Ожог - Василий Аксенов

Этот дивный невесомый донжуанизм, феномен «таинственного в ночи», такое состояние было мне давно знакомо. Оно возникало порой, и не так уж редко, на какой-то неясной алкогольной ступеньке, и, хотя я уже давно знал, что за ним последует, какие муки будут расплатой за блаженство, я все-таки всегда к нему стремился. «Таинственность в ночи» – собственно говоря, это и была всегдашняя цель всех моих путешествий. Самое смешное, что девушки всегда встречались мне в такие часы и всегда сразу понимали, кто я такой, какой я «таинственный в ночи», и всегда оставались со мной без лишних разговоров.

Алик Неяркий между тем продолжал свой монолог:

– Думаете, меня не тянет ледяная арена? Тянет! Тарасов чуть ли не каждый вечер звонит – приходи, Алик, на тренировки! Но я на этих хоккейных полковников кладу с прибором, потому что я свободный ландскнехт с бычьей кровью и знаю, что нельзя ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!

Гулкий его голос, тревожа толпу, пролетал над набережной чуть ли не до Ялтинского маяка.

– Хорошо бы все-таки ботинки купить, – почесал затылок Патрик Тандерджет. – Многие горожане как-то странно на нас посматривают. Я чувствую агрессию в их взглядах.

– Меня это мало интересует, – сказал я. – Я таинственный в ночи. Хочу сразу поставить все точки над «и». Прошу не мерить меня общими мерками. Я фигура особой породы – я таинственный в ночи!

Патрик внимательно поглядел на меня и присвистнул:

– Начинается!

Мой иноземный друг уже сталкивался с «таинственным в ночи» и знал, как все это происходит.

Несколько лет назад в Сассекский университет приехал по культурному обмену молодой профессор из недоучек. Там он вдруг превратился в «таинственного в ночи». Собрались студенты на лекцию, а профессора нет. Только в конце недели «таинственный» был обнаружен в одних трусах на пустынном ноябрьском пляже в Брайтоне.

Алик несколько раз моргнул после моего заявления, пытаясь разобраться, а потом разобрался.

– Жарево нужно, Генок? Это не проблема! Гоу, мальчики, гоу!

Какое безобразие! Какая пошлость! Куда же милиция смотрит? За что им деньги плотят? Взрослые мужчины босиком! Не поймешь теперь, где наш, где иностранец, дожили! Я бы лично таких прямо под пулемет! Чем языки чесать, взяли бы да обратили! Видите, товарищи, они во двор зашли, с грязными махинациями! Давайте, товарищи, Александра вперед выпустим как чемпиона по поднятию тяжестей! Иди, Александр, а мы за тобой!

опустела без тебя земля как мне несколько часовпрожитьсмотрите ах новенькая десятка над городом летитвыпорхнула новенькая розовенькая со двора и париткуда ж ты улетаешьнежность

Что с тобой, Александр? Сашок ты наш белокрылый! Живот схватило? Они меня в живот стукнули… Я хотел стальной рукой за шиворот, а они даже разговаривать не стали и как больно меня стукнули, что-то там порвали. Ничего, если след остался, на суде будет фигурировать. А чего они там делают, Александр? Облегчаются. А поточнее нельзя? Сса-ли они, товарищ гвардии генерал-майор в отставке. Значит, мочились и антисоветские анекдоты рассказывали? Плохо мне, товарищ гвардии генерал-майор в отставке. Эх, Александр, Александр, нет, не пошел бы я с тобой в разведку. Сейчас, товарищи, я сам лично приведу тунеядцев в чувство!

Утро утро начинается с рассветаздравствуй здравствуй непонятная странадевчата смотрите еще десяточка летитЛови! Лови!ох улетела в нейтральные водыу студентов есть своя планета конфета газетаэто это это целина

Что с вами, товарищ гвардии генерал-майор в отставке? Рези? На помощь, у генерала рези! Какие, еб вашу мать, рези! Я был подвергнут провокации! Один из тунеядцев, ни слова не говоря, ударил меня ногой в мягкое место, другой засунул мне за галстук вот эту десятку – эй, эй, не трогать вещественное доказательство! – третий перекрестил меня и поцеловал! Меня, марксиста с тридцать седьмого года, осенил клерикальным крестом, поцеловал устами иудушки Троцкого! Товарищи, это враги! Продолжайте преследование, а мы пока с Александром здесь отдохнем. Сашок, домино у тебя при себе?

В обувном магазине на набережной происходила полная переоценка ценностей, иначе говоря, переучет. Продавщицы в мужских галошах на босу ногу метались среди картонных пирамид, визжали, попадая в пытливые руки ревизора, дрожали, как помпеяночки, под обвалами скороходовской затоваренной продукции. Директор, экзематозный еврей, третьего дня присягнувший в ненависти к Израилю, кряхтя, сопутствовал ревизору в его охоте, изображал плотоядие, похоть, жадное рукоблудие и только лишь шептал сотрудницам: «Девоньки-кисоньки, потерпите за честь предприятия…»

Ревизор оказался лих и ненасытен. На ногах у него уже красовались невероятные итальянские туфли, похожие на гоночный автомобиль «Феррари», из карманов торчали каблучки валютных лодочек, через шею болтались шведские фетровые сапоги, а ему все было мало. Оставив в кабинете директора недоеденный гигантский эскалоп и битую посуду, ревизор теперь, ухая, ловил продавщиц, хватал чуткими руками то грудь, то задик, то складку жирка на животике. Хохоча от полноты жизни, ревизор врезался головой в картонные баррикады, разбрасывал шнурки, щетки, ваксу, кричал:

– Вот работенка! Врагу не пожелаешь!

Вдруг остановилась потеха – обнаружилось присутствие посторонних. Три мужских манекена в полный рост стояли в витрине с внутренней стороны, один слегка притоптывал фирменными сапожищами, а двое других недвусмысленно шевелили босыми пальцами.

– Лобковер, непорядок тут у тебя, – укоризненно сказал ревизор, отпуская армяночку Муру.

Директор ринулся на посторонние манекены и попросил немедленно удалиться по причине переучета и во избежание тюремного заключения.

– Две пары белых тапочек за любую цену, – хрипло, но вежливо попросили манекены.

Ревизор, сургучно покашливая, уже приближался к телефону.

– А: мешаете работе финансовых органов. Б: грубите. В: у вас из ширинки торчит денежная купюра. Звоню в милицию!

Затем произошло нечто странное – такого с ревизором еще не было на ревизорском веку – мгновенное, бескомпромиссное, как во сне, насилие. Всесильный минуту назад ревизор оказался на полу под стальными ягодицами насильника. Он застонал.

– Не любишь? Не нравится? – ласково спрашивал насильник.

– Не огорчайся, дружище, прими как компенсацию за страдания, – сказал второй налетчик и засунул ревизору под нос десяточку, ту самую.

– Любите любовь, – услышал ревизор вонючий прогорклый шепот третьего. – Вы эротический человек, а следовательно, знаете вкус свободы. Примите, мой друг, небольшой гладиолус.

Жуткий, похожий на винтообразный рог горного козла, гладиолус приблизился к лицу ревизора, и он облегченно потерял сознание.

Во второй половине дня под звуки песенки Талисманпо ты пойми ты пойми капиталгород обнаружил в воздухе еще одну розовую купюруона парила прихотливо и печальнокак будто ее хозяин прежде чем открыть дверцу клеткипустил себе каленую пулю в высокий мраморный лобсотни глаз провожали ее полетно никто не потерял собственного достоинства

С большим достоинством двигалась по набережной и девушка Наталья – осиная талья – яблочные грудки – глаза-незабудки и ротик-плаксик над платьем-макси. Издали не сразу и заметишь дрожь оскорбленного тела. Уверенно постукивают каблучки, и пряди отлетают на черноморском ветру, как в хорошем кино. А между тем Наталья барахталась, тонула в пучине беды и смертельной обиды, цеплялась за последнюю надежду, за циничный, протертый до блеска, полдень юности.

Какая дешевая история – стать жертвой тривиальнейшего обмана, описанного уже сотни раз в мировой и даже слегка и в советской литературе! Вызов на киносъемки в Ялту, ссора с родителями, полет, встреча с цветами в аэропорту, машина киноэкспедиции, пьянящий вечер в горбатом морском городке… ах, Натали, сейчас тебя представят, сейчас войдет некто таинственный, некто из сумрака «американской ночи», некто в джинсах и грязноватой рубашке, в замутненных очках, как Цибульский, мировой режиссер… огромная сочная киевская котлета и водка, рюмка за рюмкой… ах, дали бы девушке мороженого с апельсином… одутловатые синеватые щеки, дешевый пиджак, рублевый галстучек, запах изо рта, еще одна рюмка, и вот уже какая-то комната, а лампочка с потолка летит куда-то за голову, а наши яблочки схватили какие-то чужие руки и давят, давят… что это вам, мячики, что ли?., и вдруг пронзительный страх за дорогое-любимое, за макси-платье… болезненное раздирание ног, а потом отвратное освобождение, слезливая раскрытость… делайте со мной, что хотите и пихайте в меня то, что вы там пихаете, и чем больше, тем лучше, только ртом вашим не воняйте…