Рысь - Урс Маннхарт

Юли, с которой сняли этот ошейник, не было и следа.

Геллерт хотел поближе подобраться к Юле в надежде наконец-то провести трехточечную пеленгацию, чтобы потом легче было маркировать детенышей, подошел к обрыву и отважился на восхождение, во время которого — ссадины он приобрел еще до этого — внезапно уловил столь отчетливый сигнал, что рысь должна была стоять перед ним. Сделав следующий шаг, он наступил на ошейник.

Положив ошейник обратно, Геллерт подошел к полкам с зарядными устройствами, взял черную булавку и воткнул ее вместо красной в склон Низена, выругался и залпом допил остатки сиропа. На улице светило солнце, было тепло, приятно и хорошо. Геллерту же хотелось ночи, тумана и дождя.

Красных и синих булавок оставалось всего десять. Черных было уже шесть.

Судя по всему, у Юли были детеныши, поскольку Телль долго оставался с ней в период спаривания.

В продолжение пятничного вечера рядом с бабочкой раздался телефонный звонок. Звонил егерь Карл Шпиттелер. Тоном, по которому можно было догадаться о степени его гнева, Шпиттелер рассказал, что фон Кенель из Ленка заявил о трех задранных овцах на высокогорном пастбище в Мечфлуэ. Если верить словам фон Кенеля, то их явно задрала рысь.

Когда у фон Кенеля погибают овцы, он всегда винит рысей, думал Геллерт, вслушиваясь в интонации Шпиттелера. Он вспомнил об обыске, проведенном у фон Кенеля прошлой осенью, и понял, что проекту грозит большая опасность.

Шпиттелер спросил, у кого завтра будет время поехать вместе с ним в Ленк, чтобы освидетельствовать задранных овец. Он узнает у Штальдера, сказал Геллерт и пообещал Шпиттелеру, что еще сегодня перезвонит ему.

Штальдер сидел в своей комнате и колдовал над ноутбуком, составляя тексты и картинки для презентации в Копенгагене. На новость о смерти Юли он отозвался «дуболомами», ничего другого ему в голову не пришло, Геллерт тоже не знал, как реагировать. У него не было ни малейшего желания искать мертвую рысь на обрывистых северо-западных склонах Низена. Это не даст ничего, кроме еще одного дела с «обвинением неизвестного». Надежд на то, что кто-нибудь даст предметные показания ради пяти тысяч франков, у Геллерта не осталось.

Геллерт завидовал Штальдеру, поскольку тому предстояло вырваться на несколько дней из Зимментальской долины. Встретиться с другими зоологами на копенгагенском конгрессе, вдали от всех недоброжелателей.

Когда Геллерт сказал ему, кто звонил, Штальдер поднял глаза и скривил мину.

— Здорово. Теперь опять история с овцами начнется. И опять у фон Кенеля, который наверняка снова устроит цирк, хотя от задранных овец ему проку больше, чем от незадранных. А Шпиттелер будет вести себя так, словно рысь задрала последнюю овцу и последнюю косулю во всем Оберланде. Опять этот детский сад!

Геллерт в смущении застыл на пороге комнаты.

— Не хочу портить тебе день перед отъездом, Ник, — осторожно начал он, — но, может быть, лучше ты сам завтра съездишь?

Геллерт собирался сослаться на свои недостаточные познания в медицине.

— Времени нет, — отрезал Штальдер, отвернувшись к ноутбуку. — Кроме того, я и машину только что в сервис отвез.

Геллерт извинился и зашагал обратно в гостиную.

Подойдя к стене с картами, он принялся искать пастбище фон Кенеля. Некоторое время было тихо, потом Штальдер вышел из своей комнаты и встал рядом.

— Тебе нужны новые булавки, — сказал он, окинув карту беглым взглядом. — Белые, для мертвых овец.

— Там и рысей-то поблизости нет, — еле слышно пробормотал Геллерт, упершись указательным пальцем в пространство между Альбристхорном и перевалом Ханенмос, где располагалось пастбище фон Кенеля.

Он измерил расстояние от кончика пальца до булавок, обозначавших живых рысей.

— А как насчет Тито? — осведомился Штальдер, постучав по булавке вверху Кандертальской долины, которая находилась на расстоянии двухдневного перехода от Ханенмоса.

— Тито, надеюсь, больше к овцам не сунется, — отозвался Геллерт. — Так мне самому поехать со Шпиттелером?

— Да ладно, я съезжу, — согласился Штальдер. — Только Шпиттелеру придется меня отвезти. Вайсенбах у него все равно по пути, если он поедет из Пфаффенрида, а не будет коротать ночь в ленкской пивной.

24

На следующий день, пока Беньямин Геллерт встречался в Шпице с Надей Орелли, чтобы обсудить концепцию и материальное обеспечение передвижной выставки «Про Натуры» о рысях, волках и медведях, пока Улиано Скафиди гулял по Базелю, а Юлиус Лен — по Берну, Ник Штальдер стоял с рюкзаком, ручной антенной и приемником у дверей станции, жевал круассан с ореховой начинкой и уверенными движениями сметал с ветровки крошки слоеного теста. Ханс Цуллигер вышел из-за угла дома, радостно поздоровался и остановился.

— Посылочка до востребования, — усмехнулся он.

— Ага, — вяло отреагировал Штальдер. — Моя машина в сервисе. В понедельник еду в Копенгаген, так что приходится ждать, пока меня заберет Шпиттелер.

— Поедешь со Шпиттелером? — Цуллигер сильно удивился. — Пока он приедет, ты еще не один круассан успеешь умять.

Подойдя чуть поближе, Цуллигер вытер правую руку о штаны, чтобы почесать ею щеку.

— Шпиттелер просто так приезжать не станет. Неужто рысь первых овец задрала?

Подтвердив предположение Цуллигера, Штальдер всем видом дал понять, что отнюдь не радуется предстоящей поездке вместе с егерем к разгневанному фон Кенелю.

Последний день перед отъездом в Копенгаген Штальдеру хотелось провести исключительно за подготовкой к конгрессу — теперь об этом можно было забыть. Но он хотел, чтобы за Шпиттелером хорошенько присматривали, когда тот вместе с фон Кенелем начнет заполнять бланк об ущербе, якобы нанесенном рысью, и уверенней всего Штальдер чувствовал себя, взяв дело в собственные руки.

Ханс Цуллигер уже давно распрощался со Штальдером и исчез в хлеву, когда Карл Шпиттелер с незначительным опозданием подъехал к станции. Его внедорожник «субару», регулярно используемый вне дорог, резко затормозил у дома Цуллигеров. Шпиттелер перегнулся через пассажирское сиденье и открыл правую дверцу. Штальдеру сразу бросились в глаза мощное туловище Шпиттелера и резкость движений. Только потом он разглядел и лицо — широкое, грубо вытесанное, небритое, хотя и не особенно бородатое. Глаза без единого проблеска света.

Штальдер и Шпиттелер поздоровались, как здороваются те, кто знают: им не надо много говорить, чтобы понять, что говорить не о чем. Штальдер сел в машину и странным образом испытал уверенность и удовлетворение, оттого что, как он и ожидал, Шпиттелер был не в духе.

Пристегиваться Шпиттелер явно считал излишним. Руль держали руки, пальцы которых редко двигались по отдельности.

Пассажирское сиденье было покрыто бежевой, тухло пахнущей овчиной. Вероятно, и на водительском кресле лежала такая же, однако за широким туловищем Шпиттелера ее было не разглядеть. Маленькая ароматизирующая елочка, что болталась под зеркалом, не могла скрыть, что в этой машине мертвых зверей возили чаще, чем живых.

Сначала они долго молчали. Штальдер то и дело порывался что-нибудь сказать, но потом передумывал. Он знал, что Шпиттелер, как всегда, уверен, будто задранные овцы фон Кенеля — рысьих лап дело. Все знали, что Шпиттелер против рысей, и лишь он сам настойчиво убеждал зоологов и Беннингера в обратном. Штальдер считал Шпиттелера прирожденным талантом в противоречивой риторике. Если не считать того, что он имел дело с влиятельным егерем, то Штальдеру все эти годы нравилось слушать парадоксальные речи своего теперешнего соседа.

— У вас вся первая половина дня свободна? — спросил Штальдер, когда вокруг не было помех движению и машина ехала прямо.

— А зачем это мне вся первая половина? — буркнул Шпиттелер, не отрывая глаз от дороги.

— Вдруг придется везти овец в Берн, — пояснил Штальдер, и их взгляды на мгновение встретились. — Если причина смерти будет неясна, то придется устанавливать ее в Бернском ветеринарном госпитале.

Шпиттелер следил за дорогой, не обращая внимания на Штальдера.

— Что там устанавливать-то, — проворчал он. — Я знаю фон Кенеля. Он не ошибется, увидев овцу, задранную рысью. Ведь у него прошлым летом…

— Прошлым летом у него погибли две овцы, причину смерти которых так и не удалось установить. Потому что они сгнили.

— Сегодняшние не сгниют. Он их два дня назад нашел.

— И как они выглядят?

— Одну рысь просто убила, а другой и полакомилась.

Штальдер ничего не отвечал, только смотрел — почти таким же ничего не выражающим взглядом — на дорогу, изредка поворачивая голову налево, где на уровне его глаз во рту Шпиттелера, словно кусок дубовой коры, торчал коричневый клык.

Знакомы они были не понаслышке. Прошлым летом им неоднократно доводилось совместно выезжать на пастбища в Ленке, над Цвайзимменом или близ Больтигена и рассматривать недавно убитых, разодранных на куски, частично сгнивших или почти целиком обглоданных овец. Шпиттелер прекрасно знал, что Штальдер неподкупен, что он подпишет бланк и запишет мертвых овец на счет рысей лишь в том случае, если основанием послужит научная экспертиза.