Сизые зрачки зла - Татьяна Романова

«Все нити сходятся к графине Чернышевой, – наконец признал он, – наверное, так угодно судьбе».

Решив больше не навязываться, а встретиться с Верой в имении, он задремал, а на рассвете, пока остальные постояльцы гостиницы еще спали, спустился вниз, чтобы уехать в Хвастовичи.

Вера слышала, как хлопнула соседняя дверь, зазвучали шаги и затихли у лестницы. Горчаков уехал в свое поместье, и ей наконец-то стало спокойнее. Она так и не смогла разобраться в клубке противоречивых чувств, бушевавших в ее душе. Совсем недавно все было так ясно: она любила Джона и, раз тот был для нее недоступен, собиралась посвятить свою жизнь матери и сестрам. Внезапное появление пресловутого кавалергарда спутало все ее мысли. Почему ее так задел вчерашний разговор? Она в нем даже не участвовала. Говорили другие. Почему ей не хотелось, чтобы Щеглов рассказывал князю о ее делах? Вера не только не стыдилась того, что обладает деловой хваткой и работает для своей семьи, наоборот, раньше она этим гордилась. Почему же вчера ей захотелось оторвать капитану его болтливый язык? Да и Марфа отличилась! Зачем было рассказывать первому встречному о шахте?!

«Почему я считала, что Марфа умнее? – недоумевала Вера, вспоминая красивое лицо своей помощницы, с воодушевлением обращенное к Горчакову. – Она ничуть не лучше обычных московских барышень. Те так же делают охотничью стойку, увидев богатого холостяка».

Разочарование оказалось катастрофическим, Вера так и не смогла с ним смириться. Ей показалось, что Марфа заигрывала с новым знакомым, будто и не она совсем недавно умирала по Щеглову.

«Вот и кончилась ее любовь, как только на горизонте появился другой. Правда, он моложе, красивее и богаче, чем исправник, но Марфа могла бы хоть ради приличия не менять так быстро своих пристрастий», – царапнула горькая мысль.

Хотя какое ей до этого дело? Пусть Марфа делает, что хочет. В конце концов, та не связана со Щегловым ни словом, ни обещанием. Может, он никогда и не посмотрит на нее, а так и будет хранить верность покойной жене. Такое поведение Вера понимала и очень ценила, она сама точно так же относилась к лорду Джону.

«Петр Петрович ведет себя мужественно и благородно, – признала она, и тут же сравнила исправника со вчерашним гостем: – а Горчаков, похоже, не пропускает ни одной юбки».

Самым обидным было то, что Вере сначала показалось, будто бы князь обрадовался, встретив ее здесь. Она увидела в его глазах такое сильное чувство, что даже смутилась, не зная, куда спрятаться от неприкрытого восхищения, пылающего в этом взгляде. Но когда Горчаков вернулся из своего номера с письмом, он уже казался невозмутимым. К счастью, Вера тоже взяла себя в руки и выглядела равнодушной и спокойной. Не стоило приглашать князя на чай, нужно было забрать письмо и закрыть дверь. Тогда он не увидел бы Марфу и не узнал бы от исправника так много лишнего.

Продолжая заниматься самобичеванием, Вера вспомнила, какой красивой казалась беседующая с князем Марфа, и лишь врожденная честность заставила ее признать очевидное:

«Марфа – красавица, умная и работящая девушка. Она имеет полное право на счастье, и если она понравилась Горчакову, нужно пожелать им всего самого хорошего».

Это выглядело честным решением, только вот душа к нему совсем не лежала. Почему же так горько сознавать, что князь потянулся к Марфе? Неужели потому, что у дочки управляющего появился шанс стать счастливой женой, а у хозяйки имения его не было? Но ведь Вере не нужен никто, кроме лорда Джона. Тогда почему она не хотела, чтобы Марфа соединилась с Горчаковым? Поджав колени, Вера уселась на кровати, ей хотелось плакать. Было очень больно и бесконечно стыдно. Больно – потому что не хотелось отдавать другой мужчину, а стыдно – за себя. Ведь какие слова ни подбирай, объяснение ее поведению выглядело неприличным: она ревновала и завидовала.

– Докатилась до того, что ревнуешь чужого поклонника и завидуешь бедной девушке, не сделавшей тебе ничего, кроме добра! – прошептала Вера.

Совесть тут же откликнулась мучительной болью под сердцем. Это казалось таким унизительным. Рассердившись, Вера заставила себя думать о том, что действительно важно – о своей семье. Она достала из-под подушки письмо сестры и, накинув шаль, подошла к окну. Заря уже окрасила небо первой ярко-алой полосой, и стало светло. Вера развернула лист и в очередной раз пробежала глазами письмо. Надин писала:

«Дорогая Велл, здесь все неплохо, если, конечно, так можно выразиться о наших делах. Суда над Бобом пока еще не было, и его судьба остается неизвестной. Мама ждет коронации в Москве, надеясь, что в этот торжественный момент царская семья не сможет отказать ей в просьбе – разрешить отправиться вслед за сыном.

Мы с бабушкой по-прежнему живем в столице. Я начала выезжать, обхожусь теми деньгами, что мы с тобой получили, и не позволяю ни бабушке, ни графине Кочубей тратить на меня свои средства. В свете меня принимают без энтузиазма, но вежливо, и этого достаточно, чтобы я смогла претворить свой план в жизнь. Правда, я пока не знаю, кто из холостяков сможет стать для меня достойным мужем, а для нашей семьи – защитой. Надеюсь, что к лету, когда ты вернешься, я уже выберу свою жертву, а может, и начну охоту.

Не только наша семья стала мишенью для любезного генерала Чернышева. Наталья Кирилловна узнала, что с князя Горчакова за легкое наказание для его младшего брата тот вообще потребовал отдать полк. Так что дядюшка действует с размахом, надеюсь, что хотя бы нами он подавится.

Все говорят, что суд над восставшими пройдет до коронации, и князь Горчаков обещал вернуться к этому времени в столицу. Передай с ним письмо о том, как складываются твои дела. Помни, что, в крайнем случае, мы сможем забрать у Баруся все наши деньги. Прошу тебя, не жертвуй своей жизнью, и если тебе там тяжело – возвращайся домой. Я уже по тебе соскучилась. Целую и жду. Твоя Надин».

Вера сложила письмо и улыбнулась. Сестра, как обычно, была абсолютно уверена в своих силах и своей правоте, заражая этой уверенностью всех вокруг.

– Спасибо тебе, умница, – прошептала Вера в распахнутую створку окна. Ей на мгновение показалось, что утренний ветерок отнесет ее слова Надин, – я тоже не буду колебаться, а буду делать то, что должна.

Она вылила воду из кувшина в фаянсовую миску и умылась. Потом взяла со столика щетку и стала расчесывать волосы. В окно ворвался теплый весенний ветер, а вместе с ним в комнату вплыл густой запах черемухи. Вдыхая медовый аромат, Вера подошла к окну. Ее сомнения и тяжкое настроение ушли вместе с чернотой ночи, она улыбнулась встающему солнцу и замерла, следя за краем алого диска, показавшегося из-за туч. Шаль соскользнула с ее плеча, а щетка замерла, запутавшись в тяжелой массе черных волос, но Вера этого не замечала, наблюдая за великолепной картиной, нарисованной природой. Не видела она и замершего у своего экипажа Платона Горчакова. Зато тот не мог оторвать от нее глаз: белая кожа ее груди отливала жемчужным блеском, водопад черных кудрей сбегал по плечам, теряясь за рамой окна, а прозрачные лиловатые глаза широко раскрылись, следя за солнцем. Вера Чернышева оказалась так упоительно хороша, что от нее просто невозможно было отказаться. Оставалось одно – завоевать, и он себе это клятвенно пообещал.

Глава 16

Обещание – дело святое, и Щеглов не собирался опаздывать на встречу с откупщиком, но до этого он хотел разобраться с тем, что же происходит с их товаром на ярмарке. Посему он поднялся почти на два часа раньше, чем обещал своим спутницам, быстро перекусил и вышел на залитую косыми утренними лучами улочку. Судя по времени, все торговцы уже должны были занять свои места в рядах, похоже, что так и было, ведь по улице катила лишь одна единственная крытая парусиной кибитка.

– Опаздываешь, братец, – добродушно заметил Щеглов, обращаясь к невысокому, очень худому вознице то ли кавказкой, то ли азиатской наружности, – небось, все места уже заняты, придется тебе с краю стоять.

– Ничего, барин, я постою, – отозвался тот, и ударил вожжами свою лошаденку. Та рванулась вперед и, быстро обогнав капитана, выскочила на рыночную площадь.

Здесь и впрямь было полно продавцов, да и покупателей уже хватало. На Щеглова сразу обрушился гомон толпы, ругань застрявших в заторах кучеров и крики зазывал. Исправник пробился к тому месту, где вчера оставили Осипа. Тот по-прежнему сидел на краю телеги, заполненной мешками с солью, как и предполагал Щеглов, их нисколько не убавилось.

– Ну что, Осип, не берут? – осведомился он.

– Нет, ваше высокоблагородие. Холера их забери совсем, чего им еще нужно? У нас ведь дешевая, так ни одного мешка не взяли.