История усталости от Средневековья до наших дней - Жорж Вигарелло

и с плохими рессорами. По прибытии ее ожидал сюрприз: усталость исчезла, а «сила» вернулась. Объяснение всегда одно и то же: наверное, путешествие вызывает усталость, но телу, которое подвергалось встряске, качке и толчкам, оно придает некую «твердость». Новизна приносит бодрость. Расслабленность и вялость оборачиваются силой767. Чтобы прогнать томность, изобретаются спортивные снаряды, создающие раскачивания и сотрясения: «механическое кресло», «механический конь», «табурет для верховой езды» и прочие диковинки, о которых рассказывается в «Энциклопедии» и в издании «Affiches, annonces et avis divers»768 (Афиши, объявления и мнения), – эти качели, рычаги и шестеренки, умело управляемые проворными слугами, дают возможность пользователю продолжительное время совершать живительные движения, «не выходя из дома»769.

Рекорды скорости

Пределы возможного также исследуются по-другому: пространство и время становятся вызовом характеру, приветствуются инициативность и риск. Теперь не только уделяется внимание скорости передвижения между двумя пунктами, она не просто механически фиксируется, как фиксировалась в XVII веке скорость гонцов770, но по поводу быстроты движения заключаются пари, она возбуждает, идет постоянный поиск оптимизации соотношения расстояния и времени. Надо сказать, что уверенность в способности совершить «невозможное», достичь «экстремального» в виде «результата» или оцениваемого «подвига» – дело индивидуальное. Во Франции подобное пари впервые было заключено в 1694 году, когда герцог Анри д’Эльбеф заявил, что «его экипаж доберется из Парижа до Версаля и обратно менее чем за два часа»771, – результат оказался на семь минут меньше; видимо, это было ответом на особое внимание ко времени. Подобные попытки совершались одна за другой, особенно во второй половине XVIII века, и даже приобрели до некоторой степени официальный характер, когда в ноябре 1754 года милорд Поскул вызвался преодолеть расстояние от Фонтенбло до Парижа менее чем за два часа. Это намерение породило королевское решение: конно-полицейской страже «было приказано удалить с дороги все препятствия, которые могли бы хоть малейшим образом помешать всаднику»772. Еще одно новшество: Поскул скакал галопом «с часами, прикрепленными к его левой руке, чтобы он в пути мог смотреть на них»773, регулировать скорость, превращать время в «наваждение». Он выиграл двенадцать минут. Все это превратило испытание в событие, подробно описанное Луи-Себастьеном Мерсье и Дюфором де Шеверни: «об этом говорили в течение шести месяцев – до такой степени идея гонок начала подогревать умы»774.

Во время таких попыток усталость принимается во внимание. Когда маркиз Шарль-Ноэль дю Сайан 6 августа 1722 года поспорил, что «дважды преодолеет расстояние в тридцать шесть лье от ворот Сен-Дени до замка Шантийи менее чем за шесть часов», были продуманы и подготовлены участки пути и лошади на местах перепряжки, а «у одного торговца лимонадом» на финише даже была приготовлена кровать. Всадник сменил шестнадцать лошадей, пришел на двадцать пять минут раньше и отдохнул в течение полутора часов в условленном месте, что, с точки зрения свидетелей, было «очень мало»775. Эдмон-Жан-Франсуа Барбье указывает в своем дневнике на продемонстрированные таким образом качества: «это были состязания не лошадей, а людей»; те, кто хотел следовать за ним, «стали задыхаться»776. Это, безусловно, был первый опыт, в котором сопротивление усталости стало темой пари, а также официальным рекордом.

Во второй половине XVII века примеры систематизируются. Герцог де Крой акцентирует внимание на состязаниях, возбуждающих дыхание, в частности на беге на коньках по замерзшим каналам: «Я узнал, что хорошие конькобежцы пробегают туда и обратно канал длиною восемьсот туаз за шесть минут». Он соотносит эту цифру с единицей времени: «что составляет шесть и одну треть лье в час»777. Некоторые результаты приводят его в восторг: «Во Фландрии скорость кареты-берлины составляла от пяти до шести лье в час, что необычайно»778. Впервые вычислялось расстояние, пройденное за единицу времени, и в этом заключалось абсолютное новшество. Это не что иное, как использование принципа неизменности. С «приблизительным миром»779 было решительно покончено: для преодоления какого-то расстояния устанавливалось стандартизованное время, оно больше не было относительным. При обсуждении скорости больше не принимались во внимание почти анекдотические препоны, возникающие на дороге, использовались абстрактные величины – пространство и время. Отныне скорости можно сравнивать. Выносливость – тоже.

Вызов, бросаемый первооткрывателями

В эпоху Просвещения появляется новый способ добровольного противостояния изнурению и боли: странствия, отличающиеся от ранее упоминавшихся780, – большие морские путешествия и связанные с ними риски и опасности. Бури, ураганы и сопровождающие их трудности теперь преодолеваются не для того, чтобы искупить какой-то грех или получить прощение, как было на опасном пути в Святую землю, путешествия совершаются не ради господства на покоренных землях и не ради торговли, как было на протяжении долгого времени; цель теперь более прозаическая и более современная: лучше узнать мир, исследовать неизвестное, пробраться в незнакомые регионы. Бросить вызов судьбе, чтобы развиваться, рискнуть, чтобы самоутвердиться. Мы видим, что цель больших приключений изменилась: теперь пускаются в опасные путешествия, чтобы получить больше информации, испытывают трудности, чтобы жизнь стала лучше. Отныне тяготы путешественников представляются более благородными и заслуживающими большего уважения:

В век Просвещения все изменилось. Исключительные усилия энциклопедистов по систематизации естественно-научных знаний – о природе, о Земле, о материи – внесли в путешествия систему781.

Целью второго путешествия Джеймса Кука в 1772–1775 годах были «географические открытия в Южном полушарии»782. Экспедиция Бугенвиля, в 1766–1769 годах совершавшая кругосветное путешествие, остановилась на островах Океании783, а целью экспедиции Лаперуза, состоявшейся в 1785–1788 годах, было комплексное исследование Тихого океана и «решение научных проблем, поднятых недавними знаменитыми плаваниями»784. Суть этих бесстрашных путешествий – «знание». Благодаря согласованным усилиям это знание облагораживается, а описываемое изнеможение нарастает. Лучший пример этого приводит Ив-Жозеф де Кергелен де Тремарек, рассказывая о трудностях, возникших, когда они наткнулись на рифы во время долгого плавания в северных морях в 1768–1769 годах:

Трудности, с которыми я столкнулся во время плавания, когда пришлось бороться с течениями и непрекращающимися бурями, лавировать во льдах, где постоянные колебания стрелки компаса, так сказать, лишали уверенности в правильности пути, одним словом, препятствия, которые мне надо было преодолеть, позволяют надеяться, что этот дневник, который меня заставили опубликовать, будет кому-то полезен785.

Во второй половине XVIII века постоянно подчеркивается важность «смелого и опасного дела», предпринятого с единственной целью: «познакомиться с морями, которых никто никогда не пересекал»786. Андерс Спарманн, иногда сопровождавший Кука в его экспедициях, но в основном путешествовавший в одиночку,