Женщина— апельсин - Нина Васина

— Кароль Евгений Францевич, свободный художник.

— Ева Николаевна Курганова, присаживайтесь и будьте джентльменом! Можно курить. — Она подвинула к краю стола пачку с сигаретами. — Могу попросить чай или кофе, и скажу сразу, я прочла ваше дело. Вы мне симпатичны, но совершенно не интересны. Поэтому давайте экономить мое время.

— Меня обокрали, — сказал Король. — Обули, как последнего пацана.

— Когда я закончу разговор с вами, вы можете написать заявление о краже и указать сумму похищенного. А пока давайте разберемся с пропажей у Сидорова драгоценностей на сумму… — Она зашуршала бумагами. — В номере Сидорова находились только он и вы. Тщательный обыск номера ничего не дал, драгоценности не нашли, во время разговора с представителями власти вы подтвердили наличие коробочки с драгоценностями.

— Разве?

— Понимаете, — Ева слегка улыбнулась, — очень жаль, конечно, что у нас не принято немедленно приглашать адвоката. И никто не напоминает о том, что все вами сказанное уже является фактически показаниями. Вот здесь у меня рапорт инспектора Юмахина, в котором подробно описано, как вы объяснили свой приход в номер Сидорова. Вы сказали о драгоценностях, а потом еще и предположили, что Сидоров сам спрятал эту коробку.

— Да… Я помню, но что здесь странного! Я до сих пор считаю, что этот… извините, прохвост… Нет, сначала, когда я думал, что он румынский князь, я предполагал у него забывчивость! Теперь я понимаю, что это просто мошенник.

— Евгений Францевич! Я вижу, вы меня не понимаете, скажу более ясно. Если бы тогда в номере при появлении представителей власти вы заявили, что ни о какой коробочке не имеете понятия, что в глаза ее не видели, то ваши слова мог бы опровергнуть только аферист Сидоров, он же Иностранец, он же Гиря, он же Понедельник. Кстати, до сих пор не известно, Сидоров его фамилия или Сидоровчук, сейчас выясняется.

— Какой же я осел, — с отчаяньем сказал Король.

— Позвольте не поверить. Я могу перечислить и ваши клички, Евгений Францевич, но больше всего, по-моему, вам подходит кличка Король. Вы начинали лет двадцать назад, обчищали карманы попутчиков по купе, пользуясь своей категорически интеллигентной внешностью и необыкновенной ловкостью рук картежника. Работаете один, умеете хорошо гримироваться, никогда ничего не подсыпали в напитки попутчиков, никогда не наносили увечья. Как бы это сказать… Специалист старой закалки. Как же я могу представить, что вас пригласил в номер незнакомый человек, в течение двадцати минут разыграл перед вами демонстрацию дорогих безделушек, предлагая купить, запрятал эти безделушки, вызвал милицию и посадил вас, и все это при полном вашем содействии.

— Это просто помутнение! Постойте, Бабочка-мусульманка… Неужели? — Он даже привстал.

— Евгений Францевич, давайте начнем сначала. Давайте предположим, что вы пришли в номер Сидорова, ну, скажем, сыграть пару партий… Во что, Евгений Францевич?

Король безучастно смотрел перед собой.

— Вот, к примеру, преферанс, очень красивое слово. У вас с собой чемоданчик денег, у Сидорова — драгоценности. Денег у него было меньше вашего. Проходит несколько минут, игра еще не начата, судя по найденным у Сидорова нераспечатанным колодам, которые он, как оказалось, купил в подарок своей «старой мамочке», а у вас обоих пропадают и деньги, и ценности. Как это, Евгений Францевич, а?

— Балконная дверь, — сказал Король.

— Третий этаж! — сказала Ева.

— Номер рядом, — сказал король, все так же глядя перед собой неподвижным взглядом. — Пустой номер рядом… Там тоже есть балкон.

— Вполне может быть, — вынуждена была согласиться Ева. — Это наш недосмотр. Прочтите и распишитесь, я прикажу осмотреть номер рядом.

Гости начали собираться к восьми. В их распоряжении были огромный ресторан и концертный зал. С улицы многочисленные зеваки видели, что у стеклянных дверей гостей радостно встречают здоровяки с бульдожьими мордами в расшитых золотом ливреях. Им не могло прийти в голову, что от дверей гостей просили пройти в небольшую комнату, где быстро и профессионально обшаривали и дам, и господ на предмет оружия. Дамы визжали, господа выражали недовольство, но все тихо-прилично, все ж свои… Подробно объяснялось, что эта исключительная мера вызвана слухами о готовящемся покушении на Федю и если господа опасаются за свою жизнь, то такси еще ждет.

Господа ухмылялись, быстрым и нервным взглядом одаривали своих дам. Дамы, которые успели рот открыть, тут же его закрывали, а которые молчаливые — немного открывали и говорили: «Пустяки» или «Все ходим под Богом». Соответственно, именно по этому признаку — открытый-закрытый рот — и можно было с ходу определить содержанку или жену приехавшего гостя. Платные девочки, справившись с испугом при обыске, поймав строгий взгляд, переставали щебетать, а серьезные замужние дамы, поймав растерянный взгляд, брали инициативу в свои руки. Так или иначе, но никто не уехал.

Обещали умопомрачительный концерт, большой и необычный сюрприз, «который заставит вас трепетать и никогда не забудется», как было написано в приглашении, именинный торт огромного размера из мороженого и карамели и памятные сувениры каждому.

Федя должен был сказать речь. Конечно, Федя не любил речей, но в подпитии иногда мог минут двадцать пять объяснять что-либо очень доходчиво. Поскольку ему сегодня категорически запретили пить до «сюрприза», Федя нервничал, и речь его была, на радость всем, очень короткой, хоть и не совсем внятной.

— Братья по оружию! — неожиданно сказал он, вставая из-за стола и поднимая бокал с соком. — Я тут слушал, что вы про меня говорите. Все это интересно, но не правда. Страна в опасности, братья! Какие морды сидят наверху! Обидно. Ни одной русской, вот беда. Но сейчас не про это. Делаем, что можем, да… Все, что можно, — делаем! За самый приятный подарок! — поднял бокал Федя и уважительно посмотрел в сторону совершенно, кстати, нерусской «морды». «Морда» скромно опустила глаза.

Только что, когда гости развлекались обсуждением необычного платья в блестках известного певца, Феде доложили о расстреле шестерых азербайджанцев. Само по себе это событие было вполне даже рядовым, но Федя вспомнил свой разговор «про политику» дня три назад. Он начинал говорить про политику, когда у него начинали требовать деньги на какого-нибудь политика. Федя политиков очень не любил, но понимал их необходимость. Этот человек, поверенные которого просили инвестиций, Федю раздражал своими странными галстуками, когда являлся в телевизоре. Федя и завелся. Он коротко объяснил, кто у нас тут делает политику и каким именно местом. «И нечего изображать здесь хозяев! — решил разъяснить он в конце разговора, когда его пугали изменением власти в стране. — Ты мне скажи лучше, есть такое место, где мне нельзя стрелять? То-то! А говоришь, власть… Что? Где? Ну, ты русский, а дурак, — это место свято, я в церквах не стреляю». — Последней фразой Федя определил свое отношение к Кремлю. Через день шестерых убитых азербайджанцев нашли не где-нибудь, а в Центре космической связи, на совершенно закрытой и охраняемой территории. Исполнитель скромно опускал глаза, а Федя, довольный, решил, что теперь-то разговор о власти с умником в прибабахнутых галстуках решен окончательно. Теперь все поймут и запомнят, что Федя разбирается с надоевшими группировками там, где ему хочется. Подарок был «в кайф».

Оглядывая собравшихся гостей, Федя задумчиво молчал, все еще держа в руках бокал. Гости занервничали, они не поняли, закончил Федя речь или нет. Кто-то кашлянул, Федя вздохнул и поставил бокал на стол.

— Пейте, ешьте! Веселитесь! — Федя, не усаживаясь, чуть нагнулся и протянул руку к вазе с фруктами. Он взял большую красно-лимонную грушу, таких неестественных цветов, что рядом с ней виноград и персики выглядели замарашками. Груша была тяжелой. Федя поднес ее к лицу, все еще пристально оглядывая сидящих. То ли гости ждали, когда он сядет, то ли речь была слишком коротка, так или иначе, никто не успел отвести от Феди глаз и заняться своей тарелкой. Поэтому то, что произошло потом, видели все и очень подробно.

Федя широко открыл рот, словно хотел засунуть в себя сразу всю грушу. Но укусить ее не успел. Груша взорвалась со страшным грохотом. Федя дернулся, подбросив вверх руки, и тяжело сел на свое кресло с высокой спинкой. Когда развеялся легкий синеватый дымок, гости увидели, что Феде взрывом снесло полголовы. Огромная развороченная рана на шее, сбоку от раны висело что-то, опускаясь на грудь и заливая кровью белоснежную рубашку. Это что-то подозрительно белело, сидящие рядом с Федей первыми узнали кусок челюсти. Громко и тонко завизжала женщина. Потом опять наступила тишина. В полнейшей тишине гости стали неуверенно смотреть друг на друга. Сидящие рядом с Федей оказались забрызганными красными пятнами и подозрительной желеобразной массой. Один из гостей медленно снял эту массу салфеткой со своего пиджака, вытаращив глаза и шумно дыша. «Мозги», — сказал он почти шепотом.