Математик Боя - Blood_and_Tea
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пожалуй, из меня не очень хороший учитель, — грустно усмехнулся перерожденный, вспоминая свою первую смерть. — Но и ты не с нуля будешь изучать. Если хочешь — я могу тебе помочь, но… Открытие Академии через четыре дня…
— Я согласна! — поспешнее, чем было нужно, кивнула Наоми. — Хотя бы так…
* * *
Два года в развивающейся Конохе пролетели незаметно. Сенсома тренировался, отсыпался, чертил фуин на полигоне и так по кругу. Иногда его расписание разбавляли приходы Тобирамы и нападения Учих.
Ненависть красноглазых была запредельна — за пару лет Томуре удалось знатно оттоптать им ноги в танцах. Некоторые жители деревни даже начали делать ставки на бои сироты и клановых, что дико бесило последних. Но они никак не могли перестать проигрывать… Конечно, Сенсома выигрывал не всегда и даже не в половине случаев, но даже так — Учихи чувствовали себя оскорбленными, причем регулярно и довольно часто.
Перерожденного это абсолютно не трогало. Он даже был, в какой-то мере, благодарен «веерам» за спарринги. Ниндзюцу они, правда, почти не демонстрировали, преимущественно атакуя в тайдзюцу причем группами, но даже это оказывалось полезным для развития.
Человек привыкает ко всему, так что Сенсома все-таки смог полностью принять свой уникальный взгляд на мир. В повседневной жизни, конечно, дальтонизм мешал и крал ощущение полноценного бытия, но зато Томуре удалось извлечь пользу от него в боях! Дело в том, что из-за потери всех цветов, кроме черного и белого, глаза стали отмечать больше деталей, которые раньше скрывались за палитрой красок. Выпирающий кунай из подсумка или мазок фуин на наплечнике, почти не заметный для обычных людей — Сенсома видел их четко и ясно. К тому же, у него появилась мысль о том, что он сможет легко избегать воздействия гендзюцу на свой мозг, ведь картинки, насылаемые иллюзионистом, программировались сразу им и должны были быть цветными. Пока что это лишь теория, но как знать, может быть вскоре это станет важнейшим открытием в мире шиноби…
Техники Земли вышли на новый уровень. Прилежная учеба, недюжинный контроль чакры и неплохой талант сделали свое дело, и теперь последний из клана Томура мог не только пользоваться уже существующими техниками своей родной Стихии, но и создавать новые, более подходящие под его стиль боя! В спарке со знаниями о фуин, ниндзюцу Земли Сенсомы превращались в чудовищное оружие и делали его достойным противником почти для любого шиноби.
Огненная Стихия тоже поддалась перерожденному, пусть и оставалась гораздо более энергозатратной и требовательной к концентрации. Разрушительная мощь техник огня была полезным подспорьем в бою, пусть ее удобность и вариативность пока и сильно страдала. Водные ниндзюцу тоже стали получаться, причем совсем недавно, но об их практическом и эффективном применении говорить было еще рано — уж слишком мало практики. Однако, Сенсома не унывал и верил, что после вступления в Академию сможет начать изучение Воды под руководством кого-нибудь опытного в этом.
Например — Тобирамы.
— Что? — вскинул бровь альбинос. — Почему ты так на меня смотришь?
— Что вы вообще делаете у меня дома в ночь перед открытием Академии? — Сенсома посмотрел на Сенджу так, будто видел впервые за сегодня.
Тобирама недоуменно моргнул. Этот ребенок смеется над ним? Нет — выглядит довольно серьезным…
— Я. Рассказываю. Тебе. О. Наоми, — веско роняя тяжелые слова и придавливая таким же тяжелым взглядом, произнес Сенджу. — И о том, что она станет твоей одноклассницей.
Томура вздохнул. С девушкой он намучался знатно… Дочка Первого действительно была ребенком своих родителей и все схватывала на лету, легко используя усложненные версии печатей чуть ли не с первого раза. Таланта ей было не занимать, как и общего количества чакры, но вот мотивация у нее была очень ненадежной и зыбкой.
Сенсома — не совсем обычный двенадцатилетний мальчик, он — перерожденный, и он отлично понимает, что у девушек в возрасте Наоми-чан не может быть той самой заветной «любви», о которой они так любят петь. Интерес, симпатия, влюбленность, бог с ней, но не любовь! С другой стороны — любовь для него была чем-то далеким, и он прекрасно отдавал себе отчет в том, что может чего-то не понимать в этом. Наоми пойдет обучаться искусству шиноби только для того, чтобы быть ближе к Сенсоме. Мотивация очень глупая и сомнительная.
О чем он и поведал.
— Не думаю, что из нее выйдет толк, — мальчик вздохнул. — Мотивация, увы, никакая…
— Так ты заметил? Хвалю. Даже ее мать не знает. Впрочем, она ослеплена любовью. Ты бы видел ее лицо, когда Наоми показала то, чему ты ее научил.
— Усложненные версии взрывных печатей, которые не дают почувствовать внутри чакру. По сути — обычная взрывчатка.
— Знаний на такое у моей племянницы бы не хватило. И ее решимость… В общем — теперь она будет учиться с тобой.
Сенсома пожал плечами:
— Мне все равно. Главное — уровень, которого я смогу достигнуть, обучаясь в Академии.
— Все еще не отказался от своей безумной мечты? — понятливо хмыкнул Сенджу.
— Никогда.
* * *
На следующее утро, ровно в десять часов, Томура стоял у новенького красивого здания, стоящего недалеко от резиденции Хокаге. Академия являла собой комплекс построек и тренировочных полигонов и сильно напоминала перерожденному школу, в которой он когда-то преподавал, только увеличенную в размере. У входа — больших красных дверей с атрибутикой Конохи над ними — уже собралась толпа ребятишек и их родителей.
Кивком поприветствовав выросшего Сэдэо и его отца — главу клана Хьюга, мальчик вклинился в ряды будущих шиноби. Наоми он тоже быстро нашел глазами — та стояла подле отца, готовящегося, судя по всему, произносить речь. Узумаки Мито тоже стояла рядом, как и младший брат Хокаге. Сенсома был уверен — его увидели, но виду не подавали.
Народ все прибывал. Вскоре пришли подростки из клана Учиха, сразу же оскалившиеся, как только им на глаза попался Томура. Перерожденный с гаденькой улыбочкой помахал ручкой красноглазым, отмечая про себя, что его в толпе узнают:
— Это не тот самый парень который, по слухам, постоянно дерется с Учихами?
— Где? Тот очкарик? Да ну… Не похож. Тот, я слышал, был даже учеником Мадары!
— Тише! Не вспоминай его имя, когда господин Первый так близко!
— Да он
