Час убийства - Гарднер Лиза

– Видимо, ты ладил с двоюродными.

– Нет, мы вечно цапались. Правда, больше для развлечения. Выдумывали игры, попадали в переплеты. В основном носились по округе как варвары. А вечерами играли в настольные игры.

– Всей семьей? Каждый вечер? В голосе ее прозвучало недоверие.

– Да. Поочередно, в домах всех дядюшек и тетушек. Начала это мать. Она не выносит телевизор, считает, что он портит мозги, называет его дурацким ящиком. Когда мне исполнилось двенадцать лет, наш она выбросила. Думаю, отец от этой потери так и не оправился, но нам после этого приходилось находить себе занятие, чтобы скоротать время.

– И вы стали играть в игры?

– В развивающие. В «монополию», в «скрабл» и прочие, кстати, и в мою любимую «риск». Кимберли вскинула брови.

– И кто выигрывал?

– Я, разумеется.

– Верю, – серьезно сказала Кимберли. – У тебя традиционные южные манеры, но в глубине души ты прирожденный игрок, что я вижу всякий раз, когда говоришь об этом деле. Ты не любишь проигрывать.

– Тот, кто сказал, что нет ни победителей, ни побежденных, явно был побежден. Комплекс разнообразных музеев, научных учреждений, художественных коллекций в Вашингтоне.

– Не спорю.

– Я и не ожидал этого, – усмехнулся Мак.

– А нас не привлекали настольные игры, – заговорила Кимберли. – Мы читали книги.

– Серьезные или развлекательные?

– Серьезные, конечно. Во всяком случае, на глазах у матери. Однако когда гасили свет, Мэнди тайком приносила в спальню экземпляры «Блаженной долины грез». Мы читали их под одеялом при свете фонарика. Хихикали до полусмерти.

– «Блаженную долину грез»? По-моему, тебе больше подошла бы Нэнси Дру [6].

– Нэнси мне нравилась, но Мэнди более умело, чем я, проносила контрабанду, а она увлекалась «Долиной». Кстати, и выпивкой, но это уже другая история.

– Ты непокорная.

– Все мы иногда непокорные. – Кимберли взглянула на Мака. – Скажи, большой обаятельный южанин, ты влюблялся когда-нибудь?

– Угу.

Кимберли пристально уставилась на него.

– Однажды. В подругу сестры. Она познакомила нас, мы понравились друг другу, и какое-то время все было хорошо.

– Что же произошло потом?

– Не знаю.

– Это не ответ.

– Милочка, от мужчины другого ответа ты не получишь.

Кимберли вновь устремила на него взгляд, и Мак не выдержал.

– Видимо, я был идиотом. Рейчел была славной девушкой. Веселой, спортивной, приветливой. Она преподавала во втором классе и была очень ласкова с детьми. Такую надо поискать.

– И ты порвал с ней отношения, разбил сердце лучшей подруге сестры?

Мак пожал плечами.

– Скорее позволил им постепенно угаснуть. Рейчел была из тех девушек, на которых нужно жениться, потом остепениться и растить не меньше двух детей. А я… к этому был не готов. Сама знаешь, какая у меня работа. Получаешь вызов и должен ехать. И невесть когда вернешься домой и представлялось, как она все больше ждет, все меньше улыбается. Я решил не обрекать ее на такую участь.

– Тоскуешь по ней?

– Признаться, не вспоминаю ее уже несколько лет.

– Почему? Похоже, она само совершенство.

– Кимберли, никто не совершенен, и, если хочешь знать у нас была проблема. На мой взгляд, значительная. Мы никогда не ссорились.

– Не ссорились?

– Ни разу. А мужчине и женщине нужно ссориться, сходиться в рукопашной примерно раз в полгода, потом заниматься любовью так, чтобы пружины кровати не выдержали. По крайней мере я так считаю.

– Я… мне такое в голову не приходило.

– Теперь твоя очередь. Как его звали?

– Не могу назвать никакого имени.

– Милочка, имя есть у всех. У мальчика, сидевшей в классе позади тебя. У ведущего футболиста из колледжа, который не поддался твоим чарам. У парня сестры, из-за которого ты ей втайне завидовала. Давай-давай. Исповедь облегчает душу.

– И тем не менее никакого имени не могу назвать. Честное слово. Я ни разу не влюблялась. Видимо, не тот тип характера.

Мак нахмурился.

– Влюбляются все.

– Неправда, – возразила Кимберли. – Любовь не для всех. Некоторые всю жизнь живут одни и при этом очень счастливы. Влюбиться… Тут нужна мягкость. Уступчивость. Этими свойствами похвастаться не могу.

Мак бросил на нее долгий взгляд.

– Милочка, видимо, ты еще не встретила мужчину, который тебе нужен.

Щеки Кимберли вспыхнули. Она отвернулась от Мака и снова стала смотреть на дорогу, идущую круто вверх. Они достигли Голубого хребта и теперь преодолевали подъем в ущелье Свифт-Ран. На поворотах им открывались чудесные виды. С перевала на высоте две тысячи четыреста метра раскинувшийся внизу, им напомнил темно-зеленое одеяло. Зеленые долины уходили вниз, серый гранит возвышался над ними, а голубое небо простиралось насколько хватало взора.

– Вот это да! – выдохнула Кимберли.

Они въехали в национальный парк «Шенандоа». Мак платил за въезд, получил карту со всеми точками обзора довел машину на север, по Скайлайн-драйв, к «Большим полянам».

Ехать теперь приходилось медленнее, предельная скорость ограничивалась тридцатью пятью милями в час, но это вполне устраивало – они хотели насладиться красотами. Вьющуюся дорогу окаймляли заросли травы, густо усеянной желтыми и белыми цветами, в лесу толстым ковром зеленели папоротники. Над головой сплетались ветви могучих дубов и величавых буков, дробя солнце на множество золотых кусочков. Увидев желтую бабочку, Кимберли пришла в восторг, а Мак, обернувшись, заметил, как олениха с олененком пересекают дорогу позади них.

Они подъехали к первой смотровой площадке, где деревья расступались, и перед ними вновь открылась половина Виргинии.

Мак остановил машину. Ему были не внове большие просторы, но иногда человеку просто необходимо сидеть и смотреть на них. Он и Кимберли упоенно разглядывали открывшуюся с Голубого хребта панораму лесов с яркими дикими цветами. Трудно было устоять перед красотой вкрапления серого камня.

– Как думаешь, он и вправду сторонник защиты окружающей среды? – спросила Кимберли.

– Не знаю. Но выбирает он прекрасные места.

– Планета гибнет, – тихо заговорила она. – Посмотри вправо. Там пятна сухой травы, болиголов – видимо, все убил хлопьевидный адельгид, поразивший столько наших лесов. И хотя это место охраняется как национальный парк. Долго ли не тронут расстилающуюся перед нами долину? Возможно, когда-нибудь эти поля станут участками, а все деревья – лесозащитными полосами, чтобы кормить голодных людей. Когда-то почти вся страна выглядела так, теперь нужно проехать сотни миль, чтобы найти эту девственную красоту.

– Прогресс наступает.

– Это пустая отговорка.

– Нет, – сказал Мак, – и да. Все меняется. Природа гибнет. Наверное, следует опасаться за наших детей. Но все таки я не понимаю, почему из-за этого один мужчина убивает ни в чем не повинных женщин. Может, считает себя особым. Может, у него извращенное сознание, побуждающее убивать просто ради убийства. Но письма, забота об окружающей среде… Полагаю, это чушь, придуманная Экокиллером для того чтобы оправдать свои истинные желания – похищать и убивать женщин.

– Психологам, – заговорила Кимберли, – известно что люди ведут себя определенным образом по самым разным причинам. Это приложимо и к убийцам. Некоторыми движет это, чрезмерно развитый ид[7], ставящий выше всего собственные потребности и не желающий признавать поведенческих норм. Маньяк убивает, потому что хочет ощущать себя могущественным. Биржевой маклер убивает любовницу, если она пригрозит рассказать все его жене, так как искренне убежден, что его покой важнее жизни другого человека. Ребенок нажимает на спусковой крючок просто оттого, что ему этого хочется.

Однако существует еще одна разновидность убийц. Убийца по нравственным мотивам. Это фанатик, который входит в синагогу и открывает огонь, потому что считает это своим долгом. Или человек, который убивает врачей, делающих аборты, поскольку уверен, что они совершают грех. Эти люди убивают не ради удовлетворения своих капризов; они считают, что совершают справедливое деяние. Может быть, Экокиллер попадает под эту категорию.