Ожог - Василий Аксенов

Задыхающаяся, клокочащая английская речь с задних кресел стала привлекать пассажиров, на нас оборачивались. Того и гляди, вместо Крыма мы окажемся в милиции. Я закрыл Патрику глаза и рот ладонями:

– Спи, спи, дружище. Он все еще рычал:

– Fuck, fuck, fuck yourself… fuck myself… fucking world, – но все тише и тише.

Наконец зажглось табло – что-то насчет курения или привязывания, насчет привязывания недокуренных окурков или выкуривания незатянутых ремней. По проходу прошла стюардесса, говоря со смехом:

– Кто здесь босой, товарищи? Там мамаша одна беспокоится.

Люк еще не закрыли, и в нем стояло небо темно-синего серебра, и плыло молчание, как вдруг… Вдруг, естественно, послышались догоняющие крики, отбивающийся крик пьяного мужчины, забухало по трапу, и в самолет ворвался собственной персоной Алик Неяркий, весь в слезах. Обычно невозмутимое лицо центуриона теперь было похоже на физиономию тетки Параскевы, у которой тесто убежало. Такие метаморфозы в хоккее, между прочим, возможны. Защитник Рагулин, например, когда «ледовая дружина» проигрывает, становится похож на пилота тридцатых годов Гризодубову.

Алик бросился на нас всем телом, целовал и рыдал: – Чуваки! Я уже до «Ударника» доехал и вдруг подумал – неужели я вас булавками проколол? Что-то, думаю, Патуля наш сморщился, когда я ему знак дружбы вручал. Чуваки, да я чуть с Каменного моста не сыграл! Больно, френды? Дайте-ка я выну иголки эти ебаные! Не бойтесь, я стажировку проходил по мелким травмам. Есть! Так лучше? Плюнь мне в харю, Арик! Плюнь! Я вам полбанки притаранил, мальчики, дети мои родные, голуби мира и весны! Зойка-оторва, что нам минтяру строчила, сдай, говорит, их в оперативку, получишь повышение, поженимся. Ах ты курва, говорю, скорей ты с целкой своей попрощаешься, чем Алик Неяркий за сраную звездочку корешей заложит! Убью! Убью и тебя, и себя, и самолет этот убью, и «Аэрофлот», и САС,и КЛМ!…

Страшные эти угрозы не вязались с испуганным видом бомбардира. Он явно трепетал перед приближающейся стюардессой. Тогда я свалил его на свое место, а сам пошел к стюардессе навстречу.

– Пшепрашем, пани, это наш аквалангист, отстал от экспедиции в связи с родами сестры, а дело не ждет, потому что гастроли и съемка, а все расчеты идут на валюту!

Пачка десяток, вытащенная из-за пазухи, подкрепила аргументы. Стюардесса молча кивала, с ужасом глядя, как Алик гугукался с Патриком, как он доставал из карманов и отправлял в рот американцу кусочки белой рыбы, оливки, огурчики, салат, комочки майонеза. Совершенно ясно было, что все это он сгреб с чужого стола в каком-то ресторане.

– Не надо бояться, – прошептал я. – Этот укрепляет в том веру в человека.

Так или иначе, но мы взлетели втроем. Товарищи мои сразу же загудели во сне, как дополнительные реактивные двигатели, а я еще некоторое время смотрел в окно, пока самолет не вошел в свои излюбленные края, в пространство над бесконечной рыхлой пустыней, где бродят сны.

Сон в лётную ночь

В ту ночь па Невском возле газировкимы кантовалисьавтомат урчалв обмен па медяки струилось пивоструился кваслимонная уринаструилась такжеАвтомат пенялна злую участь – отпускай мол пойло бродячим алкоголикам и шлюхамподыгрывай страстямрядись в личину дешевой липкой горе-газировкихотя задуман был ты при рожденьекак вдохновенный гибкий леопардМы хохотали думая о страшноммы хохотали думая о чернома ночь была светла традиционнои мы смеялись дуя лимонадКакая право общность интересовсодружество умовединство жестовмигалки желтые в листве адмиралтейскоймигали намА город наш был пустлишь «кузьмичи» взволнованной толпой –все лысины священные и брюкивеликий галстукправедный жилетчестнейшие ботинки –прошли твердя что в городе порядокчто город спит он спит всего лишь спитустав от диких тайн полярной ночиВот это хохма – попка на плечепосол Демократической Гвинеии грек из Петербургской ИудеиБаварской Академии сочлентанцовщица поэт скрипач арфисткалиса Алисадобрый мистер Тоб участник поражения в Дюнкеркебез прав на жительствос блохой на поводкеМы хохотали вдоль по перспективек Московскому вокзалукони Клодта смеялись с намибронзовые пасти беззвучно открывалиськомья кала в Фонтанку падалибеззвучные круги собой рождаяВсем мраморным лицомбыл город этот слепно все ж он что-то виделбыть может тишинудрожал тревожно скрытносмотрел в портьеру в щельвсем мраморным лицом смотрел на Пустоградв преддверье оккупацииАх такнаш город оккупировансознайтесьда ждем врагов с минуты па минутуда признаюсь печально ноотнынене стоит пи копейки наша жизньДавайте будем до конца правдивыв любой момент на улице прихлопнутьвас могут гражданина женку вашув любом подъезде взводом отдерутНо где ж онипока пе появилисьно кто онимогли б не задавать таких вопросов диких и бесплодныхгласящих о банальности умаВам хорошо острить как пожилому Ослу Козлевичув замшелых брюкахна вас ведь не позарится никтоа мне куда деватьсяМногодетныйотец я с внешностью красивой сучкии жен моих немало в подворотняхи чемодан банкнотами набитКакая ужасоккупант подходитвот скрип колесвот говор за угломПо Бродскому проедут осторожносвернут на Найманапо Рейну пропыляткак дунут Штакелъбергом к Авербахуна Пекуровской лишь затормозятПора смыватьсяесть одна аптекав ней книжный магазин и раскладушкистальные жалюзизапас продуктови сигарет «Кладбищенский процесс»такая марка нечего чуратьсяполпачки выкуришь и тихо улетаешь к Нирванны берегамтуда где змей зеленый цветет как лилии как нежное алоэкак сотня кобр качается в болотеа посредине в блеске баттерфляяплывет советский розовый ТарзанНо где ж аптекагде мясная лавкагде наш приют убежищесветильник ума и красотыгде дом молельный тихийкуда простите отправляют пепелтворцов изящного усатых смельчаков?Мы шли по Невскомуневидимый цунами шел по пятамсъедая все следысметая бронзу мрамор позолотуплевки счищаяюность поглощаясжирая урны чистил Пустоградопустошал пустыню поглощая все что осталось отбылых забавПрошу сюдаздесь тихо и прилично вполне наделено вкусно все своисолидная швейцарская защитамедикаментов горка как алтарьСидит здесь Окуджаваэкий Буддасидит факирствует над химией в очкахстеклянной палочкой тревожит реактивыс простой улыбочкой тасует порошкиКогда ж Булат вы овладел наукойв которой лопнул далее Гей-Люссак?– ДА НЕЛЕГКОЕ БЫЛО ДЕЛО ТОВАРИЩИ!Едва пристроились и сняли спецодеждуразвесили портянки на просушкуоткрыли банку ряпушкиспиртяшки в стакашку нацедиликолобашку сальца достали из тугой мотнипослышалось вещание по трубампо фикусу по банкам по плафонамПрошу поднятьсяговорил нам голоспрошу не струсить в этот страшный часпрошу желающих на верную погибельпрошу любителей бессмысленных бравадна Невский вышел леопард огромныйс кривым клыкомотчайный эрудитон жаждет встреч готов сразиться в спорепо всем проблемам бытия и духапо коркам по кусочкам и огрызкамон приближается и клык его горит

НУ ЧТО Ж ТОВАРИЩИ МОМЕНТ ИСТИНЫО КОТОРОМ НАС НЕ РАЗ ПРЕДУПРЕЖДАЛАНЕОРГАНИЧЕСКАЯ ХИМИЯНАСТУПИЛПОЖАЛУЙ НАДО ВСТАТЬ ТОВАРИЩИИ НАСВИСТЫВАЯ ГЛАВЫ ИЗ ИСТОРИИЧЕЛОВЕЧЕСТВА ВЫЙТИНА НЕВСКИЙПОЙДЕМТЕ ТОВАРИЩИЕДЫ И БЕЛЬЯ С СОБОЙ НЕ БРАТЬ

Самолет все еще плыл над ватной пустыней, но в пустыне этой уже стали возникать просветы: нет-нет да блеснет внизу ночное озеро или изгиб реки, как зеркальце в спальне под скользнувшим лучом фары.