Слово арата - Салчак Тока

Тут же, за столом Кюрседи, мы, как могли, нацарапали маленькое заявление, Кюрседи бережно подержал бумагу и спрятал.

После долгих споров о том, кому ехать учиться, договорились послать десять человек. Саиты были уверены, что учеников будут учить только святотатству и богохульству. Поэтому богачи-чиновники не послали ни одного из своих сыновей. Мы были этому рады.

Саиты рассуждали так: «Поскольку правительство Советской России обещало принять в свои школы юношей, желающих стать врачами и другими учеными, то никого не послать нельзя, но лучше всего послать первых попавшихся мальчишек, цириков например: «Поезжайте себе, бог с вами!» И вот в первый раз в истории Тувы десять человек поехали учиться за границу.

Было объявлено, что будущие ученики выедут в Москву в конце мая 1925 года. Нельзя передать, как мы радовались.

У одного знакомого я достал мешок, напихал туда белье, сбитые сапоги, довольно много — уж не скажу сколько килограммов — сухарей и стал ждать отъезда.

Когда наконец этот день приблизился, разнесся слух, что нас на плоту будут отправлять вниз по Улуг-Хему. Вместе с нами должна была ехать правительственная делегация.

Я вышел на берег Улуг-Хема. Влез на пригнувшийся над водой тополь. Верно говорят: Каа-Хем, соединившись с Бий-Хемом, стал великой рекой — Улуг-Хемом, а все народы, жившие в России, объединившись, стали великим государством Советов… Еще говорят: Россия — очень-очень обширная страна. Я-то думал, что нет на свете других мест, кроме Каа-Хема и Мерген, а теперь слышу: есть и Советская Россия, и каких только нет еще народов. А как все это узнаешь? Есть способ… Учиться! «Москва, только Москва!» — подумал я и побежал к товарищам. Шилаа возился около рваной вьючной сумы. Он был явно расстроен:

— Москва, говорят, слишком далекая земля. Как до нее доберешься? Может, мне лучше остаться?

— Чего ты хнычешь! Москва далеко — правильно! Да мы не пешком к ней поплетемся, не шагом на воле каком-нибудь потянемся. В Москве ученик не пропадет! Захочется — будешь там жить, а соскучишься по своему аалу — можешь свободно вернуться домой.

Так, не моргнув глазом, я поучал моего товарища, совсем как человек, прилично знающий вещи, о которых говорит, хотя порою и сам колебался.

— Тебе-то что? Ты язык знаешь, книгам тоже научился, а я ни к чему не привык. Что я знаю? Что из меня может выйти, когда я уеду в такую даль? — жаловался Шилаа, всхлипывая.

— Да перестань ты, тебя же не умирать, а учиться посылают. Пойми ты! — говорили парню и другие ребята.

Люди, собравшиеся ехать в Москву, были непохожи друг на друга. У каждого своя особая биография. Например, Шилаа — дворовый Буяна-Бадыргы. С малых лет он был на тяжелых работах. Вероятно, поэтому спина у него всегда сгорбленная, как будто он идет, вскинув на нее порядочный мешок. Волосы на голове, как у моей матери Тас-Баштыг, начисто вылезли от какой-то болезни. Посмотрев на него, каждый сразу подумает: «Ай какой тяжелый вьюк натер тебе спину и шею!»

Соян-Монге — отчаянный удалец. Куда он ни ездил, чего ни видел! Когда в России произошла революция, он вступил в партизанскую армию. В одном из боев против Колчака попал в плен около Минусинска. Освободившись, приехал в город Читу и оттуда вернулся домой. Он был одним из тех людей, которые всегда и обо всем что-нибудь знают. Он любил похвалиться: «Я туда ездил, я там все насквозь знаю. Кто со мной вместе пойдет, нигде не пропадет, а будет себе лежать, как табак в кисете». Сам бедняк — нигде не мог учиться, а лихой на всякий разговор, молодцеватый.

Шагдыр — опять другой. Лицо у него какое-то синее, бледное. Ребята так и звали его Бледный Шагдыр. Родом из Элегеста, какой-то родственник нашего Кюрседи. Сам ходил короткое время в хураках [73] при монастыре. Неразговорчивый, с наморщенным лбом, он словно вечно думает о чем-то очень трудном и большом. Оттого, наверно, и шуток не понимает. Ребята что-нибудь скажут, так себе, со смехом — сразу набрасывается, как ястреб.

Были мы непохожи друг на друга не только по характеру, по возрасту, но и по знаниям.

Зато нас объединяло одно желание. Ждали только дня и часа, когда сядем на плот.

Глава 8

Цам помешал

В том, 1925 году саиты опять отложили наше путешествие.

Я возвращался с первомайской демонстрации по берегу реки. У обрыва стояли две молодые русские девушки. Проходя мимо них и незаметно покосившись в их сторону, я увидел, как одна из девушек осмотрела меня с ног до головы, рассмеялась и подмигнула подруге.

Я остановился.

— Чего это вы смеетесь? Или я очень страшный? А может, слишком красивый?

— Еще бы не смеяться. Идет молодой паренек и не хочет узнавать старых знакомых! Вы ведь вроде узнали нас, а виду не подавали. Или мы ошибаемся?

— Нет, не ошибаетесь. Я как раз нарочно присматривался к вам: вроде знакомые, а признать не могу. Хоть заново знакомься! Если вам это неприятно, значит, я виноват.

— Ну, я спешу, девочка, пойду уж… До свидания, уважаемый Тока, не знаю по отчеству, — сказала одна из девушек и куда-то заспешила, весело подпрыгивая.

Некоторое время мы молча стояли, не зная, с чего начать разговор.

Девушка заговорила первая:

— Совсем вы такой, не изменились ни капельки. А мы с Настей бегали еще без косичек…

— С Настей? А вы кто будете? Как ваше имя?

— Я даниловская. Прикочевали в Хем-Белдир. Мое имя Анна. Можно просто звать Нюрка, или Нюта, как раньше звали. Мне-то еще лучше.

Я схватил себя за голову:

— Ай-ай-ай-ай!.. Нюточка-Анюточка!

Это была подруга Насти — Вериной сестренки.

Беседуя о Даниловке и ее жителях, о небе, о погоде, мы шли рядом краем берега к Хем-Белдирскому острову. Когда мы дошли до коричневого дома, где находилось правительство, перед нами появился князь Идам-Сюрюн.

— Тывыкы, а Тывыкы! Подойди, парень.

Наскоро договорившись с Нютой о встрече, я подбежал к саиту и поздоровался. Идам-Сюрюн застыл у дороги и, что-то буркнув на мой привет, сказал:

— Послезавтра в Салчакском хуре [74] будут праздновать майдыр [75]. Я туда поеду. Твой тарга Пюльчун тебя отпускает. Поедешь со мной. Понял, парень?

— Что я сам могу сказать? Поговорю с моим таргой, — сказал я, собираясь идти.

— Постой, постой! Сходи на Пестрый уртель, закажи мне сильного коня с хорошим ходом, — приказал князь и, не оглядываясь, зашагал к коричневому дому.

Явившись к Пюльчуну, я доложил:

— Саит Идам-Сюрюн сказал, что завтра едет и я должен его сопровождать. Вы что-нибудь знаете?

Пюльчун подтвердил:

— Он саит. Поедешь вместе, будешь при нем. Присматривай за ним да приглядывайся, как люди живут.

Я сходил на Пестрый уртель, заказал коня и, даже не зайдя к себе, пошел к дому, где живет Нюра. Заглянул во двор — ее нет. Вот тебе и на! Я побрел домой. Нюра рассказала обо всех — а о Вере еще не успела… Но как выросла Нюра! Ведь Вера ее на руках качала, всякими ласковыми словами называла: «Нюточка-Анюточка! Люточка-малюточка!» А теперь совсем девушка: высокая, стройная, коса ниже пояса. Подумать страшно, сколько времени прошло!

— Задавишь человека, Тока! — крикнул кто-то.

Я поднял голову и увидел Нюру. В руках она держала ведра с водой.

— Вот хорошо, что тебя увидел. Ведь наше свидание теперь не состоится, — сказал я.

— Какое свидание? — вспыхнула Нюра.

— Да мы же завтра уговорились встретиться!

— Ах, да… Что же получается? С первого дня обманываешь, а? — Нюра лукаво улыбнулась.

— Да нет же, совсем не так! По службе надо ехать. Саит, которого мы давеча встретили, распорядился. Вот почему так получилось, Нюра, — поспешил я объяснить.

— Тогда дело другое. Раз так получилось, я не обижаюсь. До свидания. Уж пойду, работа не ждет: надо корову доить.

— Давай донесу тебе воду.

Я поднял ведра. Подошли к калитке. Мне показалось — ничего плохого не будет, если я по-братски расцелую Нюру на прощанье. Ведь она моя землячка. Так я и поступил: внезапно привлек девушку к себе и громко чмокнул в щеку. Нюра мгновенно вырвалась. «Бесстыжий черт!» — закричала она и отхлестала меня по щекам. Я ошалел. Нюра вбежала во дворик, рывком захлопнула калитку. Мне стало невыносимо стыдно.

«Что теперь делать? Как будто все было правильно, а получилось наоборот. Как теперь посмотреть ей в лицо? Как теперь встретиться, вернувшись из поездки? Такого сумасшедшего, как я, Нюра теперь разве послушает? А что скажет Вере?» — с этими мыслями я пришел к цирикам. Ни с кем не поговорив, бросился на постель и заснул. Проснулся в ту минуту, когда во сне ко мне подошла Нюра и прошептала: «Как ты со мной поступил, Тока — Тывыкы! В другой раз не целуй человека без его согласия».