Мы - сталкеры. Загадки Зоны (сборник) - Александр Шакилов

– Хельга, прикрывай! Ворота! Если кто – сразу! – Заур приготовился стрелять, как только из-за автозака покажется организм, которому не хватает витаминов и пуль. Хельга с «макаровым» развернулась на сто восемьдесят. Теперь они – спина к спине. Ощущения – круче чем в постели.

Взрыкнув движком, автозак медленно пополз обратно к воротам.…

Заур опустил оружие.

Вот, значит, о чём говорил Ильяс, вот какой подарок он приготовил для Заура…

Танюшка.

Автозак доставил Танюшку вместе с кроватью-каталкой.

Её наспех одели в больничную пижаму – тесёмки даже не завязали, а брюки так вообще задом наперёд… Торопились панове бандиты, очень торопились… На лице сестры, единственно не пострадавшем от огня тогда, на Крещатике, не было даже намёка на страх или же волнение: ни морщин, ни испуганного взгляда. Ничего. Напротив – она, проведшая столько лет в больнице, с интересом смотрела по сторонам. На щеках проступил легкий румянец, ноздри её трепетали, втягивая новые, незнакомые доселе ароматы мира, не ограниченного стенами палаты и не отравленного удушливой вонью лекарств.

И этот мир вынуждал её длинные ресницы удивлённо приподниматься, а голубые глаза – радостно сверкать. Она попросту не видела оружия, направленного на неё, но смотрела на воробьёв, обсевших водосток дома, она не слышала ругани бандитов, но внимала гулу пролетающего высоко в небе самолёта.

«Господи, – мысленно взмолился Заур, – пусть с ней всё будет хорошо!..»

Всеобщая Война Банд поломала судьбы многим. И Заур не был счастливым исключением. Но в его случае поломка оказалась временной – он смог выжить, а потом день за днём существовал ради мести и ради сестры. Месть – уже пройденный этап. Сурово наказан виновник гибели родителей, много лет назад застреленных на Крещатике. Осталась только сестра. И вот она может погибнуть. Если это случится, Заур в тот же миг умрёт. Его сердце – титановое, непробиваемое сердце палача – не выдержит, взорвётся сотней осколков. И тому, кто окажется рядом, – а это будут враги – не позавидуешь.

– Заурчик-мурчик, привет! – защебетала Танюшка, увидев брата. – Ты уже здесь и с тобой всё в порядке?! Как хорошо! А меня твои друзья прямо с операции забрали! Доктор Реваз познакомил меня со своим товарищем, уже и наркоз собирались, а тут…

– Молчать! – велел Ильяс, стоявший так близко от кровати-каталки, что Заур не осмелился бы выстрелить в него.

Танюшка, казалось, не услышала работорговца:

– Они сказали, что ты в опасности, тебе срочно нужна моя помощь, и никто, кроме меня, не сможет тебе помочь! Тогда я сказала доктору Ревазу, что операцию придётся отложить, потому что я должна встретиться с братишкой. Он не возражал. И его товарищ не возражал. И вот мы опять вместе, Заурчик-мурчик! Я так переживала, ты ведь выглядел озабоченным, когда я видела тебе в последний раз!

Тогда Зауру позвонил Край и сообщил о бионоиде-бомбе, который вскоре уничтожит Киев, после чего начнётся тотальная ядерная война. Конечно, услышав такое, он стал чуточку озабоченным.

«Танюшка хорошо держится», – отметил Заур. Сообразила, конечно, сразу, что отнюдь не лучшие друзья брата явились к ней больницу, но повела себя более чем достойно, не стала поднимать панику и звать на помощь. Охрана больницы с дубинками и врачи со стетоскопами всё равно оказалась бы бессильны против автоматического оружия. Она сделала вид, что поверила бандитам. Поведи сестра себя иначе – погибли бы люди. Доктору Ревазу, счастливому папаше двух дочек, прострелили бы его пропитанный алкоголем организм.

Или же она действительно не понимает, что происходит?

Кома всё же затронула её мозг?..

Как бы то ни было, Танюшка – сестра Заура, единственный родной человек на целом Божьем свете, и он никому не позволит причинить ей вред. Те, кто посмел выкрасть её из больницы, уже мертвецы. Да, они ещё дышат, сжимают потными волосатыми пальцами оружие, но это лишь видимость жизни. Последние её мгновения.

Агония.

Ильяс почувствовал недоброе, отшатнулся от девушки на шаг, но тут же вернулся. Из глотки его вырвался воздух, ставший вдруг тяжёлый, ненужным. Не сводя с него глаз, Заур начал едва слышно, на грани собственного восприятия мычать мантру, которую он давным-давно услышал от Учителя.

– Так что случилось, Заурчик-мурчик? Как я могу тебе…

Танюшку оборвал яростный рык Ильяса:

– Молчать, когда мужчины разговаривают!

Тяжёлая мужская ладонь врезалась в лицо сестры, выдавив из нижней губы рубиновые капли, оросившие её больничный халат.

Внутри у Заура стало твёрдо и холодно, будто в глотку ему влили жидкого азота. Но мантру он не прервал.

И вот тут Ильяс приставил пистолет к виску Танюшки.

Ноги Заура подогнулись. Уронив оружие, он опустился на колени рядом с Пападакисом, тем самым как бы умоляя работорговца о снисхождении.

Автозак остановился у самых ворот. Водила ждал приказа покинуть имение. Или же в будку должны загрузить особый груз. Какой именно груз? У Заура были предположения на сей счёт, но он всячески их отбрасывал, старался не думать об этом.

– Что ты мне сказал, Заур?! – Ильяса ничуть не растрогал жест бывшего палача. Наоборот – он разъярился пуще прежнего. – Ты хочешь знать, где он спрятал его? А взамен ты забудешь о преступном сговоре? Ха-ха-ха, да ты шутишь!

Чувство юмора у Заура атрофировано за профессиональной ненадобностью. Зато он отлично стреляет. Это полностью компенсирует почти все его недостатки. Заблуждаются те, кто считает, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Как бы не так. Хорошо смеётся тот, кто последним бьёт – по шляпке гвоздя в гробу своего врага.

– Ильяс, не делай глупостей! – Заур поднял руки над головой. – Слышишь, ты только…

Договорить ему не дал грохот выстрела.

Пуля ударила Танюшке в висок, разворотила её рыжеволосую головку, забрызгав Ильяса…

В глазах у Заура потемнело. Не слыша ничего, не видя, рывком он поднялся с колен.

Ильяс ошибся – он не народный мститель. И вообще работорговец ошибся.

Заур – палач. И он будет поступать как палач.

Каждый грешник обязан получить по заслугам уже здесь, на Земле. И Заур по праву палача помогает грешникам не уклоняться от их обязательств. Ибо палач – это воплощение Закона на улицах. Палач – это патрульный, прокурор и судья сразу. Три в одном двадцать четыре часа в сутки без выходных и отпусков. Трактуя Закон по собственному разумению, палач выносит приговор и приводит его в исполнение, как умеет и как считает нужным. Палачами заслуженно пугают непослушных детей.

А уж палач, которому больше незачем жить, опасен как никто другой.

Шириной арочное сооружение, к которому нас привели, было метров сорок, длиной все сто, а то и больше. Вход перекрывали мощные ворота. Если бы Голован не прокашлял нам, что каждый барак в лагере – бионоид, я подумал бы, что ничего особенного это сооружение не представляет. А так… Не ворота это, а челюсти биомеханической твари. Так что проходя меж створок, ты, Макс, по сути добровольно позволяешь себя съесть.

И ещё сына с собой тащишь.

– Как и «мячи», бараки наблюдают за нами, записывая каждый наш шаг, каждое движение – и показывают его путникам, – предупредил нас Голован, шедший во главе процессии своих сподвижников.

– Тогда почему мы…

– Потому, Край, что конкретно этот барак я вырастил сам из вот такой крохотной заготовки, – он поднёс к моему лицу кулак, то ли показывая размер заготовки, то ли угрожая физической расправой.

Плотоядно чавкнув, ворота за нами сомкнулись.

Первое, на что я обратил внимание, – посреди ангара стояло чучело.

Мало ли, может, тут обитают воробьи, которые уничтожают посевы, вот местные зэки и соорудили это нечто из палок, с которых кое-как ободрали кору. На палках закрепили обломки черепицы, обрывки мочала, ржавые пружины. В древесное туловище воткнули продолговатую, суженую внизу голову, на которую для пущей важности напялили противогаз. Ноги же чучелу сделали совсем забавные – к туловищу прикрутили проволокой по метле. Если что – чучелом можно мести полы в ангаре.

– А на кой здесь это… – начал я и осёкся.

Чучело повело рукой-палкой в мою сторону, а потом, чуть отставив ногу, принялось ритмично шаркать ею по полу.

Шлем мне тут же прояснил смысл этих движений: «По какой чалишься, урка? Твоё место возле…» Наш сопровождающий гневно покашлял на чучело, и то вновь обиженно застыло, так и не сообщив координаты того места, где мне – по его мнению – следует находиться.

Патрик и я принялись озираться. Нары как нары – одни больше, другие меньше, с учётом, видно, физических недостатков сидельцев. Рядами нары. Между ними проходы. Шкафы ещё какие-то – для личных вещей? Только вот ни вещей, ни даже постельных принадлежностей я не высмотрел. Ангар был необитаем.