Крепкий орешек - Родерик Торп

Шаркая, он побрел к восточной стороне здания и поднял рацию.

— ...внутри. Джо, если ты слышишь меня, повторяю: мы находимся внутри, и некоторые заложники уже спустились.

Он решил оставить рацию включенной. С улицы доносились голоса, требовавшие денег. Как таких крикунов называют на стадионе? Луженые глотки. Шесть миллионов долларов. На вооружение, на оружие. Застрели его, папа. Миллионы на строительство моста. Миллионы и миллионы, как будто в этой безумной жажде денег и накопительства был какой-то смысл. Как будто деньги могли хоть на день продлить вашу жизнь. Как будто вы будете есть больше двух яиц на завтрак, по выражению Стейнбека. Как будто деньги исчерпывали все представление о жизни. Что Стефани искала в этой жизни? Что толкнуло ее на это? Что заставило Малыша Тони поверить в революцию?

Шесть миллионов долларов. Президент «Клаксона» находился там, на улице, взирая на руины своей штаб-квартиры и гадая, удастся ли его страхователю уйти от выплаты компенсации. Лиленд работал на страховую компанию и знал, что в этом ничего невозможного не было. Оружие — это совершенно отдельная статья, оно — вне закона и не учитывается в общей сумме риска, которая должна покрываться страховым договором. Мысль об этом заставила Лиленда улыбнуться. Разве можно причинить боль нефтяной компании? На ней это никак не отразится, если только акционеры не потребуют, чтобы виновные были отправлены в тюрьму. У него оставалось два патрона. Это было все, что нужно. Всем счастливого Рождества! Он стал опять подниматься по лестнице, плача, как ребенок.

Когда Стеффи была маленькой, они играли в шашки и «Монополию». Она родилась во время войны, и в первые четыре года ее жизни они мало виделись. Был период, когда он отсутствовал дома два года. Когда он вернулся, они с Карен решили восполнить ей все, что она недополучила, чувствуя, что война травмировала ее не меньше, чем их самих. Они хотели дать ей все...

Среди забот и суматохи повседневности, вы забываете, что память, как правило, хранит как наибольшую ценность самые незначительные и будничные моменты вашей жизни. Шашки и «Монополия». Их отношения испортились, когда он начал пить, но, когда она поняла что он завязал навсегда они улучшились. Ему не нравился ее муж, Дженнаро.

Она осталась бы жива, если бы он сдался и сделался сторонним наблюдателем или покинул здание, чтобы вызвать полицию. Нет, он не был в этом уверен. Он с трудом понимал, почему столько всего натворил за ночь. Самое лучшее было бы опоздать на самолет в Сент-Луисе. Инцидент по дороге в аэропорт мог бы задержать его. Мог бы, если бы он покорился судьбе. Но, верный своим принципам, он взялся за оружие. Надо было слушать, что ему говорили. А его несло, как безумного, словно ему не терпелось увидеть, как умрет его дочь.

Любой полицейский вам скажет, что рано или поздно, вы осознаете каждую допущенную вами ошибку. Жизнь вынуждала его делать ошибки. Человеческой натуре свойственно ошибаться, а также создавать ситуации, которые порождают ошибки. Может быть, у Малыша Тони было время подумать, где он ошибся? Тони понял, что у Лиленда за спиной оружие, и все-таки он умер. Стеффи помогла ему всаживать в Тони одну пулю за другой. Она винила себя за то, то произошло с ее отцом. Она несла за это ответственность. Никто не подумал об этом.

Если бы он целился Тони в голову, он мог бы убить Стеффи. Если бы она вырвалась, он разрядил бы в него весь браунинг. Это помогло бы. Может, в перестрелке Лиленд и погиб бы, но это было бы лучше, чем то, что произошло.

Он ввалился на сороковой этаж, держа браунинг в руке. Прятаться было не к чему. Он прошаркал мимо комнаты правления, стол в которой был завален пачками денег, и двинулся к лестнице, ведущей на крышу. Надо было действовать быстро; если полиция была в здании, то они уже поднимались наверх, пусть медленно, осторожно, но поднимались. А это значило, что его свободе действий наступает конец.

Дойдя до начала лестницы, он постарался двигаться тише. Он чувствовал, что девушка находилась там, уверенная, что ей ничего не угрожает снизу. Он напомнил себе, что оказался жертвой, что его дочь — если бы не эти люди, в том числе эта девчонка, — была бы сейчас жива. Если бы он поймал ее, она бы уже давно была мертва. Лиленд с самого начала отдавал себе отчет в рискованности этого дела; Стеффи, может быть, тоже понимала это, но не смогла до конца оценить всю сложность положения.

Торопиться не надо. Может быть, они и догадаются, кто был виновником всего происшедшего за последние несколько минут и как все это случилось, но он не допустит никаких свидетелей, которые потом будут оспаривать его версию событий. Всю жизнь он носил то один жетон, то другой, не задумываясь, какой он полицейский — хороший или удачливый, но одно теперь он знал наверняка — как совершаются преступления. Кто-то сказал, что человек, оказавшийся жертвой преступления, не несет ответственности за свои действия. Этот довод не помог Патриции Херст, а ему поможет.

Итак, правило первое — никаких свидетелей.

Он не собирался садиться в тюрьму из-за шести миллионов корпорации-жулика. При данных обстоятельствах, когда погибли Тони и девять его подчиненных, а также Стефани, он не собирался щадить «Клаксон». Он еще заставит страдать этих людей, насколько это будет в его силах.

Он вскинул браунинг, наставив его на лестницу.

— Стоять!

— Камарад!

— Говорить по-английски. Руки за голову!

Это была маленькая девушка, пухленькая, розовощекая, с зелеными глазами. Она была чуть постарше Джуди, та была даже выше ростом. На верху лестницы были установлены пусковые устройства со снарядами и лежало другое вооружение, которое позволило бы им удерживать здание целую неделю. Если бы сегодня утром они были в полном составе, они бы вышли из здания, отбросив полицию, нанеся ей серьезные потери и уничтожая все на своем пути.

— У тебя здесь есть автоматическая винтовка или автомат?

Она растерялась на мгновение, потом кивнула. У нее был вид приходящей няньки. Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать два?

— Я хорошо вижу тебя, — сказал Лиленд. — Ты понимаешь, что я хочу сказать, — от чувства гадливости к самому себе у него начали сдавать нервы. — Подними оружие за ствол и возьми две обоймы к нему. Не спеши.

Она сделала это, как ему показалось, с чувством облегчения. Он не так хорошо видел ее, как сказал: его слепил дневной свет, проникавший через дверь за ее спиной. У нее были красивые пышные темно-каштановые волосы до плеч.

— Спускайся, делая по шагу.

Он дрожал. Он ждал, когда она подойдет поближе, чтобы одним выстрелом прикончить ее, прежде чем она поймет что к чему. Не надо сентиментальничать из-за нее; он не знал, кто она, что делала, кого убивала. Если на рассвете она была здесь, то это она убила людей, находившихся в вертолете.

И пыталась убить его. Еще одна ошибка. Такова была цена поражения. Держа автомат, она спустилась по лестнице, испуганно глядя ему в глаза и силясь улыбнуться. У нее были превосходные зубы. Его пистолет был опущен, чтобы она не подумала, что он целится в нее. Он задрожал, его лихорадило. Он поднял пистолет, и она поняла, что он подарил ей эти несколько секунд жизни только для того, чтобы получить оружие. Она начала кричать. Лиленд понимал, что она еще совсем не жила, что она умрет, ничего не испытав в этой жизни. Но он вспомнил о своей погибшей дочери и застрелил эту суку, всадив ей пулю в основание переносицы.

Рация молчала. Стрельбы не было слышно. На столе лежали не только шесть миллионов, здесь были документы, письма, справки корпорации, на некоторых стояла подпись Стеффи, похожая на цветок. Он не собирался забивать себе голову полицейскими проблемами. Больше его ничто не волновало. Интересно, кто-нибудь выстрелит в него, когда он будет разбрасывать деньги над городом? Может быть, полицейские сразу решат, что он тоже из банды. Или сразу сочинят какую-нибудь историю? Решение вопроса, кто прав, а кто виноват зависит исключительно от точки зрения, с которой он рассматривается. Если вы находились в вертолете, то тоже могли нажать на спусковой крючок, потому что деньги для вас были недосягаемы. И вы не сможете объяснить, почему так поступили.

В два приема он перевез часть денег к открытому окну, используя стул на роликах. Он вез деньги мимо изуродованных трупов Риверса и парня со сломанной шеей. Здесь он был единственным живым. Десяти-, двадцати-, пятидесяти— и стодолларовые купюры были сложены в пачки, перевязаны и надписаны неизвестными банковскими служащими из Сантьяго. После того что произошло, их следовало убить тоже.

Ему пришлось распечатать все пачки. Трупы Риверса и парня со сломанной шеей уже окоченели и успели посинеть. Они лежали как пара накрахмаленных и подсиненных сорочек. Умники. Доумничались.

Нога опять давала о себе знать изводящей болью. Он не знал, хорошо это или плохо. Первые пачки быстро растворились в утренней дымке, и он открыл еще пять, прежде чем бросить их. На улице раздались крики, радостные возгласы, визг. Лиленд слышал, что приближался вертолет. Он отодвинул стул, чтобы его не было видно, и распечатал оставшиеся пачки. Ветер вырвал банкноты из раскрытого окна, подхватил и понес вверх разноцветное облако. Люди на улице визжали, машины гудели, и он отправился за второй порцией денег. Шесть миллионов, и еще шесть миллионов, за здание.