Из века в век - Тамара Шаркова

Там, по словам Стояна, в окружении баррикады из толстенных

томов, я погружался в по буквенное расшифровывание какого-то гинекологического термина. И все потому, что рядом была картинка с изображением Гильдесгеймского Серебряного клада. Впрочем, возможно никакого неприличного термина я не расшифровывал, а Стоян придумал все ради красного словца.

Но, так или иначе, отец отобрал у меня все свои книжки, взамен которых я получил два выпуска детской энциклопедии — желтый и цветной. Они, в основном, так и пылятся на полках, а я, по-прежнему, таскаю отцовские книги, только вовремя ставлю их на место.

Тут мои размышления были прерваны нервным чиханием Алиски Журавлевой, главной фанатки Амалии Мордвиновой — Гольданской. Я поднял голову. Историчка уже не сидела, а стояла боком к классу, погрузившись в чтение толстенного ежедневника, как будто это был молитвенник. И тут я ощутил, что меня начинает «выносить за буек».

Вот прозвенит звонок и уйдет она к своим богатеньким лицеистам, о которых, наверное, целые трактаты сочиняет в своем ежедневнике. Зато мы для нее все на одно лицо. Посади вместо нас другой класс, она и не заметит.

И тогда я вырвал из тетради по физике сдвоенный листок и написал:

«Вероника Валерьевна! Марать бумагу на ваших уроках я больше не буду.

Глухонемая история мне не нравится. К тому же о диггерах я не помню.

Ю. Мещерский».

Написав это, я сложил листок и «историческую» контрольную вместе, сбросил в рюкзак все письменные принадлежности и, похлопав по плечу ошалевшего Борьку, встал. Спокойно подошел к столу, небрежно метнул на него свой судьбоносный ультиматум и направился к двери.

— Э-э-э! — очнулась историчка. — Ты куда?

— Вы мне? — спросил я с наглой любезностью, уверенный, что ни имени, ни фамилии моей она не вспомнит.

— Да! Тебе! Урок еще не окончен!

Тут она подскочила к столу и, нахмурив брови, стала расшифровывать мои каракули.

— Меше…Меще…

Это было последнее, что я услышал, выскакивая в коридор.

Когда я вернулся домой, то увидел на вешалке куртку Стояна. Тогда я бесшумно в одних носках добрался до гостиной — никого. Приоткрыл дверь кабинета — ну да, отсыпается перед дежурством на отцовском диване. Как

всегда на спине, и руки за головой замком. Ну, кто так спит?! Только он. Впрочем, он уже не спал. Приоткрыл хитро один глаз.

— А…отличник. Что рано?

— По тебе соскучился.

— Ладно. Хамство прощаю, потому что «выспамшись». К тому же хоть раз за месяц вместе пообедаем. Я та-а-а-кой борщ сотворил!

Минут через 10 он уже звал меня на кухню, где на столе исходил свекольным ароматом густо-красный южно-украинский борщ.

— Ну, и чего смурый? Нужны миротворческие силы под моим предводительством? Или отца дождешься?

Я поднял на него слезящиеся от чеснока глаза и ничего не ответил.

— Ну-ну! — только и сказал доктор Дагмаров, сберегающий нервные клетки накануне ночного дежурства.

Перед самым уходом Стоян, уже в пальто, заглянул ко мне в комнату. И тут, как назло, у меня из рюкзака вместе с учебником Мордковича выпал журнал «Семь дней» с лисьей мордочкой Амалии Модвиновой на обложке. И Стоян, и я молча уставились на него. Он — с удивлением, я — с досадой.

— Ты тратишь свои скудные средства на журналы с такими женщинами? — деланным фальцетом спросил Стоян после небольшой паузы.

— Какими еще женщинами! Это же программа телевизионная!

Это была полуправда, потому что журнал я купил именно для того, чтобы сравнить, действительно ли наша Вероника похожа на Алискину Мордвинову. Не верилось мне что-то.

От злости на историчку и на себя за то, что так глупо попался, я смахнул журнал со стола на пол. Мучитель мой поднял его, аккуратно разгладил и стал, цокая языком, разглядывать эту самую Мордвинову от макушки до открытого пупка.

— Кстати, жаль, что ты не читал «Кола Брюньон». Мне кажется, она вылитая Ласочка. Ей бы не листики в кудри, а вишенки в губки. Впрочем, вашему поколению такие сравнения недоступны. Вы же выбрали «Колу-Коку».

Так если журнальчик тебе не нужен, может, дашь поразвлечься на дежурстве?

Скрипнув (про себя) зубами, я, разумеется, согласился. Мне, конечно, очень хотелось самому рассмотреть портрет внимательней, но с доктором Дагмаровым приходится держать ухо востро.

Не успел я, как всегда, проводить Стояна до лифта и вернуться в прихожую, как раздался телефонный звонок.

— Квартира Мещерских?

— Да.

— Это Вы, Юрий? Я бы хотела поговорить с Вашим отцом.

— Отца нет дома.

— Тогда передайте ему мою просьбу.

— Он в Риге на симпозиуме.

Пауза.

— А с кем из взрослых Вы живете?

— Ни с кем…не живу, — с мерзким подтекстом вдруг выпалил я и положил трубку первым.

Спалось мне неважно.

На следующий день наша классная вытащила меня в коридор прямо с алгебры.

— Мещерский! Ты перешел все границы! Герой такой! Вызов учительнице бросил и ушел с городской контрольной! Нашел чем ее попрекать! Уроки немые! А если никаких не будет — лучше? Если вместо годовых отметок прочерки? А? Ты бы спасибо сказал Веронике Валерьевне, что она из своего лицея к нам мотается, пока мы преподавателя постоянного ищем. Бесплатно, между прочим. Понимаешь теперь, что должен сделать?

— Нет.

— Извиниться, Юра! Из-ви-нить-ся!

— Я извиняться не буду.

— Очень жаль. Очень жаль.

Помолчали. Она — с надеждой, я — с мрачной решимостью.

— Рабочий телефон Стояна Борисовича не изменился?

— Изменился, но я его на память не помню. (Что было сущей правдой).

— Что ж, сегодня директора нет, а завтра отправишься к нему на беседу. Не хватало еще, чтобы из-за твоих фокусов мы опять лишились преподавателя истории! А до этого на глаза мне не показывайся!

Я пожал плечами, вышел на лестничную площадку и, оглядевшись по сторонам, рванул вверх. Там на последнем пятом этаже в угловой комнате была «сокровищница» нашего завхоза — «однорукого пирата» Якова Сергеевича. В ней он хранил бесповоротно покалеченную мебель, терпеливо дожидаясь, когда сможет наступить собственной жабе на горло и составить акт о списании этих дров. Правда, там и полезное что-то хранилось: банки с краской, бумажный мешок с мелом, гвозди и шурупы в жестяных банках из-под карамели Чупа-Чупс и всякая другая полезная дребедень.

И вот в этой комнате выгорожена была коробками узенькая такая келейка, вход в которую прикрывала истертая географическая карта Австралии с красными червяками знаменитых атоллов Барьерного рифа. И обитал в ней мой добрый друг «Айболит» со своим приятелем Серым Мышом.

А свела нас судьба шесть лет назад.

Были последние дни учебного года. Я оканчивал первый класс и в этот день пришел в школу один, потому что Борька заболел