До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает... - Юрий Прокофьев

Надо понять: национализм — это мощное сильно действующее идеологическое и организационное оружие. И нам в России, многонациональной стране, это необходимо учитывать. Не случайны все эти попытки проникновения на Северный Кавказ, в республики Поволжья. При этом используются и религиозные, и национальные особенности.

А самое главное, используется недовольство масс. Ведь русский народ живет не в лучшем положении в своей массе (я не беру москвичей), чем народы Северного Кавказа, Южного округа, но именно там возникает вопрос, что Центр, федералы ущемляют их интересы, не вкладывают деньги, не развивают производство. И этому есть основания. Действительно, в Кабардино-Балкарии, в Карачаево-Черкесии, в Адыгее огромное количество безработных. Крайне низкий жизненный уровень. И практически ничего серьезного не делается для изменения ситуации. А это питательная почва, чтобы вызвать недовольство. Ведь никто не говорит, что русские живут так же плохо в Курской, Архангельской областях. А сравнивают с москвичами, мол, москвичи, Центр жируют за наш счет, и потому нам надо отделяться, чтобы стать самостоятельными.

Я боюсь сейчас еще одного действия со стороны правительства, со стороны руководства крайне несвоевременного и неумного. Ну, скажем, сейчас Красноярский край сливают с Ханты-Мансийским округом — это понятно, это нормально. Но когда начались разговоры о том, чтобы Карачаево-Черкесия вошла в Ставропольский край, а Адыгея — в Краснодарский край — это грозит бедой, потому что может вызвать только резкий всплеск национальных противоречий, вражды, не совсем такие, но похожие на точки сопротивления в Чечне...

Может быть, в конце 80-х годов непонимание остроты национальной проблемы происходило из-за того, что в Москве руководство партии и Советов большей частью состояло из представителей коренного населения, которое никогда никакими гонениями и ущемлениями в национальном вопросе не было затронуто? Поэтому так и отнеслись к этой проблеме, не понимая, какие процессы происходили в стране.

Кроме того, у меня, да и многих руководителей, не было необходимых знаний. Когда я обратился к специальной литературе, стал изучать эту проблему, то узнал, что на всех крутых поворотах истории резко обостряется национальная проблема. Это должны были предугадать, предвидеть, предусмотреть и руководители партии, но они, видимо, как и я, были в этих вопросах недостаточно подготовлены, а ученые, во всяком случае своевременно, об этом не сказали, да их и не спрашивали.

Только конкретные события в Москве заставили обратиться к национальному вопросу, изучить ситуацию в стране, а затем уже стали работать на опережение.

Начну с небольшой статистики.

В Москве, когда я был первым секретарем горкома партии, проживало 9 миллионов человек. Называли 8900 тысяч, но было 9 миллионов. Из них 1 млн. 200 тысяч человек — лица некоренной национальности, фактически их было значительно больше, но это официальные данные.

Пропорции такие: примерно 300 тысяч украинцев, столько же или чуть меньше татар, по 150—180 тысяч представителей Закавказья — грузин, азербайджанцев, армян. Евреев было примерно 300 тысяч, но численность их сокращалась: те, кто считал, что их родина Израиль, выезжали. Численность еврейского населения в Москве шла на убыль. Немало проживало в столице представителей Дагестана, курдов.

Вот, пожалуй, те основные национальности, которые помимо русских проживали в Москве.

Когда в 1988 году возникли проблемы чисто национального характера в Армении, Нагорном Карабахе, трагедия Сумгаита, тогда горком партии (к сожалению, только тогда!) обратил внимание на национальную проблему в Москве. Стали ее изучать.

До этого все к чему сводилось? Праздники, сабантуи в Измайловском парке проводила татарская часть населения; Пасху и Новый год около синагоги на улице Архипова (теперь она называется Большой Спасоглинищевский переулок) отмечали верующие евреи. Вот и все, если говорить о национальных особенностях, которые более или менее открыто проявлялись у нас в Москве.

Когда произошли эти страшные события, начались митинги армянской диаспоры на Армянском кладбище. Там собирались, вывешивались плакаты с фотографиями событий, происходивших в Сумгаите, в Нагорном Карабахе. Приезжали представители из тех мест. Все это поначалу не выходило за рамки кладбища и не вызывало особого беспокойства. А вот когда армяне вышли за стены кладбища и пошли к центру города, тогда в горкоме партии (секретарем в ту пору был Зайков) заволновались по поводу возможных националистических проявлений в Москве.

Но это я говорил о лицах некоренной национальности. Еще раньше проявились национал-патриоты или, я бы сказал, национал-шовинисты из радикального крыла общества «Память», которые проводили митинг на Манежной площади. Это тоже было проявлением национализма.

Они потребовали встречи с Ельциным. Тот вначале побоялся к ним поехать. Послал Сайкина и меня. Но руководитель общества «Память» Васильев категорически отказался разговаривать с нами и потребовал встречи с секретарем горкома партии. Мы с Сайкиным отправились к Ельцину. Ельцин позвонил Горбачеву: «Как быть?» Тот порекомендовал ему все-таки встретиться.

Но Ельцин поставил условие, что на улице он встречаться не будет — только в помещении. Мы предложили Васильеву два варианта: либо Манеж, либо актовый зал Моссовета. Тот выбрал Моссовет: Манеж рядом, зашли и все, а тут еще можно демонстрацией пройти по Тверской улице.

Их вначале было, наверное, около 500 митингующих — с лозунгами, плакатами. Когда члены этого общества шли по Тверской, поддержки им никто никакой не оказывал. Люди стояли и глазели. Стремления присоединиться к ним не было. Обычное ротозейство, так как подобное явление было тогда еще внове.

Лозунги — чисто шовинистические: часть против евреев и других нерусских, некоренных, жителей Москвы; часть в защиту памятников истории, архитектуры; часть — в защиту монархического строя. Все это было необычно.

Пока демонстранты шли по Тверской к Моссовету, число их заметно сократилось, и когда они вошли, зал оказался неполным, хотя он рассчитан именно на полтысячи человек.

Собрался тогда в актовом зале народ самый разный. Были нормальные люди, стоявшие на здравых позициях. Они выступали в основном в защиту исторических и культурных памятников, то есть отстаивали те принципы, на которых «Память» и создавалась. Они пытались пойти на какие-то соглашения, договориться с руководством города. Но таких ораторов остальная часть, которой руководил Васильев, просто «зашикивала» — не давала выступать. Поэтому говорили в основном экстремисты.