Она была такая хорошая - Филип Рот

— Люси, что случилось? — спросила мать, когда она вошла в дом. — Как ты здесь оказалась? В чем дело?

— Я приехала автобусом, мама. Так попадают из Форт Кина в Либерти-Сентр. На автобусе.

— Но что с тобой? Ты такая бледная.

— Есть кто-нибудь дома? — спросила Люси.

Мать покачала головой. Она вышла из кухни с миской в руках и теперь прижимала ее к груди.

— Девочка, на тебе лица нет…

— Где же все?

— Папа Уилл повез бабушку на рынок в Уиннисоу.

— А этот пошел на работу? Ну, твой муж?

— Люси, что случилось? Почему ты не на занятиях?

— На рождество я выхожу замуж, — сказала Люси, проходя в гостиную.

— Мы уже слышали, — печально отозвалась мать.

— От кого?

— Люси, разве ты не хотела сообщить нам?

— Мы сами решили только в понедельник вечером.

— Но, дорогая, — сказала мать, — сегодня уже пятница.

— От кого вы услышали?

— Ллойд Бассарт разговаривал с папой…

— С папой Уиллом?

— Нет, с твоим отцом.

— Вот как? А могу я спросить, что из этого вышло?

— Ну, папа встал целиком на твою сторону. Вот что вышло, Люси, отвечаю на твой вопрос. И сделал это без колебаний. Хотя наша дочь и не поставила нас в известность о дне своей свадьбы, как принято у людей…

— Что он сказал, мама? Точно.

— Ну, он сказал мистеру Бассарту, что, хотя он не знает, но он считает, что ты уже взрослая и можешь судить о своих чувствах.

— Откуда ему знать, взрослая я или нет?

— Люси, не надо думать, будто все, что бы он ни сделал, плохо только потому, что это сделано им. Отец верит в тебя.

— Ну и зря, можешь ему передать.

— Миленькая…

— У меня будет ребенок, мама. Так что передай ему, что не стоит так уж верить в меня.

— Ребенок? У тебя, Люси?

— У кого же еще? У меня будет ребенок, и я ненавижу Роя, и мне не то что выходить за него замуж — даже видеть его не хочется.

И с этими словами Люси выбежала на кухню, где ее вырвало прямо в раковину.

Ее уложили в постель. „Приведем некоторые приемы…“ Книга соскользнула с кровати. Оставалось лишь ждать. Что тут еще поделаешь?

Через дверную прорезь на коврик упала почта. Зашумел пылесос. На подъездную дорожку въехала машина. Люси услышала голос бабушки, доносившийся с веранды. Она заснула.

Мать принесла чай и поджаренный хлебец.

— Я сказала бабушке, что у тебя грипп, — шепнула она. — Ты не против?

Поверит ли бабушка, что Люси приехала из-за гриппа? И где папа Уилл? Что она сказала ему?

— Он даже не входил в дом, Люси. Он скоро вернется.

— Он знает, что я дома?

— Нет пока.

Дома. Ну, а почему бы и нет? Они вечно жаловались, будто Люси встречает презрением все их слова и поступки, вечно плакались, что она и слышать не хочет их советов, что она живет среди них как чужая, вообще чуть ли не враг — замкнутая, неприступная, угрюмая. Ну, а разве они могут сказать, что сегодня Люси ведет себя словно враг? Она пришла домой. Что они на это скажут?

Оставшись одна, Люси выпила немного чаю. Потом откинулась на подушку, заботливо взбитую матерью, и стала легонько водить пальцем по губам. Лимон. Какой приятный запах. Забыть обо всем. Просто ждать. Пусть идет время. Что-нибудь да произойдет.

Она так и заснула — прижав пальцы к губам.

По лестнице поднялась бабушка с мокрым горчичником. Больная покорно позволила расстегнуть рубашку.

— Подними-ка повыше, — сказала бабушка Берта, прижимая горчичник. — Отдых и тепло — самые первые средства. Побольше тепла, так что терпи, сколько можешь, — и она водрузила на больную еще два одеяла.

Люси закрыла глаза. Почему она сразу до этого не додумалась? Надо было сразу залечь в постель и предоставить им действовать. Разве не этого они всегда добивались, ее родители?

Ее разбудили звуки пианино. К матери начали приходить ученики. Она подумала: „Но ведь у меня вовсе не грипп“, — но тут же отогнала и эту мысль, и нахлынувшую с ней панику.

Должно быть, когда она еще спала, повалил снег. Люси стянула одно одеяло, закуталась в него, метнулась к окну, прижалась губами к холодному стеклу и смотрела, как машины бесшумно проносятся по улице. Окно возле губ согрелось. Запотевший кружок то расширялся, то съеживался от ее дыхания. Люси смотрела, как падает снег.

Что случится, если бабушка узнает, что с ней на самом деле? А что сделает дедушка, когда вернется? А отец?

Люси забыла предупредить мать, чтобы та ничего не говорила ему. Может, она и не скажет? А если и скажет, разве это на что-то повлияет?

Шаркая шлепанцами, она прошла по старому, вытертому ковру и снова улеглась. Может, поднять с пола учебник и немного позаниматься? Вместе этого она забралась под одеяло и, вдыхая слабый запах лимона, который хранили ее пальцы, заснула в шестой или седьмой раз.

Она сидела, откинувшись на спинку кровати. И хотя за окнами было темно, видела, как падают снежинки в кругу света под фонарем напротив. В дверь постучался отец и спросил, можно ли войти.

— Открыто, — отозвалась Люси.

— Да, — произнес он, входя. — Вот так и проводят деньки всякие там Рокфеллеры. Тут есть чему позавидовать.

Люси поняла, что эту фразу он готовил заранее. Она не подняла глаз от одеяла, лишь пригладила его рукой.

— У меня грипп.

— Сдается мне, — сказал отец, — тебя кормили сосисками.

Ни улыбки, ни ответа.

— Знаешь, что мне это напоминает: Комиски-парк в Чикаго.

— Это горчичник, — сказала она наконец.

— Да, — продолжал отец, поплотнее закрывая дверь, — это у твоей бабушки первое удовольствие в жизни. Первое, — он понизил голос, — а второе… Нет, пожалуй, тут и первое и второе.

Люси лишь пожала плечами: не ей, мол, судить других. Интересно, почему он так паясничает — то ли потому, что ничего не знает, то ли наоборот? Краем глаза она заметила, что светлые волоски у него на руках были мокрыми. Он мылся, прежде чем прийти к ней.

Из кухни донесся запах обеда, и Люси вновь почувствовала тошноту.

— Ничего, если я присяду вот тут, у тебя, в ногах? — спросил отец.

— Как хочешь.

Нельзя, чтобы ее стошнило, нельзя пробуждать в нем подозрений. Она не хочет, чтобы он знал, ни за что!

— Дай-ка подумать, — тем временем говорил он, — хочу я присесть или нет. Хочу.

Едва он сел, Люси зевнула.

— Что ж, — заметил отец, — у тебя тут уютно.

Люси смотрела прямо перед собой в снежные сумерки.

— Вот и зима нагрянула, — сказал он.

Люси быстро взглянула на него.

— Да, похоже на то.

Она посмотрела в окно, и это дало ей время собраться с мыслями: Люси не могла припомнить, когда в последний раз глядела ему в глаза.

— Я тебе когда-нибудь рассказывал, — спросил отец, — как растянул лодыжку, когда еще работал у Макконелла? Пока я добрался до дому, нога вся распухла, а бабушка как увидела это, так и просияла. „Горячий компресс“, — командует. Ну, я уселся на кухне и закатал брюки. Поглядела бы ты на нее, когда она кипятила воду! Я смотрел и думал: ни дать ни взять африканский каннибал. Она ведь тоже не в силах понять, какая может быть польза от лечения, если при этом тебе не больно и не воротит от запаха.

А что, если попросту выложить ему правду?

— Впрочем, очень многие так считают, — продолжал отец… — Ну-с, — и тут он сжал ее ногу, торчавшую под одеялом, — как идет учеба, Гусенок?

— Нормально.

— Я слышал, ты учишь французский. Парле-ву?

— Да, я записалась и на французский.

— Ну, о чем бы еще тебя спросить… Мы ведь с тобой давно не говорили по-настоящему, верно?

Люси не ответила.

— А как дела у Роя?

Она тут же отозвалась:

— Прекрасно.

Наконец-то он убрал руку с ее ноги.

— До нас тут дошли новости насчет свадьбы, — сказал отец.

— А где папа Уилл? — прервала его Люси.

— Я ведь с тобой разговариваю. Зачем он тебе понадобился, именно сейчас, Люси?

— Я не говорю, что он мне понадобился. Я только хотела узнать, где он.

— Уехал, — сказал отец.

— И даже к обеду не вернется?

— Он уехал! — Отец поднялся. — Я не спрашиваю, куда он едет и когда обедает. Откуда мне знать, где он? Нет дома, и все! — И он вышел из комнаты.

Следом явилась мать.

— Что тут у вас произошло?

— Я только спросила, где папа Уилл, — ответила Люси. — Что тут плохого?

— Но кто тебе отец — папа Уилл или отец?

— Значит, ты сказала ему! — взорвалась Люси.

— Говори потише, — предупредила мать, прикрывая дверь.

— Значит, ты сказала. Сказала ему! Без моего разрешения!

— Люси, миленькая, ты вернулась домой и сама сказала».

— Я не хотела, чтобы он знал! Это не его дело!

— Люси, замолчи, если не хочешь, чтобы и все остальные узнали.

— А мне все равно — пусть все узнают! Я ни чуточки не стыжусь. И нечего плакать, мама!