Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

ТВЕРСКОЙ БУЛЬВАР, 2/28

Самая знаменитая жертва архитектурной цензуры – дом, вдвое урезанный по высоте, остался, тем не менее, ярчайшим образцом советского модернизма

Отметить узловые точки Бульварного кольца высотными акцентами предложил в 1923 году архитектор и художник Эль Лисицкий. При всем своем радикализме (прозрачный пенал парит на 50-метровой высоте, рискованно опираясь на узкий ствол) «горизонтальный небоскреб» Лисицкого не отменял старый город, а дополнял его. Но, конечно, не из нежности к нему, а из сугубо рациональных соображений: «Мы живем в городах, родившихся до нас. Темпу и нуждам нашего дня они уже не удовлетворяют… Невозможно сразу изменить их». Поэтому небоскребы Лисицкого вырастают прямо над проезжей частью, не покушаясь на существующую застройку, но мощно с ней контрастируя, – что видно по единственному проекту, вписанному в реальную ситуацию: как раз у Никитских ворот.

Первый вариант. 1965

Эль Лисицкий. Проект «горизонтальных небоскребов» у Никитских ворот. 1923

Но вместо 8 «утюгов» Лисицкого было выстроено 7 сталинских высоток, и не на Бульварном кольце, а окрест Садового. Так что первая версия здания Телеграфного агентства СССР – башня в 26 этажей – могла бы казаться неким возвращением к идеям авангарда. Но тут стало меняться отношение к старой Москве. Вспахав исторический центр Новым Арбатом [17], власть осеклась, и высотный проект ТАСС был урезан. Сначала до 13 этажей, а потом до 9 – причем уже во время стройки, по личному распоряжению первого секретаря горкома КПСС Виктора Гришина.

Вариант проекта с «перетеканием» на соседний дом. Конец 1960-х годов

В одной из промежуточных версий дом распластывался, перетекая одним этажом на соседнее здание – доходный дом Коробковой, и заимствовал оттуда идею скругленных окон. Учитывая негативное отношение советской власти к стилю модерн, это было вполне революционно – так в новый проект просочились первые ростки «средового подхода». Правда, затем эта версия была отметена, но преемственность сохранилась, остроумно трансформировавшись в окна-телевизоры. Образ экрана в тот момент еще вполне современен: телевизор далеко не в каждом доме. Это была понятная метафора (телевизор – главное для советского человека «окно в мир»), при этом универсальная и в чем-то даже футуристичная: она не только предвещала «век информации», но и предрекала превращение жилой ячейки в информационный порт, где главным будет не уют, а пропускная способность коммуникаций. И если в особняках модерна гигантские окна были все же единичны и уникальны (как и вся идеология этого стиля), то здесь большое скругленное окно стало «модулем» здания. По-модернистски отменяя идею фасадности, оно в то же время сохраняло образ привычной стены городского дома.

Вид на здание от памятника К. Тимирязеву. 1980-е годы

План 3-го этажа

Громадный размер окон не только продолжает линию модерна на взаимопроникновение дома и города (развивая ее уже с новым размахом), но и создает видимость того, что в здании всего четыре этажа – что визуально уменьшает дом и помогает ему мягче войти в среду. На самом деле этажей здесь девять, просто каждое окно остроумно объединяет два. А скрывающая межэтажные перекрытия накладка кажется деревянной, чем подкрепляет точность образа: для советского человека телевизор был не только техникой, но и мебелью. Точнее, даже более мебелью, учитывая то искажение действительности, которое он создавал. Да и само телеграфное агентство не столько информировало, сколько пропагандировало. Недаром поэт Николай Глазков заявил: «Мне говорят, что “окна ТАСС” / Моих стихов полезнее. / Полезен также унитаз, / Но это не поэзия».

«Окна ТАСС», наследники маяковских «Окон РОСТА», стали идейным смыслом небольшой аванплощади перед зданием. Она образовалась в результате того, что дом не просто отступил от красной линии улицы Герцена (ныне Большой Никитской), но и встал к ней под углом, раскрыв вид на один из лучших московских памятников – Клименту Тимирязеву (1923, скульптор Сергей Меркуров). Это был еще один тонкий компромисс старого и нового, из которого, кажется, состоит все здание, включая интерьеры. Его техническая начинка абсолютно современна – причем не только профессиональная (тут первая в Москве пневмопочта), но и бытовая: дом обслуживал единый пылесос, присоединиться к которому можно было через специальную розетку, имевшуюся на каждом этаже. Но при этом – советская скромность интерьеров: деревянная облицовка, низкие потолки, дээспэшная мебель. Аскетизм вроде бы искупали виды через громадные окна, но их при этом приходилось бесконечно заклеивать, чтобы не дуло.

40. Станция технического обслуживания автомобилей «Жигули» 1967–1977

АРХИТЕКТОРЫ Л. ПАВЛОВ, Л. ГОНЧАР, Е. КОПЕЛИОВИЧ, Р. ЧЕРТОВ, С. ГЕЛЛЕР

ИНЖЕНЕРЫ Е. ГАРМСЕН, А. ЛЕСНЕВСКИЙ, В. ТРОСТИН

ХУДОЖНИКИ В. ВАСИЛЬЦОВ, Э. ЖАРЁНОВА

ВАРШАВСКОЕ ШОССЕ, 170

Единственная на всю Москву станция техобслуживания «Жигулей», ставшая метафизическим монументом программе автомобилизации СССР

В 1965 году стартовала программа автомобилизации СССР. Председатель Совета Министров Алексей Косыгин поставил задачу к 1980 году довести количество личных автомобилей до 20 на 1000 человек населения. Первым шагом к осуществлению столь головокружительных перспектив стал договор о сотрудничестве с итальянской фирмой Fiat. Пройдет шесть лет, и с конвейеров завода в Тольятти начнут сходить «Жигули» – адаптированный к российскому климату и дорогам Fiat-124. Легендарная «копейка» – первый советский массовый автомобиль, за которым последовали малолитражные «Москвичи» и «Запорожцы».

Массовость была относительной (в 1975 году новый ВАЗ-2101 стоил 5 500 рублей – примерно 40 средних месячных зарплат), но все же личный автомобиль перестал быть исключительной принадлежностью верхушки номенклатуры. Соответственно потребовалось принципиально перестроить инфраструктуру – создать сеть заправок, гаражей, ремонтных мастерских и автомагазинов, кафе и гостиниц для автомобилистов. В условиях плановой экономики это все нужно было единовременно продумать и спланировать. Пример, как и в большинстве других случаев, должна была показать Москва. Руководитель Главмосавтотранса Игорь Гоберман привлек к проектированию Леонида Павлова, уже доказавшего свою способность к созданию новых типов зданий. Станция техобслуживания автомобилей «Жигули» (Павлов предпочитал красивую аббревиатуру СТОА) на Варшавском шоссе – наиболее впечатляющий результат этой программы.

Генплан

В 1966 году Гоберман и Павлов совершили вояж по странам Западной Европы для ознакомления с аналогами. Однако СТОА – совершенно беспрецедентное сооружение.