Н 7 (СИ) - Ратманов Денис

Чанов бросил мяч Пинчуку, тот презрительно улыбнулся.

— Что — стремно? Это тебе не инвалидов…

Поймав недобрый взгляд тренера, он заткнулся, но улыбаться не перестал. За грудиной разгорелся огонь. Скоро кто-то почувствует себя инвалидом. Зрение стало четким, каждая мышца запела в ожидании нагрузки. Только не разгоняться!

Свисток.

Пинчук уронил мяч и сразу же отправил его в правую девятку. Отбил. И руки я себе отбил, что ж ты так сильно лупишь, зараза?

Ну я тебе… Я размахнулся, имитируя удар вверх и право, а сам катнул влево и вниз. Реакция у Пинчука была отменная, но он уже начал движение, трепыхнул ногами, но не дотянулся.

И снова правая девятка. Теперь я взял. Повторил его удар — Пинчук отбил.

Удар! Я отбил.

Вскоре я сбился со счета. Взял. Ударил. Отбил. Ударил. Пропустил. Взял. Взял. Под конец пропустил два раза подряд. Пинчук, проигравший мне с разгромным счетом, злобно бросил мяч на землю вместо того, чтобы подать Акинфееву. О, как он злился! Он хотел, чтобы мне морду мячом разбило. Вот гаденыш!

— Неплохо, — оценил мои успехи Вячеслав Викторович. — Раньше практиковал что-то подобное?

— Нет. — На языке крутилось: «У меня хорошо получается бить инвалидов» — но сказал я другое, не менее обидное для Пинчука: — Попробую закрепить эффект с более сильным соперником.

С Игорем можно и расслабиться, и проиграть. Поучу мелкого уму-разуму, хотя тот мелкий здоровее меня, — пусть побесится. А то двадцать пять лет, а гнили, как в старухе, которая пятерых мужей на тот свет отправила.

Игорю я уступил, уговаривая себя, что это не игра в поддавки, а потому что отдыхать надо, а то промок до нитки. Огонь за грудиной еле тлел, и надо было поддерживать его в таком состоянии, не давать совсем уж разгораться.

В этом баттле злой и деморализованный Пинчук напропускал аж двадцать восемь мячей. Сплюнул на газон и ударил круглого оземь.

И снова я на воротах. Теперь сыграю-ка в полную силу!

Вышла ничья. В следующий раз я выиграл у Акинфеева, и началась рубка с Пинчуком, который бил так сильно, словно хотел пробить меня насквозь. Глядя на это дело, Чанов свистнул, останавливая поединок, и молча уставился на Пинчука.

— Что? — набычился он.

— Дисквалифицирован на сегодня.

— За что⁈ — взвился киевлянин.

— Ты знаешь. — Дальше Чанов вещал монотонно, будто приговор зачитывал: — Еще раз повторится, подниму вопрос о целесообразности твоего пребывания в сборной.

Пинчук направился в раздевалку, размахивая руками и то и дело поглядывая на меня. «Ходи и оглядывайся», — читалось на его лице. Не будь спорткомплекс изолированным, стоило бы поостеречься: с такого станется что-то подсыпать в питье, и хватайся за живот во время матча.

Меня радовало то, что один он сагрился на новичка и что тренеры толковые, видят, кто чего стоит. Все чаще на мне останавливался удивленный взгляд Вячеслава Викторовича. «Как же мы такого самородка-то проглядели?» — читалось на его лице.

Еще я узнал, зачем главному тренеру столько помощников: с защитниками работал Бердыев, с полузащитниками — Тихонов, с нападающими — Карпин.

Когда начались двусторонки, меня определили в «сорвиголовы» — команду Карпина. Сыграли с «водителями» Бердыева со счетом 1:1. Любо-дорого было посмотреть, как мужики феерили! Какой дриблинг, какие финты! Марадона с Месси икали бы от зависти. Каждый безмолвно кричал: «Посмотрите! Ну посмотрите же, как я крут!» — и в упор не видел на поле никого, кроме себя.

Ох, и огребут они на разборе полетов! Но как требовать сыгранности от команды, когда среди тренеров нет согласия?

Как я и думал — после шести вечера Непомнящий анонсировал собрание, где Бердыев интеллигентно журил своих подопечных, в то время как Карпин с Тихоновым походили на двух голодных пираний, только клочки по закоулочкам летели, а те, кто попал под их начало, молча завидовали «водителям».

Следующий день принес очередную пресс-конференцию, показательную тренировку, на которой под ногами путались журналисты и не давали нормально работать, а потом мы всей командой вместе с роем дармоедов отправились в детский футбольный лагерь.

Нас там уже ждали четыре команды мальчишек лет двенадцати. Дабы показать единение всех клубов, ребят одели в белую форму. Дети сразу же окружили нас плотным кольцом и загомонили, перебивая друг друга. Карпин злобно свистнул, и воцарилась тишина. Слово взял наш пресс-атташе, Милослав Селезнев, круглый лысый тип в круглых же очках.

— Ребята, поднимаем руки, на кого я укажу, тот и спрашивает.

И посыпались вопросы: как совсем детские типа: ``«Игорь, а было ли страшно играть с 'Челси»?``, так и осмысленные: «Знаем ли мы, кто войдет в основной состав?»

Примерно через полчаса парни погоняли с мелкотой мяч, от взрослых на ворота встал Акинфеев и позволил забить себе несколько голов. О, надо было видеть, сколько счастья было у мальчишек!

Потом настала пора фотографий, ребятня облепила Денисова, Смолова, Дзюбу, Кокорина. Нападающие — фронтмены команды, они приносят голы и мелькают на экранах, в то время как кропотливая работа защитника не видна. Потому остальным народной любви досталось меньше, только возле Акинфеева роились юные голкиперы — у них свои кумиры.

Ко мне подошел только один рыжий вихратый мальчишка, и уже когда все нафотографировались — низкорослый крепыш. Этот, похоже, чей-то сынок, по блату затесался среди спортсменов и собирал фото со всеми футболистами сборной. Наконец дошла очередь и до меня.

— Нерушимый? — уточнил он, косясь с подозрением.

— Зачем тебе фото того, кого ты не знаешь? — поинтересовался я.

— Затем, что сегодня ты не сильно знаменит, а завтра прославишься, и тогда к тебе не подойти.

Я жестом пригласил его, сделал нашку на его аппарат — к слову, последнюю гражданскую модель «Енисея». Точно этот хомячок блатной, потом распечатает снимки и будет продавать.

После этого образцово-показательного дня потянулись однообразные тренировки, тренеры немного изменили состав команд, игравших двусторонки, и гоняли нас, гоняли и еще раз гоняли. Мне приходилось проще, мне доставались только косые взгляды Пинчука и Цыганкова, но киевляне не борзели, потому что руководство объявило: кто устроит потасовку — сразу на вылет.

Лишь на восьмой день что-то стало более-менее получаться. Как же мало времени на подготовку! Сомневаюсь, что на товарищеском матче с Уругваем мы покажем блестящий результат. Не продуть бы с позорным счетом типа 5:0. Поставили бы меня на ворота, может, была бы и ничья, но кто ж меня туда пустит?

Глава 17

Далеко, далеко…

Отправляясь в Монтевидео, я рассчитывал вкусить субтропической латиноамериканской экзотики, но столица Уругвая встретила нас серостью, прохладой и пронизывающим ветром. Русскоговорящий сопровождающий сказал, что еще вчера было под тридцать жары, а потом вот так резко похолодало.

Когда нас вывели прогуляться по городу в сопровождении двух полицейских, сопровождающий с гордостью в голосе поведал, что Монтевидео — самый безопасный город Латинской Америки, тут можно гулять по центру и не бояться, что ограбят.

Но охраняющие нас полицейские и инкассаторы, которые всегда ездили двумя машинами, говорили об обратном. Я ожидал ярких красок, музыки и фигуристых женщин, но и на следующий день город показался мне серым — то ли из-за погоды, то ли потому, что здания были в основном серые.

Старый центр почти не сохранился, нам показывали, каким он мог быть, на старинных фотографиях для приезжих. И вообще, местные не особо заботились о городе. Снесли красивое нефункциональное — построили новое страшное, причем стили и эпохи тут смешались не гармонично, как в английских городах, а убого. И еще складывалось впечатление, что я попал в южный российский город начала двухтысячных: залатанный асфальт, аляповатые угловатые строения из пластика и металла, листья, которые никто не убирает, закусочные вдоль дороги, люди, торгующие с пола безделушками. И еще важная деталь — граффити. Исписано и изрисовано было все, куда дотягивалась рука подростка, даже на асфальте я заметил черно-красные каракули.