Восстание в крепости - Гылман Илькин

— А что капитан Смирнов? — послышался из толпы голос Григория Романова. — Знает он об этом?

— Куда там! Накануне всю ночь кутил с офицерами!..

— Так пусть тогда придет и ответит нам!

Толпа взволновалась, зашумела:

— Давайте его сюда!

— Зовите командира роты!

Неожиданно сзади, перекрывая шум солдатских голосов, раздался зычный бас:

— Братцы, письмо!

Все обернулись. В дверях казармы стоял солдат, размахивая листком бумаги.

— Погребнюк написал! Нашел у него на койке.

Он сбежал по ступенькам крыльца, направляясь к товарищам. Романов, не теряя времени, бросился к нему навстречу, выхватил письмо.

— Читай вслух! — крикнул Бондарчук. — Мы все хотим знать! Посветите ему!

Романов, чтобы было виднее, повернулся спиной к фонарю, поднял бумагу выше и начал читать. По голосу чувствовалось, что он глубоко взволнован.

Письмо было написано торопливо, карандашом, на маленьком клочке бумаги.

"Солдаты, товарищи мои, — говорилось в нем. — Знаю, вы осудите меня, назовете трусом и малодушным. Но что мне остается делать? Иначе я поступить не могу, нет сил. Вы все отвернулись от меня, и это хуже пытки! Но я не предатель. Верьте, я не доносил на Дружина, у меня и в мыслях этого не было. Вот о чем вы должны знать.

Прощайте, друзья! Будьте счастливы!

Погребнюк".

Во дворе воцарилось гробовое молчание. Солдаты стояли как оглушенные. Их потрясли простые, бесхитростные слова записки и то, что написавший ее находится вот тут, рядом, но уже ничего не слышит, ничего не чувствует, хотя всего только час тому назад ходил среди них, дышал одним с ними воздухом…

Почти все собравшиеся под тутовым деревом, с которого, будто призрак, свисало мертвое тело, восприняли самоубийство Погребнюка как доказательство его невиновности, Те же немногие, которые все еще не были в этом уверены и считали действительной причиной его смерти угрызения совести за предательский поступок, — те открыто не решались высказывать свое мнение.

Одно было несомненно. Погребнюк лишил себя жизни, и ка это его в конечном счете толкнул тяжелый, невыносимый режим, установленный для солдат в батальоне. Издевательства над солдатами, арест Дружина, ежедневные истязания его в карцере и вот, наконец, страшная смерть Погребнюка — все это были звенья одной цепи.

Так думали не только солдаты-матросы, но и все солдаты батальона.

В этот момент к солдатам вышел капитан Смирнов. Он стоял у ворот в накинутом на плечи кителе и о чем-то спрашивал часового. Тот что-то взволнованно объяснял, показывая рукой на дерево.

Выслушав часового, капитан быстро направился к тутовому дереву. Солдаты расступились, давая ему дорогу.

Взглянув наверх, Смирнов отшатнулся и зажмурился, лицо его исказил ужас. Солдат, глаза которого часто смотрела на него с иконы, что над кроватью, сейчас висел перед, ним, как распятый Христос. У капитана Смирнова закружилась голова, земля словно стала проваливаться под ногами, Чтобы не упасть, он схватился рукой за ствол дерева и замер.

— Что, страшно, господин капитан?.. — зло спросил кто-то из толпы.

От этих слов Смирнов вздрогнул, открыл глаза и обернулся к солдатам:

— Молчать! Кто это сказал?

Ответа не последовало. Все пожирали Смирнова ненавидящими взглядами.

— Я спрашиваю, кто это сказал? Отвечайте! Не то…

Он ждал, прислонившись спиной к дереву. Толпа солдат по-прежнему молчала.

— В последний раз спрашиваю: кто сказал? Ну?..

— Я! — крикнул кто-то сзади.

Смирнов обернулся, поискал глазами в толпе, но в этот момент десятка два голосов справа и слеза от него закричали наперебой:

— Молчать! — Смирнов рубанул рукой воздух. — Немедленно разойтись! Приказываю!..

Несколько солдат сделали два шага назад. Но никто на уходил. Смирнов постепенно пришел в себя. Он крикнул часового. Как раз в этот момент происходила смена караула. К нему подбежали сразу два солдата.

— Снимите! — капитан, не поднимая глаз, кивнул на труп. — Доставьте на носилках в крепость. Живо.

Караульные поспешно бросились выполнять приказание. Один взобрался на дерево и принялся отвязывать от большого кривого сука конец веревки. Несколько солдат подошли, чтобы помочь. Они осторожно поддерживали мертвое тело.

Покойника опустили на землю и положили на спину. Караульные отправились за носилками. Кто-то вытащил из кармана грязный платок и закрыл им посиневшее лицо Погребнюка. Смирнов с благодарностью посмотрел на солдата, сделавшего это, так как стеклянные, с застывшей в них мукой глаза мертвеца наполняли его сердце ужасом.

Опять под деревом воцарилась гробовая тишина. Солдаты стояли, понурив голову. Молчал и капитан Смирнов, не отрывая глаз от земли.

Глава семнадцатая

На заре со стороны крепости донесся звук горна, играющего подъем. Дневальные начали поднимать солдат.

Обычный сигнал, будивший их каждое утро, сегодня прозвучал как-то особенно тревожно… Он пронесся над городом и растаял в сером небе. Горизонт запылал, будто его подожгли. Из ярко-красного он становился огненно-желтым. Наконец из-за гор показался край раскаленного диска, и по улицам города помчались первые солнечные лучи, веселые я благодатные.

Скачала со стороны базара долетели редкие негромкие возгласы. Потом, звуча все чаще и громче, они наконец вылились в глухой монотонный гул, который все крепчал и рос.

Солдаты седьмой роты еще не опомнились от ночного происшествия. Медленно поднимаясь в гору от церковной площади к крепостной равнине, они тихо обменивались мнениями о том, как будет похоронен Погребнюк. Устроит ли Добровольский похороны рядовому солдату? Солдатам трудно было предвидеть дальнейшие события. Одни считали, что подполковник ни в коем случае не разрешит похорон, другие же, все еще продолжавшие не верить Погребнюку, допускали возможность торжественных похорон, исходя из того, что покойный-де оказывал услуги командованию батальона.

Но когда взводы под барабанный грохот выстроились на плацу, все эти предположения и домыслы солдат словно мгновенно развеял ветер.

Сразу же выяснилось, что сигнал горна, несколько отличный от того, который каждое утро поднимал солдат на учения, не имел никакого отношения к похоронам Погребнюка. Распорядок дня в батальоне ни в чем не изменился. Все шло по раз навсегда установленному расписанию.

Батальон выстроился на плацу буквой П. Бой барабанов не умолкал.

И все же кое-что не могло не обратить на себя внимания солдат. Старших офицеров на плацу не было. Обычно они вместе с солдатами ждали появления подполковника, но сегодня их еще до рассвета вызвали к нему на квартиру. Там шел военный совет.

Томительно тянулось время.

Видя, что офицеры задерживаются, фельдфебель вышел вперед и закричал:

— Снять шапки! К утренней молитве готовьсь!

Солдаты обнажили головы. "Спаси, господи, люди твоя и благослови достояние твое… Победы благоверному нашему императору Николаю Александровичу…"

Крепостную равнину оглашал монотонный гул сотен голосов.

Едва солдаты кончили молиться, как в воротах крепости показалась группа офицеров.

— Сми-и-ирно! — скомандовал фельдфебель.

Глухой стук множества солдатских каблуков — и на плацу воцарилась такая тишина, что слышен был даже скрип сапог офицеров, ступающих по влажной от росы траве.

Офицеры выстроились перед ротами. Вперед вышел высокий плечистый штабс-капитан, дежурный по батальону, Он развернул сложенный трубочкой лист бумаги, откашлялся, вскинул голову и принялся размеренно, с выражением читать приказ командира батальона.

В вводной части говорилось об "опасных мыслях и преступных действиях" отдельных солдат, Затем шел непосредственно сам приказ. Дойдя до этого места, штабс-капитан сунул палец за воротник, оттянул его, вертя шеей, словно думал тем самым придать голосу больше силы, и провозгласил:

"Учитывая вышеизложенное, приказываю:

1. Солдата Дружина за распространение внутри батальона вредных мыслей и нарушение устава и законов армии его императорского величества предать Кавказскому военно-полевому суду.

2. После семи часов вечера увольнительные солдатам давать только с моего ведома.

3. Ответственность за исполнение сего приказа возложить на командира караульного взвода поручика Варламова.

Командир 1-го Особого Лебединского батальона подполковник Добровольский".

После зачтения приказа, как обычно, производились учения. Солдат удивляло отсутствие на плацу Варламова.