Тигры в красном - Лайза Клаусманн

Легкий барабанный бит и гитарные переборы, в духе калипсо. Хелена улыбнулась. Песня была хорошая, радостная, из тех, что заставляют тебя хотеть стать счастливым, даже если ты несчастлив.

Дейзи схватила за руку Тайлера и принялась твистовать. Затем дернула к себе Эда, и вот они уже отплясывали втроем.

Хелена смотрела на шайку юных цыган, у которых все еще впереди. Даже ее сын, временами такой серьезный, выдавал свою версию твиста в стиле Чабби Чекера.[39]

Она глянула на Ник. Кузина протянула ей руку. Хелена вздохнула и взяла ее. Ник обняла Хелену за талию.

— Старые мы перечницы, — сказала Ник.

Хелена прижалась лицом к мягкой щеке кузины, в ней нарастала непонятная тоска. Через плечо Ник она видела, как дети улыбаются им. Только не Эд. Она была рада, что он не притворяется. Он нужен ей. Она затеяла игру, и ей нужны его сила и честность.

Она вдыхала аромат духов кузины и думала о мокрых листьях, про которые та говорила. Как она может любить Ник — после всего, что было? Казалось, сознание ее сейчас взорвется, так много было мыслей. Невыносимо. Поэтому она просто обняла Ник покрепче, точно в последний раз.

ХЬЮЗ

1959: июль

I

В доме звонил телефон.

Впоследствии, прокручивая этот момент в голове, Хьюз мог поклясться, что услышал звонок за квартал от дома. Но возможно, это память сыграла с ним шутку. Однако он совершенно отчетливо помнил ужас, поднявшийся в нем от этого звука.

Он шел не спеша по Трейл-стрит, отмахиваясь от мошкары, облаками висевшей в теплом июльском воздухе. Был ранний вечер; все утро без особого успеха провозившись с капиталами своего клиента, он ушел с работы пораньше и успел на «Лору»[40] в «Никелодеоне» на Гарвард-сквер.

Вот что нравилось Хьюзу летом в городе. Он мог уйти из конторы, и никому не было дела до того, куда он подевался. Его семья была далеко, на Острове, и он ощущал невесомость, что редко с ним случалось в рутинном существовании. Он мог поесть в одиночестве на кухне, сэндвич, а то и стейк, если было настроение готовить, затем пойти в кабинет и читать, пока не уснет на односпальной кровати. В их с Ник спальню он заходил только переодеться.

В спальне ему чудилось, будто он в городе-призраке. Фотография Дейзи в серебряной рамке на бюро, запонки в голубой фарфоровой чаше, идеально ровные подушки на кровати — все было точно из чужой жизни. Оглядывая комнату, он порой размышлял, что бы усмотрел археолог во всем этом, в нем самом. Как бы его описали? Мужчина, у которого туфли начищены, а носки аккуратно сложены. Мужчина, который любит свою семью. Это — он? У себя в кабинете он лучше понимал, кто он, и это его утешало.

В последнее время его одолевало чувство, что что-то не так. Временами оно накатывало, когда возвращался с работы или читал, и тогда ему приходилось останавливаться и пережидать, пока наваждение не отпустит. Он не мог дать ему точное определение, оно было сродни страху, но все же не страх. Он знал, это как-то связано с Ник, с утратой ее. Но ведь он ее не потерял, хотя временами ему казалось, что теряет. От этой мысли ему делалось дурно, как от хруста ломающейся кости.

Шагая по своей улице летним вечером, он услышал надрывающийся в доме телефон, и его снова охватило знакомое беспокойство, в голове зазвучал сигнал тревоги.

Это началось месяц назад, в начале июня, вскоре после того, как Ник и Дейзи перебрались на лето в Тайгер-хаус, а он приехал на уик-энд, чтобы подготовить лодку. Почистив «Звезду», проверив обшивку и оснастку, он отправился выпить в «Читальню», где сыграл две партии в рамми и выпил три джина с тоником, задержавшись дольше, чем планировал.

Все еще вполне бодрый, он решил прогуляться к заливу, подышать океаном, посмотреть на огоньки Чаппаквиддика. Оказавшись рядом с Яхт-клубом, он спустился к причалу, устроился на балке и сидел, вслушиваясь в стрекот моторов проплывающих яхт. Он любил Остров. Иногда он размышлял: если бы они с Ник поселились здесь после войны, как того хотела Ник, изменило бы это что-нибудь? Он подумал о Ник, она сейчас дома, наверное, готовится ко сну, легкий вздох срывается с ее губ, когда она садится за туалетный столик. Посмотрел на темную воду и выбросил эту мысль из головы.

Он шел по Симпсон-лейн, это была самая тихая дорога. Ему нравилось, что это все та же неухоженная тропа, хотя Остров постепенно менялся. Он размышлял об этом, когда дошел до перекрестка и увидел Фрэнка, выходящего из «Приюта» в компании девушки; ее темноволосая голова склонилась на его плечо.

Пораженный и не желая быть замеченным, Хьюз остановился. Он смотрел им вслед и не спешил продолжать путь, решив скоротать время за сигаретой. Закурив, он попытался проанализировать свое удивление. Его смутил не очевидный подтекст. Скорее показалось странным то, что Фрэнк проявляет такую беспечность. Да любой, кто увидел бы их, понял бы, что происходит, а Остров мал, здесь все знают всех. Нельзя разгуливать по улицам, размахивая своими тайнами. А если ты сглупил, то должен понимать, что через пару секунд весь город окажется в курсе.

Хьюз затушил сигарету и направился к дому. Подойдя к дорожке, отходящей от Северной Летней улицы, он увидел Эда, вернее, его силуэт. А впереди снова маячил Фрэнк Уилкокс с горничной, они были увлечены каким-то интимным разговором. В первый момент Хьюз подивился, как Эду удалось ускользнуть из дома незамеченным в столь поздний час. Но тотчас забыл об этом, осознав, что мальчик преследует парочку, бесшумно, как кошка, скользя вдоль дорожки, в тени бирючины. Фрэнк и девушка свернули на Морс-стрит к теннисным кортам, Эд за ними. Мальчик остановился на миг и что-то поднял там, где только что прошел Фрэнк, затем свернул на улицу и скрылся из виду.

Хьюз стоял, чувствуя себя довольно глупо. Идея проследить за Эдом, который следит за Фрэнком, показалась ему нелепой. Но какой у него был выбор? Он не мог позволить Эду преследовать парочку, прекрасно понимая, чем они собираются заняться. Решено, он догонит Эда и отведет его в Тайгер-хаус. Но, добравшись до Морс-стрит, Хьюз обнаружил, что все трое исчезли. Он добежал до конца улицы и свернул на заросшую тропинку, ведущую вдоль теннисных кортов к Шерифову лугу. Остановился, прислушался. Где-то впереди раздавались шаги.

Тропинкой редко пользовались, после того как город проложил настоящую дорогу к лугу от Пизес-Пойнт-Уэй. Он шел по тропинке, ночное тепло усиливало запахи растений. Низкая луна слабо освещала путь, Хьюзу приходилось осторожно пробираться через нависающие ветви и торчащие корни.

Дойдя до заброшенной хижины у Ледяного пруда, он снова остановился. Это место было не хуже любого другого, куда можно привести женщину, не являющуюся твоей женой, для того чтобы покувыркаться. Но, прислушавшись, он решил, что в хижине пусто. Он дошел до края луга, впереди простиралось болото, окруженное с двух сторон подлеском, ни то ни другое не показалось ему подходящим местом. Туфли промокли от вечерней росы, Хьюз выругался сквозь зубы. Когда он найдет Эда, то хорошенько пропесочит его за эту беготню.

Если он его найдет.

Он уже было решил бросить поиски и подождать, пока мальчик вернется домой, и тут услышал тихий треск в кустах сбоку. Разглядеть что-то в зарослях было сложно, но кто-то определенно удалялся от него. Дерьмо. Хьюз продирался сквозь заросли, прикрывая лицо, чтобы не оцарапаться об ежевику.

Он вывалился из кустов и очутился на извилистой тропинке, петлявшей между живыми изгородями. В воздухе стоял тяжелый аромат жимолости, и Хьюз поймал себя на том, что вспоминает о своем первом поцелуе с Ник, возле дома ее матери, после танцев. Она прислонилась к стене дома, слегка вжавшись в цветущую жимолость, и с тех пор в его сознании этот аромат был связан с ней.

Хьюз подошел к расчищенному участку и замер. Луна поднялась выше. В старой лачуге, где не было одной из стен, Фрэнк Уилкокс со спущенными до щиколоток штанами ритмично входил в девушку, которую за ним было почти не разглядеть. Одной рукой Фрэнк держал девушку за голову, точно за поводья.

А в центре полянки, спиной к Хьюзу, стоял Эд. Мальчик не издавал ни звука, но Хьюз увидел, как его правая рука движется вверх-вниз в неистовом ритме.

Господи, подумал Хьюз. Господи, мать твою.

Стараясь не шуметь, он приблизился к Эду и крепко сжал плечо племянника. Рука мальчика замерла, но больше он не шевельнул ни единым мускулом. Не всрикнул, не подпрыгнул от неожиданности. Тихо чиркнула застегиваемая молния, и Эд повернулся к нему. Лицо было пустым. Хьюз поморщился. Он приложил палец к губам и указал в направлении тропинки. Эд помедлил секунду, а затем направился в сторону кортов.

По дороге Хьюз молчал, вне себя от ярости глядя на мальчика, неспешно шагающего впереди. Когда они дошли до места, где тропка вливалась в улицу, он развернул Эда к себе: