировать свою полную отрешенность от мира. Иисус знал, как легко проникают в эту среду честолюбцы, которые потом упиваются властью над душами. О подобных пастырях еще пророк Иезекииль говорил, что они “пасут самих себя”. Казалось, даже свет библейского Откровения тускнел в этой затхлой атмосфере самодовольства и ханжества.

Почему еще в Галилее большинство книжников противилось Иисусу? Ведь тогда Он скрывал Свое мессианство. А благовестие об Отце, взыскующем заблудших детей, должно было пробудить всех, кто остался верен учению пророков. Следовательно, книжники утратили главный смысл пророческой проповеди. Признавая на словах, что основа Торы — любовь к Богу и к человеку, они продолжали подменять дух закона Божия системой формальных обязанностей и культовых правил.

Пророк Михей учил:

Тебе сказано, человек, что есть добро

и что Господь требует от тебя:

Только поступать справедливо,

и любить милосердие,

и в смирении ходить перед Богом твоим[2].

Между тем фарисеи, особенно ученики Шаммая, с головой погрузились в дебри ритуализма и казуистических толкований. Знатоки канонов, они обратили их в орудие господства над “невеждами”. На этой почве возникало множество злоупотреблений, доходивших почти до цинизма.

Христос хотел предостеречь Церковь от этого соблазна, от “закваски фарисейской”, и показать на примере пастырей Израиля, какая опасность может ей угрожать. Обращаясь к ученикам, Он заговорил:

На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи.

Итак, что они скажут вам, — исполняйте и храните,

по делам же их не поступайте.

Ибо, говоря, они — не делают.

Связывают ноши тяжелые и неудобоносимые

и возлагают на плечи людей;

сами же пальцем своим не хотят двинуть их.

Все же дела свои совершают с тем,

чтобы видели их люди.

Расширяют “тефиллин” свои и увеличивают кисти;

любят же первое место на званых обедах,

и первые сидения в синагогах,

и приветствия на площадях,

и чтобы звали их люди: “равви”...

Поедающие дома вдов и для вида молящиеся,

эти примут большее осуждение...

Вас же пусть не называют “равви”,

ибо один у вас Учитель, вы же все — братья.

И отцом своим не называйте никого,

ибо один у вас Отец — Небесный.

И пусть не называют вас наставниками,

потому что Наставник у вас один — Мессия.

Больший из вас да будет вам слугою.

Ибо, кто вознесет себя, тот смирен будет,

а кто смирит себя, тот вознесен будет[3].

Отказавшись от авторитарной власти над людьми, Иисус и Своим апостолам завещал лишь одну власть — власть любви и служения.

Но это не значило, что Он был готов на компромисс с двуличием и неправдой. Когда Христос въехал в Иерусалим под крики “Осанна”, Он явил Себя кротким Царем примирения; отвечая на вопросы богословов — действовал как мудрый Наставник; теперь пробил час, когда Он должен был выступить как Пророк-обличитель.

В Своей речи Он не стал касаться зелотов и саддукеев, дни которых и без того были уже сочтены. Первые сами готовили себе гибель, раздувая пламя войны, вторые представляли собой горстку богатых клерикалов, с каждым годом терявших поддержку народа. Подлинными представителями ветхозаветной Церкви были книжники, раввины, толкователи, принадлежавшие к фарисеям. Иисус не отрицал и не умалял их заслуг; Он прямо говорил, что апостолы сеяли на почве, вспаханной прежде наставниками веры: “Другие потрудились, и вы вошли в труд их”[4]. Но именно это призвание книжников возлагало на них величайшую ответственность и делало их грех тяжким вдвойне.

Обличение Христово было подлинным судом Мессии над теми, кто хотел “откупиться” от Бога с помощью обрядов и даров, кто считал себя кастой, которая одна владеет ключами спасения.

Над городом и столетиями, над религиями и церквами прозвучало слово Сына Божия, разящее как меч:

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,

что затворяете Царство Небесное перед людьми!

Вы и сами не входите,

и входящим не даете войти...

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,

что обходите море и сушу,

чтобы сделать хотя бы одного прозелитом;

и, когда это случается,

делаете его сыном геенны,

вдвое худшим, чем вы...