Овидий в изгнании - Роман Львович Шмараков

когда эти детали туалета будут вами тщательно выполнены, потому что хочу видеть ваши лица, с головой погруженные в чтение.

Наконец они, умытые и с колбасой в глубоких зубах, но позадумавшись, уселись за чтение. Средний сантехник, выступая организатором мероприятия, дал старшему сантехнику накладные младшего, пронумерованные в сюжетном порядке, а младшему — тетрадь старшего.

— Опять она, — поморщился старший, поднимая голову от прадедушки в канотье. — Отвлекает, честное слово. Сань, — распорядился он, доставая мятый стольник, — поди, дай ей, и пусть сыграет «Мурку». Скажи, для Семена из Самары по просьбе друзей.

Саня сбегал и вернулся под высокую соль виолончели.

— Не берет, — доложил он. — Торгуется.

— Ну и пес с ней. Ничего вообще не получит.

Они сконцентрировались на чтении.

С гадливостью проследив за фантазией соавтора, они прочли последнюю страницу и одновременно отозвались:

— Удивительная дрянь.

— Прекрасно, — обобщил средний сантехник. — Теперь, когда мы достигли единства эстетических эмоций, я намерен предложить на обсуждение такой вопрос. Что делать будем? Вариант «выбросить» не дебатируется, потому что жалко.

Три товарища надолго задумались, и наконец младший вполголоса сказал:

— Ну, есть такое предложение…

Глава пятая,

в которой кавалер Бернини проявляет себя наилучшим образом, а все остальные — кто лучше, кто хуже

Под каменистым небосводом, озаряемым багрянцем вывернутого фонаря, прослышав о человеке, с которым уходит почта, набежали, оттеснив тщетно негодующего пасечника, и плотно обступили Генподрядчика, дергая за подол и вывертывая пуговицы.

— Во второй комнате, как войдешь, под половицей будет бюст Менжинского, очень хорошей сохранности, так ты возьми себе за труды; а внучке моей, милок, вот что передай…

— Зайди и просто скажи ей: «Помнишь?» Просто вот так скажи: «Помнишь?» И так лицом посмотри на нее! И все, выйди сразу! Не оглядываясь! Понял? Никогда не надо оглядываться!

— В Сивцев Вражек не забудьте заглянуть, голубчик! В Сивцев Вражек! Дом Алексеева! Сверчков моя фамилия, Свер-чков! Как звать, не помню!

— Господи, чем я оброс, — с тоской стонал Генподрядчик, обирая с себя прилипчивых мертвых, как обугленный репей. — А меж тем дома — жена. Кандидат искусствоведения. Грудь пятый номер, курицу печет на бутылке, Гайдна слушает, сто первую симфонию, за дирижерским пультом — Альберто Лиццио. А тут Маша эта… Как бессмысленны воспоминания юности! Нахлынут, и такие глупости творишь! На бумагу, — кричал он нахлынувшим туземцам, — на бумагу пишите, что передать! Кто неграмотный — кресты ставь, не позорь бедняцкий класс! Один крест — буква «А», два — буква «Б» и так далее! И не задерживаем с отправкой! Обобщайте, пожалуйста, материал, не надо писать, какого числа и с кем, пишите просто — «чревоугодие»! Буква «Ч» — двадцать пять крестов! Не списывайте у соседей, не надо переносить их ошибок в свою биографию! И, кстати, сумки не найдется у кого-нибудь?

Беснующаяся вокруг толпа улеглась, выделив из себя подмножество людей, в прошлом активно сотрудничавших с органами принуждения; в результате их профессиональных действий очередь приняла разумную стереометрическую форму, а количество передач было уменьшено до одной с физического лица и двух с юридического. Закончив импровизированный прием общением с ходоками из погибшего народа, противоречиво излагавшими, как именно и за какое конкретно правое дело погиб их народ, Генподрядчик взвалил на плечо сумку с настойчивыми напоминаниями о себе и, сказав:

— Ну, все, мужики, бывайте. Живите тут по совести, — обернулся в сторону подъезда, поскольку рабочее время заканчивалось, и увидел, как подъездная дверь затягивается по всей высоте очень красивым плетением узлистого терна, на котором там и сям вывешиваются и распускаются большие мучнистые цветы, опыляемые бабочками с плотоядным выражением синих глаз на крыльях.

— Маша, — приглушенно позвал он, приблизившись щекой к колючему гобелену, завесившему подъезд. — Маша, я подозреваю, это ты. Я понимаю, это ты так горько шутишь и, разумеется, имеешь основания… так вот давай ты меня впустишь и будешь шутить в моем присутствии… Это все прекрасно, но надо меру иметь… Ничего слишком, помнишь, Маша, нам говорили на диамате… Маша! Ответь мне! Я не могу здесь оставаться! У меня пожелания людей! Тут одних сормовских рабочих больше, чем их на земле осталось! А ткачихи ивановские! Одна другой искуснее! Когда они выткали для исландской делегации панно с изображением сумерек богов, все просто поражались, обсуждая это за чаем с вафлями «Вермеерские»! Маша! Маша! Открой! Пусти! Пусти! Что за ревнивая баба, прости Господи! Сколько лет пройдет, пока ты уймешься!

Он больно укололся лицом о терн и отскочил на скамью. Толпы мертвых молча посмотрели, как их почтальон не оправдывает доверия, а потом начали отбирать письма.

Первыми были какие-то люди без головы, требовавшие назад свой донос на гетмана, а за ними потянулись остальные. Некоторые гласно выражали презрение Генподрядчику и его притязаниям передвигаться. Он, впрочем, это не очень слышал.

— Тут знаете что можно посоветовать, — доверительно сказали ему сбоку.

— А? — очнулся он.

Там сидел человек неопределенного типа. Носители самой изощренной дедукции не нашли бы в нем ничего, кроме пошлых школьных параметров, и то не всех, потому что общественным животным без перьев он оказывался при осмотре, смертным, видимо, тоже, а смеющимся — уже вряд ли. Глаза его ходили сами по себе, как ступа с бабою Ягой, один смотрел на Генподрядчика и вокруг него, а другой — на живописно одичалый подъезд.

— Я говорю, — повторил он, — тут несколько человек поставило на то, что вы не уйдете, а несколько — на то, что вполне можете. Тут вообще ставки делаются очень, очень большие.

— А вы ставили? — спросил Генподрядчик, благодаря этой ахинее понемногу отрезвляясь.

— Да, — твердо сказал неопределенный человек. — Я поставил на то, что вы уйдете не менее чем на полкорпуса раньше того человека, что пришел за три месяца до вас.

Услышав об этом прецеденте, Генподрядчик невольно застонал.

— Вы что-то хотели посоветовать, — напомнил он.

— Ах, да, — сказал человек. — Нет, извините, так не надо делать…

Генподрядчик, придвинувшись, случайно коснулся его рукавом, человек спешно отодвинулся, а из той точки, которой он соприкоснулся с Генподрядчиком, тотчас пошли по нему концентрические круги, синие в полоску, как рубашка Генподрядчика; когда этот прибой прошел по груди, захлестнул кадык и разлился по лицу незнакомца, Генподрядчик, который опрометчиво полагал, что нагляделся уже всякого, имел возможность убедиться в своей самонадеянности, увидев, что далеко не всякого он еще нагляделся и, видимо, еще наглядится.

— Да, у меня есть бытовые трудности, — сдержанно сказал незнакомец, сглотнув синеву с полоской и толчками воли вернув сравнительно телесный цвет открытым частям торса. — Но это не должно вызывать у вас недоверия.

— Не вызывает, — с готовностью подтвердил Генподрядчик.

— Так вот.