Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

При этом они еще венчаются развитым карнизом, но уже по-современному встают на ножки. Карниз при этом оторван от тела здания – этот ход (а равно квадратные окна и пропилеи) был в проекте Наркомтяжпрома на Красной площади, который Минкус с Иваном Фоминым делал в 1934 году. То есть это не один шаг назад (к сталинскому), но и не три (к конструктивизму), а два – к тому, что было между ними.

М. Минкус, Л. Варзар. Проект гостиниц на Смоленской площади. Макет. 1962

Все это ярко отражает метания переходной эпохи: как «не надо» – уже ясно, а как «надо» – пока непонятно. Невзирая на переоценку ценностей (а Роберт Рождественский уже недвусмысленно заявил на всю страну, что «считает личной обидой показуху высотных шпилей»), сознание профессиональное меняется медленно, а зависимость от предыдущих наработок (чтоб не сказать «загипнотизированность») остается сильной. Переутвержденный в 1956 году генплан площади никак не меняется, а смысл его, как был, так и остается в «постепенном раскрытии высотного здания». Поэтому застройка Смоленской улицы плавно подымается к площади уступами (как и было намечено), а башни напыщенно именуются «пространственными кулисами» высотки.

М. Минкус, Л. Варзар. Проект гостиниц на Смоленской площади. 1962. Перспектива со стороны реки

Но к концу 60-х оба автора умирают, а дух времени наконец оформляется: в Москве появляются небоскребы Гидропроекта, Госстандарта [19], СЭВа, «Интуриста». И проект радикально переделывается – уже более молодыми соавторами. В башнях меняется все, кроме размеров основания. Они вырастают на 20 метров, в них появляются ясно выраженные вертикальные членения, фасады превращаются в оригинальную «гребенку» из эркеров, а по второму этажу протягивается ожерелье мраморных лопаток, призванное хоть как-то увязать новые здания с высоткой. Эта хилая мера громче всех вопиет, что никакого ансамбля не получилось. Не получилось и площади: она некомфортна как для людей, так и для машин (изначально под ней планировали тоннель), а у отелей нет ни то что парковок, но даже внятных подъездов.

Южная башня гостиницы. 1971

Пространство же между башнями – узкое, зажатое между небоскребами – становится самым в Москве «манхэттенским». Нью-йоркские «близнецы» закончены как раз в 1973 году, и с ними «Белграды» («Белка» на языке фарцовщиков) роднит новая идеология: хорошо тому, кто внутри (у него есть виды и удобства), а город все стерпит. Эта логика кажется в тот момент капиталистически-индивидуалистской, но по сути-то она вполне человечна и противостоит сталинской идеологии ансамбля, где общественное превалирует над частным. И хотя башни останутся в истории «неудачей», это была подспудная попытка вернуться к той естественности и живописности старой Москвы, фундаментом которых была ровно та же капиталистическая экономика.

По части же планировки (в центре – ствол с лифтами и лестницами, вокруг него – коридоры, по периметру – номера) образцом стал «Интурист» (1971) – еще один хрестоматийный пример градостроительной неудачи, за то и пострадавший. Но в отличие от него, «белградины» чинят, а реконструкция северной башни неожиданно становится образцовым примером отношения к модернистскому наследию. «Неожиданно» – не только на фоне повального небрежения оным, но еще и потому что эти-то башни никогда к числу первостатейных памятников не относили (именно в виду градостроительной «ошибочности», затмившей для всех архитектурное качество). «Образцовым» – потому что в здании поменяли все (от начинки до стен), но образ его остался без изменений. Чудо оказалось не слишком сложным в производстве: старые стекла с деревянными рамами поменяли на двухкамерные стеклопакеты, стемалиту попали в тон (разве что добавив утеплитель), алюминиевые ригели заменили на современную фасадную систему, но тоже из алюминия. А обсуждая завершение северной башни, Архитектурный совет Москвы категорически отверг идею прямоугольного объема и настоял на овальном – ровно таком же, какой появился на южном корпусе еще в 2003 году. То есть симметрия по-прежнему живет и побеждает, чтоб не сказать – «рулит».

T + T Architects. Проект реконструкции северной башни. 2017

36. Ленинградский райсовет и райком партии (управы муниципальных районов) 1971–1975

АРХИТЕКТОР М. БЫЛИНКИН

КОНСТРУКТОР А. ПЯТЕЦКИЙ

ФЛОТСКАЯ ул., 1

РЕЧНОЙ ВОКЗАЛ

Самый необычный райком партии, решенный как усадьба в парке, и самый ранний пример возникновения антимодернистских настроений

До реформы 1968 года в Москве было 17 районов и соответственно 17 райкомов КПСС. Все они находились в старых зданиях, потому что функционал их (при кажущейся беспрецедентности исторической задачи) мало отличался от функционала какого-нибудь дореволюционного «присутствия»: бумажки да заседания, а значит – кабинеты да залы. Конечно, приходилось приспосабливаться, терпя разнообразные лишения: горком партии, например, занимал одну из лучших гостиниц старой Москвы – «Боярский двор» на Старой площади, Москворецкий райком теснился в Учительском институте на Полянке, а Ленинский – и вовсе в усадьбе Дениса Давыдова на Пречистенке.

Когда же Москва разрослась и районов стало 30, срочно понадобились новые здания. Но какими им быть? «Оттепель» закончилась, авангардные идеалы увяли с нею, но и возвращаться к сталинскому стандарту совпартздания было еще рано. Поэтому первый из новых райкомов, Первомайский (архитектор Зиновий Розенфельд, 1968), прост как правда: стеклянный короб, разлинованный узкими каменными полосками. Но «вряд ли сплошное остекление оправдает себя в процессе эксплуатации», – осторожно написал рецензент. И Перовский райком (архитектор Виктор Лебедев, 1975) радикально сменил пропорцию прозрачного и непрозрачного: квадрат здания с внутренним двориком обнесен по периметру каменными пилонами, которые чередуются с узкими полосами остекления. Но власти и это не понравилось. «Не дом, а какой-то забор, – мрачно сказал первый секретарь горкома КПСС Виктор Гришин. – А наверху похоже на штакетник». Учитывая же, что Гришин был депутатом Перовского райсовета (который, как это обычно и бывало, делил здание с райкомами партии и комсомола), верхний ряд зубцов («штакетник») пришлось все же срезать.

План 1-го этажа

Вид сверху. 1983

В. Лебедев. Райком партии Перовского района. 1975

Черпать вдохновение на гнилом Западе, как Игорь Покровский в райсовете Зеленограда [83] (1975), было опасно. «Узнаваемость чужого образца, – пишет Виктор Егерев, автор здания ТАСС [39], – особенно недопустима в уникальных зданиях, несущих повышенную идейно-образную нагрузку, таких, например, как здания горисполкомов, обкомов партии». И Максим Былинкин нашел образ, точно соответствующий мироощущению партийных